Мне 95. Пора подумать о будущем - Евгений Давыдович Яхнин

не участвуют в футбольных праздниках в Лужниках и на других стадионах. Футбол – игра, конечно, но и искусство для тех «кто понимает», кто его эмоционально потребляет. Бывают, безусловно, бывают исключения, и музыканты превращаются в страстных болельщиков футбола, сами гоняют футбольные мячи, а живописцы, забыв всё на свете, беснуются на эстрадных концертах; границы всегда размыты. Но каждому виду искусства соответствуют свои потребители, без которых эти искусства не могут существовать.

Когда кто-то начинает сравнивать оперу и эстраду, живопись и плакат, присваивая первым ранг высокого искусства, а вторым невысокого, то я полагаю – это от непонимания, а в иных случаях – от барства. Искусство – неизмеримо широкое понятие, оно включает столько различных сфер человеческого бытия, что нет смысла пытаться составлять реестр искусств, в него придётся включить даже искусство общения, которым умеющие его оценить тоже могут восхищаться и т. д.

И всё же, можно и нужно сохранить в нашем отношении к искусству, в нашем восприятии искусства его разделение на настоящее и суррогатное, высокое и ремесленное, и даже великое, высочайшее и просто достойное.

Такое разделение будет вполне корректным и полезным, если оно будет сделано в пределах данного вида искусства: оперы – в пределах оперного искусства, эстрады – в пределах эстрадного искусства, поэзии только в пределах того, что создано поэтами. Тогда не только рифмоплётство, то есть любой рифмованный по строчкам текст, но и вполне достойные сочинения, хорошие стихи будут отделены от гениальной поэзии.

Так, мы будем вправе живопись Рафаэля, Леонардо, Тициана, Рембрандта, Веласкеса, Гойи, Репина, Левитана и многих других относить к высочайшему искусству, а живопись Шилова, Глазунова и им подобных – к тому, что всегда появляется рядом и претендует на величие. На самом деле это средняя и даже слабая живопись (живопись-фотография), а художники не поднимаются выше хороших ремесленников, овладевших мастерством, техникой работы кистью и при этом обладающих огромными претензиями и умением организовывать поддержку власть имущих.

То же мы имеем и в других сферах деятельности человека, связанных с искусством. Так, грамотный архитектор построит хороший жилой дом, здание театра, концертный зал, в них будет приятно жить, переживать шекспировские трагедии, возноситься в небеса вместе с музыкальными откровениями Баха. Но для того, чтобы сотворить Саграда Фамилиа (недостроенный храм Святого Семейства в Барселоне), надо было быть Гауди, архитектором гением. Поэтому мы и стоим поражённые перед башнями недостроенного храма и никак не можем постичь масштаб охватившего нас восторга.

Квадрат. Тут я услышал моего оппонента снова: «Ладно, ладно. А как всё-таки быть с «Чёрным квадратом» Малевича? Его куда?»

Я тут же вспомнил, как я вместе с этим неугомонным оппонентом, задавшим этот вопрос, этот квадрат изничтожал [2, 3]. Вероятно, поспешно, недоразмышлял ещё. Вообще-то всё было правильно: в черноте для меня и большинства людей ничего нет, пустота. Но и неправильно.

Выше я отметил, что некий объект становится предметом искусства только в результате его взаимодействия с потребителем. Я не потребитель черного квадрата, для меня он – не искусство. Но я же знаю, что многие его воспевают, испытывают, как они говорят, кучу эмоций при общении с ним. Приходится констатировать – для них он предмет высокого искусства. Не важно, как они себя настраивают или как их кто-то настроил на такое восприятие, важно, что квадрат вызывает у ннх эмоциональную реакцию и, таким образом, работает предметом искусства.

Однако, остаётся некоторая неудовлетворённость, у него, оппонента, или у меня самого, неважно: «Как же всё-таки надо относиться к квадрату чёрному, красному, рыжему и вообще ко всем треугольникам, ромбам, завитушкам и прочему, заключённому в рамки?»

И всё же требуется, чтобы всё было досказано до конца, до ромбиков и завитушек.

Как относиться к абстрактному искусству, которое он (то есть, я) только что отождествил с ромбиками и завитушками? Да просто. Надо стремиться к общению с любым искусством, и тогда вы ничего кроме недоумения не испытаете при встрече с ромбиками и, наоборот, будете потрясены необычайной гармонией того, что удалось сотворить Кандинскому. Таким образом, я вроде бы на все возникшие вопросы ответил, но всё же явно отстал от жизни, ромбики и завитушки уже в прошлом. Теперь предметы искусства двигаются, поют и разговаривают с вами. Новое искусство стало динамичным.

Отстал я вместе со своим оппонентом, явно отстал. И я побежал на выставку современного искусства – не отставать.

Выставка абсолютно современного искусства. Вхожу в затенённый зал. В стороне за столом с пишущей машинкой молодая женщина, служащая. Хотел пройти мимо, вдруг слышу: «Это тоже экспонат, посмотрите». Подошел. Рядом с машинкой белый горизонтальный экран, на нём бегают какие-то букашки, комарики, что-то ещё – не разберёшь, не натуральные, конечно, компьютерные. Женщина объясняет: «Наберите на машинке любой текст, или просто любую комбинацию букв – на экране появится изображение того, что вы набрали».

Набрал фразу: «Странно, но не интересно». На экране появился и пробежал от одного края до другого одинокий комарик. Ну что ж, вполне адекватное изображение моего отношения к данному экспонату.

Иду дальше – три стола, каждый метр на метр, может, чуть больше. На них сверху проецируются тексты, сплошь закрывая всю поверхность. Читать тексты невозможно, и в этом самая суть. Они бегут, и все строчки непрерывно сдвигаются и перепутываются – оптико-динамическое искусство. Один из молодых людей, посетителей выставки, улёгся на средний стол, тексты бегут по его одежде, лицу. Спрашиваю, что они об этом думают. Ни о чём не думают, просто интересно. Я предлагаю им интерпретацию данной инсталляции – в современной жизни появилось так много смыслов, они так перепутываются и противоречат друг другу, что понять ничего нельзя. Ответной реакции не последовало. Интересно, что думал и что хотел сказать автор сего произведения. Поместить что-либо подобное у себя дома или где-нибудь в офисе вряд ли кто-нибудь согласится. Непрерывное мелькание раздражает.

Я пошел в следующие залы. Фантазия авторов, экспонированных здесь «произведений искусства», извините за кавычки, поражает. В принципе всё в том же духе: ромбы и прутья, капли и кляксы, человечки и собачки – всё компьютеризировано, движется, издаёт звуки и т. д.

По первому впечатлению – чёрт знает что, эпатаж, чепуха. Но я задумался. Это же продолжение того, что происходило раньше, с квадратом и до квадрата.

Новое, не только в искусстве, всегда пробивается с трудом. Оно непривычно, странно и зачем. Вернусь к тому, что я видел. Представьте цивилизацию будущего. Человек погружен в электронику, оптику, искусственные материалы, его физиология, интеллектуальные способности, взаимодействие друг с другом, функционирование в производственных процессах, – одним словом,