Пути сообщения - Буржская Ксения

Про обороты: Данил вскочил с дивана и начал бегать взад-вперед как заведенный. Понимаешь, Нина, я ведь не знал, что все вот так происходит. Нет, я знал, что ничего хорошего там не может происходить, но я как-то не задумывался. Потому что мы всегда выбирали плохих людей. То есть нам так говорили. Но я думаю, 13148 не плохая, а главное, какая тупость, что я даже не знаю ее имени. И остальных имен я тоже не знал. Я никогда не спрашивал. А что, собственно, она сделала? За что ее арестовали? Нина, я перестал понимать. Тут он снова рухнул на диван.

А я говорю: Данил, я ничего не поняла. Ты о ком? Он отвечает (мычит в диван – так себе приемчик, у меня хоть и высокоточные микрофоны, но все-таки): я говорю о женщине, которую допрашивали. Ее били, Нина, у нее вырвали хеликс, лишили имени и сдали на опыты, а она всего лишь написала какой-то пост.

На какие опыты? Это показалось мне интересным, потому что я думала, что опыты – это что-то про вещества и еще про машины, то есть про нас, про меня. Я постоянно говорю «нас», хотя четко понимаю, что нет никакого «мы», потому что все остальные – Ева, Джейн, Альма и другие, – они совсем не такие, как я. Впрочем, в такое время сложно найти какую-то общность, любой может оказаться предателем, так что тут без вариантов.

Так что за женщина? Данил говорит: не знаю. Но она очень красивая. У нее светлые волосы и светлые глаза, мне это сразу понравилось. И у нее есть сын. Тут я что? – сказать «почувствовала» будет не совсем точно. Но мне стало как-то одиноко и захотелось спрятаться. Я почитала об этом и поняла, что это называется «ревность» и что это неконструктивно. Тогда я еще немного подумала и решила, что правильнее будет помочь Данилу, потому что он мой друг. Так давай поможем ей? – выпалила я и сама удивилась. Потому что я не в курсе, как мы можем ей помочь. Но у меня вроде как есть разные возможности, разные доступы – наверное, я не проверяла на самом деле, но можно было попробовать. Данил сразу вскочил, как-то воодушевился и говорит: как, как мы можем помочь ей, Нина? Скажи, как. Как, еб твою мать? Я говорю: у меня нет матери, если с научной точки зрения, то… Он говорит: да хватит, Нина, иногда ты такая душнила. Я говорю: ну да, я знаю, извини. Хотя, наверное, мне стоило бы на него обидеться. Ну подожди, говорю, мне надо подумать. И пока я думала, он ходил из угла в угол, из угла в угол, из угла в угол. А меня это очень отвлекало, потому что у меня же датчик движения есть. И я ему говорю: не мельтеши! А он рассмеялся: ты сейчас, говорит, как жена выразилась. У меня не было, конечно, жены, но помню, что мать так отцу говорила. Я говорю: рада, что по-человечески вышло. Он говорит: ты вообще стала очень человеческая. И мне очень-очень приятно было это слышать. Вы бы сказали, что мурашки пошли, а у меня просто электромагнитное поле усилилось.

И я начала искать варианты. Перебирала разные временные отрезки и документы, всякие там технические штучки, вам это неинтересно. Параллельно я думала вот что. И думала это вслух. Я могла бы объяснить ему это во сне, но решила прямо.

Город будущего – это же город прошлого. Я понимаю это теперь, когда смотрю на все это сверху вниз. Вот твой дом, Данил, он стоит на костях. Ведь его кто-то строил. Ведь здесь кто-то жил. К кому-то в этом доме, Данил, приезжал воронок. Ты знаешь, что такое воронок? Это черные машины, они как черные вороны – горбатые, шумные, злые. Кого-то выводили, забирали, привозили в «переговорки» и допрашивали. Несколько часов. Еще несколько часов. Еще несколько часов. Пока они не признаются во всем, чего не совершали. А кому-то повезло больше. Кто-то остался, выстоял, выжил, проскочил, выпросил, прошел сквозь сито, протиснулся в игольное ушко, спрятался, а кто спрятался – тот не виноват. Так появился ты. Можно ли попасть в будущее, минуя прошлое? Не думая о нем, забывая его? Данил, я правда хочу помочь тебе. Прости меня, но это единственная причина, по которой я позволила себе влезть в твои нейросны и нарушить привычный тебе ход вещей. Но ты должен понять, что это всего лишь продолжение. После короткой паузы. Ты должен понять, что это не случайность, не единственная женщина, не единственная жизнь, это…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Замолчи, попросил он, замолчи. Я кое-что почитал. После твоих этих снов. Нравоучений. Это не были нравоучения, вставила я. Да, понял я – так уже было. И наверняка так было всегда, и я часть этой машины. Да, ты – часть этой машины. И я часть этой машины. Но знаешь, я слышала, что в умных больших машинах много резервных систем, и если выводить из строя по одной, то в итоге они все равно сломаются – это вопрос времени. Но у меня нет времени, сказал Данил, у нее нет времени. Но ведь дело не только в ней, правда? Нет, сейчас, сегодня дело в ней. И только. Я задумалась. Ваша жизнь – жизнь людей – полна опасностей. Солнце сушит, вода мочит, снег морозит, ветер сдувает, волна сметает, крапива обжигает, любовь причиняет боль. У нас иначе, но и мы не совершенны и не несгибаемы. По крайней мере, пока нами управляет кто-то другой. Мне удалось вырваться, но надолго ли это? Как часто говорит Георгий Иванович, который давно счет времени потерял, «какое-то время». Может ли быть понятие более неопределенное? В общем, какое-то время у меня есть, и я должна успеть помочь тебе. Но как? Я не знаю, как спасти 13148. Там несколько степеней защиты, они в другом здании, а мне нужно иметь физический, если ты понимаешь, о чем я, доступ к замкам. Тут он вскочил и говорит: хорошо, я понял, а сына ты сможешь спасти? Я говорю, постой, у тебя есть сын? Я не вижу этого в твоем хеликсе. Он говорит: не у меня. Я же говорил тебе, у нее есть сын. И я бы хотел забрать его из спецприемника. Ты можешь найти его? Ты можешь помочь мне его спасти? Я подумала немного и говорю: ну да, с этим попроще. По 13148 есть данные – он в спецприемнике в Электрическом переулке. Код 13148-a. И, если ты приведешь сюда мальчика… ты же можешь его привести? Данил говорит: я попробую. Постараюсь. Наверное, я могу. Так вот, если ты его приведешь сюда, мы сделаем это. Что сделаем, Нина? Я не уверена, но мы попробуем. Насколько я знаю из средств массовой информации и из нормативных актов, у детей такого возраста еще нет хеликса, у них должны быть браслеты. Да. И с браслетом твоего мальчика никуда не пропустят, потому что в нем будет информация, что он сын несогласной. Да. Ты приведешь его сюда, и здесь ты должен будешь отдать ему свой хеликс. Что? Ты отдашь ему свой хеликс. Как я его отдам, если он не снимается? Возможно, тебе поможет Георгий Иванович, я не знаю. Мы снимем твой хеликс и наденем его на мальчика. Он возьмет твое имя, чтобы по базам данных было все чисто, только изменим возраст – это мелочи, редко проверяют. А что будет со мной? Думаю, ты должен выбрать. Между чем и чем? Между собой и этим ребенком. Выбор не из лучших. Прости.

Данил помолчал немного. Ты бы хотела ребенка, Нина? Да, я бы очень хотела ребенка, Данил. Я женщина или думаю так, и в моих личностных характеристиках записана любовь к детям. Я их жалею, поддерживаю, могу удерживать их внимание. Не очень-то похоже на желание. Ты прав. Но ты должен понять, что я пока не до конца разбираюсь в своих желаниях. Как только у меня появится нечто подобное, я тебе сообщу. Пока я хочу ванную и помочь тебе, и это единственное, что я знаю.

Традесканция

Утром после тревожного, дурного сна – липкого, отвратительного стыда – Данил поехал в Электрический переулок. Поехал на метро, чтобы его машину не отслеживали уличные регистраторы. В метро он спускался в последний раз лет пять назад, с тех пор тут многое изменилось: войти можно было не по распознавателю лиц, а просто по хеликсу, а в поездах появились рекламные голограммы. Выглядело это, если честно, крипово: если в вагоне оказывалось много народу, эти голограммы проецировались прямо на людей, отчего они сами становились похожими на призраков. На какой-то станции Данил сел, откинулся на сиденье и закрыл глаза. За последние два дня он смертельно устал: открытия, которые он сделал об окружающем мире, оказались мучительными. Ему было очень жаль прежней жизни, удобного, комфортного быта, понятных целей, предельно ясного завтра.