Сегодня - позавчера 4 - Виктор Храмов

  Выход ли это? Человечество не примет такой модели жизни. Слишком требовательна она к индивидууму. Хотя и открывает качественно новый виток развития, как самого человека, так и общества. И всего человечества.

  Шестаков, тупым отсутствующим взглядом наблюдавший за моей автоматической, в задумчивости, вознёй с автоматом, хмыкнул. Этим вернув меня из заоблачных далей размышлизмов на грешную землю. С сожалением констатировал, что такая интересная мысль, какое-то важное открытие - ускользнули от меня. Осталась только горечь понимания, что эта война, в которой я вымазан по уши - подтверждение. Попытка задавить в зародыше. Попытка недопущения такого развития человека. Единственным известным Хаосу способом - разрушением.

  Врёт! Это я про его прикид валенка. Он протянул мне булькнувшую флягу. Трофейную. Понюхал - гадость какая-то. Типа портвейна "Три Сапога". Помотал головой. Шестаков пожал плечами и приложился к фляге сам. Острый кадык заходил верх-вниз над воротом фуфайки.

  - По этому делу угодил к Шурочке? - спросил я его.

  Этот алкаш - примет он новый строй? Нет. Он ему - не нужен. Непонятен, неприятен. Чужд и враждебен. Поэтому такие вот, "простые" - ненавидят коммунистов, комиссаров, Сталина и всю Советскую власть. Пить не разрешают. Суки!

  Он поперхнулся, налился краской, вытаращил глаза, сдерживая кашель. Справился с кашлем, с гневом в бараньих глазах буркнул:

  - Тебе чё? Ты мне кто? Исповедник? Нахпшёл!

  Я пожал плечами. Что и требовалось доказать.

  Он схватил меня за грудки, выдохнул сивушным вонизмом в лицо:

  - Ротному стуканёшь - порешу!

  Я боднул его каской в нос. Когда он отшатнулся, пнул в грудь:

  - Ещё раз тронешь меня - зарежу, как свинью! Пьянь тупорылая! Ты мне на кол не упал - сдавать тебя. Сам сдохнешь. Пьяные в бою - не живут.

  - А я - живу! Год уже в боях - живу!

  - Рад за тебя. Ещё раз повторяю - я тебе не телок! Тронешь хоть пальцев - вот так сделаю! - я указал ему на филиал скотобойни под ногами, - Усёк? Или тебе, барану, в печень постучать?

  Он не ответил, отвернулся. Теперь надо за тылами приглядывать, чтобы в спину не прилетело.

  Не сдержался. Жалею. Бывает. Слишком меня выбили из "роли" улёт в заоблачные дали размышлизмов и сделанное открытие. Слишком вывел из себя переход от возвышенного образа будущего Человека к этому скотине в человеческом обличии. Как вот с ними строить коммунизм Царствия Небесного? Для кого строить? Для них?

  - Зря ты так, - сказал мне один из бойцов, что как раз к нашей перебранке доползли.

  - Сам виноват! Он первый и начал.

  - Зря. Немтырь - он нормальный. Чудной, но нормальный. Не поймёт тебя народ.

  Ну, вот. Неприятие. Непонимание. Чуть приоткрылся, чуть не сдержался - уже агрессия, отрицание. Сам понимаю - зря. Не сдержался, к сожалению. Забылся, что я - никто. Не тот разудалый Медведь. А - никто. Слишком долго я был расторможенным Кузьминым. Привык, что мне всё сходило с рук. Удобно быть безпридельщиком, когда тебе терять - нечего, а крыша у тебя даже не ментовская, а НКВД Лаврентия Павловича Берии - мегаструктура. Надо отвыкать. Переучиваться. И перестать отвлекаться. "Улетать". Иначе можно вернуться в дырявое тело. Царствие Небесное. Забудь, нах! Блажь это. Блажь. Никому ни на что не нужное пустое умозрительное, утопичное мозгодрочилово. Путь в пропасть? А это когда? О-о! На мой век хватит! А там - хоть трава не расти!

  ***

  - А-а-а-а!

  Это началась новая атака штрафной роты. Бойцы побежали в ход сообщения, Шестаков выставил пулемёт на бруствер окопа, стал сосредоточённо долбить в сторону противника. Я подавал ему коробки магазинов. Ужасное неудобство - половина магазинов была на 20 патронов. А что такое 20 патронов для пулемёта? А перезаряжать как неудобно - высоко. Или пулемёт опускай, теряя из виду противника, или сам высовывайся, рискуя получить свинцовый приветик. Гуано, а не пулемёт. Да и тяжеловат он для ручного пулемёта. ДТ, всё же, мне больше нравиться. Хотя, там тоже с этаким блином - не всё радужно.

  - Менять позицию пора! - крикнул я Шестакову, когда разорвались мины по бокам от меня. Одна справа, другая - слева. Немтырь отмахнулся от меня плёчом, как от назойливой мухи, дёрнул ногой, чтобы пнуть, но я не дал ему шанса испытать удовлетворение - убрал себя с линии удара.

  Я скукожился на дне окопа, втянув голову в плечи.

  Взрыв! На меня падает земля кусками, сыпет песком.

  Жив, архар! В этот раз его нога смогла пнуть меня. Постучал перевёрнутым магазином по каске, подал ему. Подал следующий, но он не взял, развернулся, сполз по стенке окопа на задницу, придерживая пулёмёт.

  - Ранен? - кинулся я к нему.

  Ещё взрыв, опять кидает на нас мусор.

  Он отрицательно помотал головой, рукой вытер потное лицо, размазывая грязь. Тяжело дышал. Оказалось - он не дышит, пока стреляет, чтобы прицел не сбивать. Отдышался, отхлебнул своего пойла, мотнул головой, типа - идём, и нырнул в ход сообщения. Я закинул на плечи все свои манатки, ящик гранатный - в руки. В нём ещё перекатывались патроны с гранатами. И побежал следом. Искать новую позицию.

  Когда атака опять заглохла, я забил остатки немецких патронов по магазинам, Патроны ППШ снова ссыпал в карман. Они были в ящике вперемешку с винтовочными патронами немецкого калибра - без закраины. И сел на ящик отдохнуть.

  Рота частично заняла первую линию окопов. Сейчас подтянутся отставшие, снова - "Ура!".

  Странно, почему к противнику до сих пор подмога не подходит?

  -У-ура-а-а-а!

  Опять!

  Шестаков опять выставляет пулемёт, долбит по амбразуре пулемётной точки, в которую переделали каменный фундамент станционной постройки, пробив в кирпичной кладке дыру. Пули Шестакова выбивают красную кирпичную пыль вокруг факела пулемёта противника. Не удаётся его заткнуть. Надо правее передвигаться, но тогда и мы будем в пределах доступа этого пулемёта из амбразуры. Сейчас-то он нас не может достать.

  Вижу метнувшийся силуэт в ватнике, летящий к амбразуре комок, взрыв. Пулемёт продолжает долбить сквозь поднявшуюся пыль, но цепи штрафников уже поднялись, накатывают - огонь пулемёта стал неприцельный, пули идут выше голов.

  Шестаков перезарядил пулемёт, но не стреляет - два бойца прижались спинами к выщербленной пулями кирпичной кладке. Кивнув друг другу, бойцы засовывают руки с гранатами в амбразуру, падают. Взрыв выбросил через амбразуру пыль и дым. Пулемёт заткнулся.

  - Ура! - кричу вместе со всеми.

  Бегу вслед за Шестаковым, гремя пустыми коробками магазинов.

  В зачистке полустанка мы не смогли поучаствовать - злые штрафники добивали прикладами остатки сопротивления противника, пинками и прикладами сгоняя пленных в кучу, обыскивали их и потрошили трупы и рюкзаки. А мы - прямым ходом идём мимо полустанка. Нас ротный послал на насыпь - ждать контратаки противника. Мы пролетели мимо мародёрства. Со злостью долбим ломами землю - окапываемся.

  Контратаки - не случилось, чему я был безмерно рад. Нам принесли поесть, кучу патронов в узле из обгоревшей трофейной плащ-палатке. Но - не сменили.

  - Ты стуканул? - со злостью спросил Шестаков.

  - Ежнулся? Когда?

  Он зло сплюнул. Его фляга давно опустела. А трофеев нам не досталось - тут на насыпи - не было трупов.

  ***

  Ночью нас сменили. Я увидел силуэты группы людей. Ночью я видел лучше большинства людей. Как там Даша говорила? Неверные глаза? Блядские, что ли? В темноте я вижу, как кошка, но днём яркий свет -режет глаза.

  - Немтырь, Дед - свои, - услышал я скрипучий голос ротного. И увидел его самого.

  - Свои в такую погоду дома сидят, - буркнул я. Чем я не Матроскин? Хорошо хоть про телевизор не продолжил.

  - Домой - только через Берлин, - проскрипел ротный, садясь на отвал земли, свесив ноги в отрытый до пояса окоп, повернул лицо куда-то назад, - располагайтесь! А вы - пошли со мной!

  Это мы - с радостью. Мы быстро освободили окоп расчёту пулемёта Максим. А не хило - семь человек на пулемёт! И они - не штрафные. Воротники у них - не пустые.

  - Молодцы, хорошо сегодня сражались, - сказал нам ротный, - выношу благодарность.

  - От неё во рту не булькает, - буркнул Шестаков.

  - Поговори у меня ещё, - цыкнул ротный, приставив свой кулак к носу Шестакова.

  Хороша благодарность - пролёт в сборе трофеев.

  - А ты, Дед, винтовку - потерял?

  - Потерял, - с полным отчаянием в голосе, по Станиславскому, ответил я, - вот, подобрал, что попалось. Не с голыми же руками воевать?

  Ротный стал хрюкать носом.

  - Ладно, на! Это вам, - он скинул со своей спины заплечный мешок, передал мне. Там булькнуло, - открывать - на ночлеге. Смотри, Дед, ослушаешься! На ночлеге!

  Дед? Я - ослушаюсь? Хотел я уже возразить, но опять осадил себя. Не мне этот запрет. Только что ротный фактически назначил меня старшим в нашем пулемётном расчёте. Кто главный? Тот, кто распределяет материальные блага. Потому завхоз роты - старшиной именуется. Что - старший. У кого мешок? У меня. Так что, Немтырь, соси сосок - у нас глазок!