Узник гатчинского сфинкса - Борис Карсонов

Коцебу, прикусив нижнюю губу, молча покачивал головою, глаза, отстраненно-неподвижные, глядели куда-то в пустое, слегка белесоватое небо.

— Август! — настойчиво позвал его Киньяков.

Коцебу стоял неподвижно, будто в прострации. Не проронил он ни слова и когда, спустившись с колокольни, шли по городу. И только, когда подошел к своей квартире и Киньяков сделал попытку с ним проститься, он вдруг бросился к нему на шею и, захлебываясь словами и слезами, закричал:

— Какие дикие нравы! Какое варварство! И что же это за страна… О, горе мне, горе!..

Полицейский капитан Катятинский, отшвыривая ногой в темных сенцах корзины и ведра, широко открыл дверь в прихожую как раз в то время, когда Коцебу умывался, а унтер-офицер, старый «мальчик» Иванович, ставил самовар. Позади капитана, у порога, будто на параде, в смиренной стойке замер еще один унтер-офицер: щегольские сапоги, начищенные ваксой, блистали глубоким антрацитовым блеском, медные бляхи горели золотом, мундир, зашторенный на пуговицы и крючки, был явно с чужого плеча, а потому топорщился и бугрился. Рябоватое лицо, бесстрастное ко всему на свете, украшали стандартные усы. Глаза… Впрочем, можно сказать — глаза отсутствовали, настолько они были невыразительны.

Капитан Катятинский по-хозяйски прошелся по комнате, брезгливо перебросил на столе, не снимая перчатку, несколько исписанных по-немецки листов бумаги.

— Так, так! — сказал он со значением. — Есть сведения, господин Коцебу, что вы входите в ухищренное знакомство с политическими преступниками города?

— Позвольте…

— Не позволяю!

— Я объясню…

— Нет необходимости! Отныне здесь, у себя, вы не должны принимать, помимо доктора, никого из тобольских жителей. В городе вас будет сопровождать сей отрок, с быстрым умом и легкими ногами.

— Васька! — неожиданно для всех, рявкнул Катятинский.

— Слушаюсь, ваше благородие! — зычным голосом откликнулся Васька, делая два шага вперед.

— Эк, гренадер! — довольный сказал Катятинский.

— Рад стараться! — ответил гренадер.

— Вот, господин Коцебу, учитесь, как надобно почитать начальство, — назидательно сказал Катятинский и тут же добавил: — Безопасность государства требует, что в домы, куда бы то ни было, вам заходить запрещено, помимо дома его превосходительства губернатора!

— А ежели… — пытался сказать Коцебу.

— Безопасность! — грозно повторил Катятинский и вышел вон.

Коцебу растерянно смотрел на унтеров, по стойке стоявших по обеим сторонам двери, будто вечная стража у входа в усыпальницу фараона.

— Вы что, так и будете теперь стеречь мою дверь? — упавшим голосом пытался определить степень своего суверенитета незадачливый узник.

— Никак нет! — бойко отрапортовал Васька. — Иваныч будет тут, а я с вашим благородием… Чтоб охранять вас…

— Но от кого? — возмутился Коцебу.

— Не могу знать! — с улыбкой выкрикнул Васька.

Губернатор Дмитрий Родионович Кошелев, казалось, был чем-то встревожен. Увидав Коцебу в приемной, он тотчас же увлек его к себе в кабинет.

— Как ваша акклиматизация, господин Коцебу?

— Слава богу, Дмитрий Родионович, весьма успешна. Доктором Петерсоном, которого вы мне прислали, весьма доволен. К тому же он еще и отличный собеседник и, предстаете, земляк моей жены — они оба из-под Нарвы.

— Полагаю, вам известно, что здесь работает сенатская комиссия?

— Да, я имел честь познакомиться с обоими сенаторами — Левашевым и Ржевским.

— Даже так? — удивился губернатор.

— Приватным образом и совершенно случайно. Нашлись общие знакомые, вспомянули генерала Бауера…

— Я полагаю, господин Коцебу, что ваш отъезд в Курган задержался исключительно из-за расстроенного здоровья…

— Вы сказали…

— Есть необходимость, на всякий случай, теперь написать вам лично об этом прошение на мое имя, а доктор Петерсон подтвердит это прошение своим заключением.

Губернатор сидел за столом и поигрывал на почти пустом зеленом поле костяным ножом для резки бумаги, а Коцебу стоял у незакрытого окна, выходившего на пустынную улицу и наблюдал, как подле деревянного забора, у канавы, купались в пыли куры.

— Прямо сейчас?

— А зачем тянуть? — сказал губернатор, выходя из-за стола. — Вот хорошо заточенное перо, вот ваши любимые китайские чернила, а вот отличная бристольская бумага. Прошу.

Прочитав написанное, губернатор убрал бумагу в ящик и несколько раз прошелся по кабинету.

— Как служит у вас итальянец? Да, да, Росси?

— Парень расторопный и, как вы и предупреждали, большой пройдоха. Наверное, в моем положении иметь такого слугу — большая удача.

— Возможно, возможно. О вашем слуге я ничего не знаю. Это ваша инициатива…

— Моя инициатива?

— Да, лично ваша. А теперь я прошу вас завтра же отправиться в место вашей ссылки, в Курган.

— Завтра? Так неожиданно?

— Сожалею, но ничего поделать не могу. Ваше пребывание здесь порождает много толков и слухов… А там, где слухи, там и доносы.

— Доносы?

Губернатор с улыбкой развел руками, давая понять, что удивляться тут нечему. Скорее, наоборот, странно, если бы их не было.

— Дмитрий Родионович, я, прямо сказать, в растерянности. Нельзя ли мне еще остаться хотя бы на два дня. Мне же нужно кое-что закупить здесь, чего в Кургане просто не найти. Надо распорядиться каретой…

— Конечно-конечно! И постарайтесь уложиться в два дня.

— Я поеду в сопровождении полицейского чина?

— Таково общее положение.

— В таком случае, нельзя ли назначить ко мне унтер-офицера Андрея Ивановича Тюкашева?

— Охотно!

— А можно ли встретиться с Киньяковым?

Губернатор пожал плечами.

— Я бы не рекомендовал. Я знаю этого молодого человека, признаю его достоинства и сам при случае охотно беседую с ним, но… он на худом счету у правительства, и общение с ним считается предосудительным…

Вечером, услышав шум докторской пролетки, Коцебу выскочил к нему на улицу.

— Вы знаете?

— Знаю! — коротко сказал доктор Петерсон. — Опасения губернатора оправданы. Почему торчит тут Щекотихин? Почему не возвращается в Петербург? Уж не имеет ли он секретное поручение шпионить за вами?

— Право, доктор, мне не приходило такое в голову.

— Поэтому-то вы и здесь! — назидательно сказал Петерсон.

— Если я правильно уразумел, то Росси я могу взять с собою в Курган?

Они стояли на дороге, но все-таки доктор оглянулся и прошептал:

— Можете. Но помните, Август, что губернатор ничего этого не знает. Не знает! Вы берете его частным образом, и потому он не будет записан в вашем паспорте…

Пьетро Росси! Или, как все его тут величали, — Петр Русс! Неудавшийся корсар. Он заявился к Коцебу на третий или даже на четвертый день приезда. Невысок, плотен, смугл. Движения свободны, порывисты, точны. Тонкий нос с горбинкой, худощавое, слегка вытянутое лицо с круглыми и черными живыми глазами, длинные, перехваченные сзади кожаным шнурком прямые волосы. По тонкому, вдохновенному лицу — аристократ. Но парусиновая морская роба?

— На каком языке вы предпочитаете говорить? — скромно спросил нанимаемый в услужение Петр Русс, удобнее усаживаясь на длинной скамье.

Коцебу не ожидал такого вопроса и с ответом замешкался.

— Отлично, — пришел к нему на помощь будущий слуга, — итальянский и русский будут у нас на десерт, а теперь поговорим на французском.

И вправду, шельма заговорил на отличном марсельском диалекте.

— Моя жизнь, сеньор, пряма, как рея. Лет двадцать тому назад я служил на российском флоте в Херсоне. А было мне чуть более двадцати — одним словом, салажонок. И замыслили мы не более и не менее, как во время выхода нашего военного фрегата в море завладеть им и, прорвавшись через два пролива — Босфор и Дарданеллы, — уйти пиратствовать в океан.

— Пиратствовать?

— На морских путях к Ост-Индии или Америке. В худшем случае мы могли рассчитывать на Азильное право… Я был марсовым на фок-мачте. Мой напарник, Пазелла — Рваное Ухо, выдал нас. И вместо знойных женщин и бочек рома мы получили кандалы и прямехонький курс на Nord Nord Ouest — Maestro tramontana!..

— Чем могу вам служить?

Пьетро расхохотался. Смеялся долго от души, как смеются люди здоровые и с чистой совестью.

— Если вам надо сшить сапоги, сеньор, — сошью, могу делать сосиски, предложить янки-хашш или испечь хлеб. Могу даже, пардон, познакомить с дамой…

Сошлись на том: Коцебу платит ему три с полтиною в месяц и полный стол.

В эти последние дни Росси был незаменим. Закупали необходимые вещи и провизию: сахар, кофе, чай. Не забыли и бумагу с перьями. Через Росси Коцебу установил связь с Киньяковым. По обыкновению, они записочками назначали встречу у какого-нибудь магазина и фланировали перед витриной, якобы привлеченные товарами.