Квартирник у Маргулиса. Истории из мира музыки, которые нас изменили - Евгений Шулимович Маргулис

показать вам его во всей его блюзовой красоте? Получился небольшой фестиваль, плюс наши общие друзья поучаствовали в этих съемках. Так что вэлкам на территорию московского блюза!» – Евгений Маргулис.

– Слушая вашу банду, неожиданно пришла в голову странная мысль. Я сегодня в такой достаточно игривой майке старообрядческой, в зале где-то процентов 50 пожилых людей, на сцене пожилые артисты… Ребят, мы сегодня слушаем блюз.

Сергей Воронов: Но кроме нас, пожилых, есть освежающая часть состава.

– Подожди, мы еще поговорим по этому… А давай сейчас шарахни что-нибудь такое, не настраивай гитару, потому что ты помнишь: гитару настраивают те, кто играть не умеет, – а он умеет играть.

С. В.: Сыграю старинную, потому что предыдущая была не старинная, тогда еще не было 55 – вот сейчас мне уже примерно так.

– И что поменялось в твоем мировоззрении, скажи мне?

С. В.: Ничего практически, Жень.

(Песня «Сколько можно терпеть».)

– Удивительно. Мы знакомы с тобой, наверное, лет триста, и я ни разу не видел, чтобы ты исполнял еще тогда песни на русском языке, блюз на русском языке. Достаточно стремная такая история – не все пропоешь. И ты пел себе спокойно по-английски, я помню. И в какой-то момент вдруг неожиданно запел по-русски. Что случилось? Ты услышал меня?

С. В.: Я, в принципе, хотел тебе сделать комплимент, что у тебя на русском хорошо получается петь блюз. Но в этом не было никакой внезапности. Просто на английском было для меня на тот момент естественнее – я привык слушать эту музыку на английском, начал, соответственно, петь тоже так, как его воспринимал, вот она так пошла. Ну так я же к тебе приехал, вернулся в Москву, стал прислушиваться к людям, которые пели на русском языке. Сначала я не врубался в это словообразование…

– Наверное, русский был не родной?..

С. В.: Нет, он был вторым родным.

– Получился очень приличный музыкант Сергей Воронов! Я Серегу люблю.

С. В.: Взаимно, Жень.

(Песня «Рано утром».)

– Серега, а скажи мне, почему блюз? Вот я где-то лет в 15–16 услышал Роберта Джонсона, и мне башку-то снесло, а у тебя как?

С. В.: Вот у меня снесло башку, помимо тех ребят, которые у тебя на майке (группа The Beatles. – Прим. ред.), – больше тебе скажу, они у меня прям ушли, в сторону, после того как я услышал Мадди Уотерса. Я перестал слушать мелодический рок в принципе. Мне стало неинтересно.

– Скажи, а что в твоем понимании был мелодический рок – «Битлы»?

– В том числе «Битлы», в первую очередь.

– На меня обидятся битломаны – «Битлы» были, конечно же, попса.

С. В.: Спасибо, Женя, за эту фразу. Я не хотел говорить, но да, для меня это тоже попса. В какой-то момент все, что шло из блюза и имело яйца, для меня было музыкой. Все, что шло из мелодизма и хитизма, для меня стало попсой.

– То есть ты хочешь, чтобы я с майкой отвернулся в другую сторону.

С. В.: Нет, прекрасная майка, ироничная, между прочим.

– В принципе, люди уже поняли, какую музыку Сережа любит, любил, будет любить. Но вдруг он оказывается в самом блюзовом коллективе Москвы под названием группа «Цветы» имени Стаса Намина. Как та музыка, которая в тебе жила, стала увязываться с песнями типа «Мы вам честно сказать хотим», «На девчонок» и прочая?

С. В.: Я тебе скажу, все очень просто. Дело в том, что когда я пришел в группу Стаса Намина, там была некая перестановка, музыкантов в том числе. И, когда начали репетировать, это был очень интересный момент для моей жизни, очень важный, между прочим. Я играл, мне казалось, что я гений, играю так круто и так ровно, что говорить-то ничего не надо. Но когда я пришел в группу Стаса Намина, Александр Сольевич, который играл там в это время на басу, иногда и на клавишах, говорит: «Серега, ты не вместе играешь». Я говорю: «Что значит не вместе, играем вместе». Он говорит: «Неритмично». – «Я неритмично?!». Я дико обиделся на него, но потом он мне доказал, что я неритмично играю. Я с ним занимался, и это была хорошая школа для меня, потому что там играли профессионалы. А до этого я, в принципе, был любителем. Собственно, и остался, потому что я люблю то, чем занимаюсь, а нот не знаю. А что касается песен, как раз в тот момент мы начали делать новые песни, которые сильно отличались от приведенных тобой в пример шлягеров – там был рок. К сожалению, по какой-то причине Стас не успел записать все вот это. Мы поехали в Америку с этими песнями, более серьезными. «Девочка из Нью-Йорка» – никто не знает… Это прям такой рок, серьезный.

– Напой хоть одну струну, хотя бы потому, что я тоже не слышал никогда в жизни.

М. С.: Там много песен, очень много зверского рока группы.

С. В.: Мы с ней с этой программой ездили и в Америку, потом в Японию.

– Стас, прости.

С. В.: А что касается школы, это, безусловно, отличная школа.

– Слушай, а ты играл неритмично или играл другие песни?

С. В.: Я играл другие песни и неритмично. У меня не было так много опыта игры в группах до этого. Мы с Колей Арутюновым в 79-м начали, потом разошлись, потом была группа «Галерея» с художниками из строгановского училища. Мне никто там не говорил, что надо играть ровно или вместе – я таких слов не знал пока. Потом еще маленькая команда, потом мы с Колей воссоединились. Это уже было после того, как я поиграл у Стаса.

– Ты мне напомнил историю. Мы чего-почему-то оказались в Африке с «Машиной времени», в каком-то совсем людоедском месте. Мозамбик, 91-й Новый год. Мы там играли для нашего посольства какую-то нашу смешливую программу и, конечно, выпили очень прилично. Петька Подгородецкий играет, значит… мы играем какую-то песню, допустим «Скачки». Он что-то там пленькает и пленькает не то. Ему говорят: «Петь, мы играем другую песню». Он в этой песне говорит: «Вот эту?» – «Да не эту, другую». – «Вот эту?» – «Играй что хочешь», – сказали мы. Поэтому история неритмичности у меня связана вот именно с Петей Подгородецким.

С. В.: Спасибо. Мы хотели бы вспомнить нашего замечательного друга и талантливейшего музыканта Анатолия Крупнова, который сделал очень много музыки, еще многого не успел, к сожалению. Мы хотим сыграть его песню «Отель исполнения желаний» с нашим сегодняшним первым гостем:

– Нэш.

– Дедушка подслеповат. Дамы и господа – Нэш!

Ношреван Тавхелидзе: Добрый день, друзья. Спасибо! Друзья, это исторический момент!

(Песня «Отель исполнения желаний».)

– Нэш Тавхелидзе – ядерный исследователь! Слушай, а скажи, почему ядерный исследователь?

Н. Т.: Я? У меня родители были физики. А так как я в армию не хотел идти, пришлось поступать на физфак. А потом распределился к отцу в институт.

– То есть ты все-таки не настоящий сварщик, да?

Н. Т.: Я настоящий сварщик, Жень. Спасибо, друзья!

– Сережка, судя по количеству твоих знакомых и друзей, дружишь ты с весьма приличными людьми, как мне кажется. Расскажи, пожалуйста, людям твою судьбоносную встречу с Китом Ричардсом.

С. В.: Мне так тяжело рассказывать ее в 56-й раз, но я расскажу. Эта история насчитывает ровно 30 лет – это был 88-й год. Я приехал в Нью-Йорк, позвонил Стиву Джордану – есть такой барабанщик, наверняка вы знаете. Он играл с Клэптоном, сейчас играет с Джоном Мейером. Мы подружились