Непридуманная история Второй мировой - Александр Никонов

Так что если бы эти двое вождей двух лучших народов планеты начали меряться своими гениями, я еще не знаю, кто бы выиграл!..

В 1940 году переводчик Сталина Валентин Бережков оказался в Берлине. Он вспоминает:

«Пал Париж… в Берлине парад войск, возвращающихся из похода на Запад. Сам Гитлер его принимает. Я стою неподалеку от трибуны, на Аллее Победы, вижу, как к фюреру тянутся руки из толпы, когда он медленно проезжает в открытой машине. Какое массовое безумие! Наконец Гитлер на трибуне, в скромном кителе с железным крестом, а вокруг фельдмаршалы, генералы, адмиралы, высшие чины СС.

Гитлер поднимает руку в фашистском приветствии, как бы благословляя войска, проходящие мимо него безукоризненными рядами. Картина внушительная, страшная.

Торгпредство получило пригласительные билеты в дипломатическую ложу в «Кроль-опер» — бывший оперный театр, где после пожара в рейхстаге заседают назначенные Гитлером «парламентарии». Мы пришли заранее и наблюдали, как заполняется зал. Большинство в форме — армейской, морской, СС и СА. Штатских очень немного. На сцене, в президиуме, Геринг в серебристой, специально для него придуманной форме рейхсмаршала. Вся грудь в орденах и медалях. Рядом с ним Гесс, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, другие нацистские бонзы. Гитлера все нет. Зал притих в ожидании. И вдруг — оглушительный шквал аплодисментов и выкриков. Где-то, под нашей ложей, появился Гитлер. Он медленно, ни на кого не глядя, движется по проходу к сцене. Правая рука поднята в фашистском приветствии, левая лежит на ремне гимнастерки. Он как бы не слышит буйства в зале, выкриков «зиг хайль!», «хайль Гитлер!», «хайль фюрер!»…

Наблюдая все это, думаю и, признаюсь, пугаюсь этой мысли, как много схожего тут с нашими съездами и конференциями, когда в зале появляется Сталин. Те же бурные аплодисменты, переходящие в нескончаемую овацию, так же все встают. И почти такие же, близкие к истерике, выкрики: «Слава Сталину!», «слава вождю!»

…после полугодичного пребывания за границей я возвращался из Берлина в Москву. Внезапный вызов на Родину у советского человека обычно порождал чувство тревоги: не написал ли на тебя кто-то донос, не ждет ли дома какая-либо неприятность. И хотя в телеграмме, присланной в торгпредство, мне предписывалось явиться в секретариат наркома внешней торговли, тут нельзя было исключать некой уловки — не спугнуть «провинившегося»… Те, кто ведал у нас загранкадрами, выработали немало подобных уловок».

Гитлер и Сталин, как верно отмечает Суворов, оба любили монументализм в архитектуре. А я дополню Суворова: не просто монументализм! А римский императорский стиль. Оба наших императора тяготели к античности.

Рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс так и сказал однажды: «фюрер — это человек, настроенный на античность». А предложение Сталина поставить на гигантском Дворце Советов огромную статую Ленина было вольным или невольным воспроизведением одного из вариантов реконструкции древнегреческого Парфенона. По этому варианту Парфенон служил гигантским постаментом для статуи божества.

А что такое монумент «Рабочий и колхозница» как не новоязовская реплика античной статуи «Тираноборцы»?.. Мухинская скульптура впервые была выставлена на Парижской международной выставке в 1937 году у советского павильона. А советский павильон находился аккурат напротив немецкого. И потрясенным посетителям выставки открылась их поразительная схожесть. Схожесть духа и стиля, схожесть устремлений и дерзновенного напора, несокрушимой мощи и атакующей направленности друг на друга.

Со стороны немецкого павильона прямо в нержавеющие бельма рабочего и колхозницы уставились неживые глаза трех гигантских обнаженных немецких товарищей работы талантливого германского скульптора Тораха (композиция «Товарищество»).

Гитлер строил мировую империю, и столица этой империи — Берлин — вся была пропитана духом Рима и римской символикой.

И Сталин строил мировую империю. И столица этой империи вся была пропитана имперским стилем и духом всем известной формулы «Москва — третий Рим, а четвертому — не бывать!»

Глава 2

Зачем Сталин хотел напасть на Германию?

«Россия ничего не забывает,Все помнит наша древняя земля,Лишь век за веком ветер выдуваетПесчинки из зубчатых стен Кремля.

Тут каждый камень памятен и дорог,Тут след времен минувших не исчез.Есть под брусчаткою земля, которойИвана Грозного касался жезл…

Когда вся площадь, флагами аллея,Кипела человеческой рекой,Нам улыбался Сталин с мавзолея,Шутил с Калининым, махал рукой…»

Степан Щипачев «На Красной площади».

А я сразу на этот вопрос отвечу! Товарищ Сталин не хотел напасть на Германию…

И на этом главу, в название которой вынесен сей каверзный вопрос, можно было бы завершить. Но, чувствую, тема осталась немного нераскрытой. Особенно в связи со всем предшествующим. Придется разъяснить…

Все русские цари имели две особенности. С одной стороны, они с разной степенью остроты ощущали отсталость своей страны от передовых государств Европы. У Сталина этот болезненный комплекс тоже был, отсюда и его послевоенная борьба с «преклонением перед Западом», и стремление превратить Россию в «родину слонов» — попытки доказать всему миру, что мы можем делать шампанское не хуже, чем французы, что паровоз на самом деле изобрели браться Черепановы, а паровую машину — Ползунов… Когда Сталин впервые отсмотрел фильм «Веселые ребята», который советская цензура хотела запретить, он страшно обрадовался, увидев сцену драки, и разрешил фильм к показу, горделиво заявив, что «мы умеем не хуже американцев снимать драки»… Но вместе с этим ощущением «мы сами с усами» шизофренически уживалась постоянная кража западных технологических секретов и их копирование без всякого зазрения совести. Переживающий индустриальный подъем сельский СССР вел себя в этом смысле так, как сейчас ведет переживающий аналогичный период взросления Китай.

С другой стороны, русских самодержцев постоянно тревожил едва уловимый запах мессианства, неизвестно откуда берущийся, свербило ощущение некоей особости России. Внушаемое, быть может, необъятными просторами страны. И парадоксально подогреваемое упомянутым мазохически-сладострастным ощущением собственной отсталости: да, у нас и это не так и то не эдак, как в ваших европах, но зато.

Формула «Москва — третий Рим» явилась вербальным воплощением этого смутно-тревожного мессианского чувства. Этого комплекса «но зато…» И проект архитектора Баженова, который он предложил Екатерине Великой, был также воплощением «москво-римской» идеи. А предложил Баженов великой царице ни много ни мало перестроить Красную площадь. Лоренцо Бернини когда-то перестроил Рим, властно разрезав его, как пирог, тремя секущими прямыми проспектами, похожими на солнечные лучи, расходящиеся от Храма Храмов — собора Святого Петра.

Вот и Баженов предложил матушке-императрице рассечь старокупеческую Москву, пустив от Красной площади три прямых луча на три стороны света. Хреново ли?.. Эх, жаль, не дожил старик Баженов до эпохи товарища Сталина! Тогда у Гитлера был бы Шпеер, а у товарища Сталина — Баженов.

Впрочем, товарищу Сталину и без Баженова творческих прислужников хватало. Архитекторов талантливых у него было много, а писателей товарищ Сталин вообще выпускал целыми батальонами. Трудно поверить, но учили в стране Сталина на писателей, как на ремесленников. Литинститут каждый год открывал свои двери для очередной роты или батальона выпускников — писателей-пропагандистов-соцреалистов. И каждый из них был штыком в сталинском строю. И вообще страна Сталина сплошь состояла из штыков и винтиков. А сам Сталин был…

Кем же он был?

Кем был Сталин в стране винтиков? Может быть, гаечным ключом? Или огромной отверткой?

Нет. Товарищ Сталин не был ни гаечным ключом, ни отверткой. У него была другая работа.

Однажды старенькая мама Сталина спросила сынка, кем же он трудится в далекой Москве.

— Царя помнишь? — ухмыльнулся в усы Иосиф.

— Помню, — кивнула мама.

— Ну, что-то вроде царя, — сказал Сталин.

Сталин работал царем.

И дело даже не в том, что власти товарищ Сталин имел больше, чем любой европейский царь. А в том, что и психологически товарищ Сталин ощущал себя великим государем. Продолжателем великого имперского дела по собиранию земель. Реформатором. Типа Петра I или Ивана Грозного. Так что не нужно нам, наверное, больше Сталина товарищем называть. Гусь свинье не товарищ. Да и не было у Сталина никаких товарищей. А были одни подчиненные.