Осенний свет - Джон Гарднер

Мистер Ангел изогнулся почтительно. Его детки были забыты.

Питер Вагнер поджал ноги и сел.

– Мы все будем делать, сэр, – со слезами на глазах проговорил мистер Нуль. – Вы только распорядитесь.

Питер Вагнер опять вздохнул. Океан был спокоен.

– Почините рацию, – посоветовал он. – Разберите компасы до мельчайшего винтика и вычистите.

Мистер Нуль подпрыгнул, как мартышка, и бросился к трапу.

– Значит, он согласился! – воскликнул мистер Ангел. – Он нас спасет!

Питер Вагнер медленно поднялся на ноги и потряс головой. Как это ни невероятно, но на душе у него было спокойно и радостно, он думал о Джейн, словно и морской запах, и блеск солнца, и вздрагивающий корпус мотобота, все было – она. И в то же время он сознавал, что никогда еще в жизни не был так подавлен. Наверно, и это тоже, подумалось ему, генетически обусловлено. Он имел в виду раздающих пищу шимпанзе и самоотверженно бросающегося на гранату молодого пехотинца, генетических избранников. Родовой отбор называется это у социобиологов. Племя жертвенного агнца уцелело, спасенное им, и передает потомству его гены – через сестер и братьев, если сыновьями и дочерьми он не успел обзавестись, – так что постепенно мир становится все возвышеннее и беспомощнее. И вот теперь он, Питер Вагнер, избран стать спасителем вот этого плавучего стонущего Эдема. Спасителем, а не вождем – на этот счет все ясно, сколько бы они ни величали его «капитаном» и «сэром». Гордыня и Погибель – вот их вожди, И. Фауст – доверенное лицо. Именно Фаусты этого мира генетически отобраны в короли и генералы – подлые и бездушные, бесконечно хитрые, жестокие и себялюбивые, как быки. И однако же, он, Питер Вагнер, по собственному выбору или по велению собственных генов, принял это избрание. Он понял, что поведет их к берегам Мексики для встречи со строгими блюстителями или конкурирующими нарушителями закона, которые их там поджидают, – он сделал выбор не размышляя, очертя голову, как всегда. «Глупец!» – подумал он. И больше думать не стал.

Через два часа наладили рацию. Еще через четыре часа были вычищены все компасы и мистер Нуль трудился над устройством электромагнита, который должен был их намагнитить, а в случае чего и сам сработать компасом. Чинить машинный телеграф нужды не было. Златокрылому херувиму из машинного отделения все равно был бы недоступен его язык. Имелась и прямая переговорная трубка, правда засоренная – водоросли, что ли, в нее попали или птичий помет, – но все-таки через нее можно отдавать приказания, если Джейн будет находиться где-нибудь поблизости. Они теперь уже не держали курс на запад. Его первый приказ был повернуть старую калошу задом наперед.

Незадолго перед наступлением темноты он решил подвергнуть мотобот кое-каким испытаниям. Мало ли как еще придется маневрировать на этой вонючей латаной-перелатаной посудине. Он распорядился в переговорную трубку:

– Самый малый, Джейн!

«Необузданный» пошел медленнее. Сощурив глаза, прижав ухо к переговорной трубке, Питер Вагнер слушал машину. И чуть не подпрыгнул, потому что Джейн, поднявшись на капитанский мостик, вдруг спросила у него над самым ухом:

– Правильно?

– Тьфу ты черт!

– Я правильно поняла «самый малый»? – Она улыбалась любовно и прикасалась к его рукаву.

– Да, да, – ответил он. Она нежно вела ладонью по его руке. Он взял ее за локти, поцеловал, опьяненный радостью. Потом серьезно сказал: – Ступай вниз, Джейн. Скоро уже стемнеет.

Она кивнула, сияя, поцеловала его в ответ, прижавшись к нему всем телом, быстро, по-мальчишески, сбежала по трапу на палубу и, изящной ручкой придерживая на голове патриотическую кепку, нырнула в машинное отделение. Когда, по его расчетам, она достигла своего рабочего места, Питер Вагнер крикнул в трубку:

– Сбрось обороты, чтобы мы еле двигались!

Она выполнила его распоряжение и крикнула в трубку:

– Так?

– Так, так, – ответил он, по-глупому гордясь.

Потом приказал мистеру Ангелу у штурвала:

– Привести немного к ветру!

И снова вниз:

– Теперь давай полный вперед!

И во всю глотку мистеру Ангелу:

– Так держать!

После наступления темноты он легко определился по звездам – на небе не было ни облачка, – рассчитал курс и вызвал на вахту мистера Нуля, а Ангела отпустил отдохнуть. Став на пороге капитанской каюты, бодро доложил:

– Все на уровне, сэр. Более или менее.

И улыбнулся. Потом помедлил у входа в радиорубку и, решившись, вошел. Ему хотелось осмотреть старушку-рацию. Щелкнул включением, стал крутить настройку. Целую минуту слышны были одни помехи. Рация была маломощная, а они находились далеко от берега. Но он, сам не зная почему, продолжал крутить: верно, все то же моряцкое шестое чувство. И вдруг совершенно неожиданно раздался отчетливый, громкий голос:

– «Необузданный»! Вызывается «Необузданный»!

Он открыл было рот, чтобы ответить, но спохватился и выключил микрофон. У него за спиной, высоко вздернув брови, уже стоял капитан Кулак. Еще через секунду рядом оказался мистер Нуль, за ним толпились Джейн и мистер Ангел.

– Не отвечать! – шепотом распорядился капитан.

– Так я и знал! Не надо было ее чинить, – простонал мистер Нуль.

Джейн просунула в рубку голову и прислушивалась к гудению ламп.

– Кто бы это? – прошептала она. – Может, береговая охрана, как вы думаете?

– В открытом-то океане?

– Тогда кто?

Они обменялись взглядами.

– Чтобы узнать, надо ответить, – произнес Питер Вагнер строку из какого-то романа.

Капитан Кулак приложил палец к губам.

– Когда у нас был самолет, – прошептала Джейн, – мы один раз тоже вот так ловили помехи, помехи, а потом вдруг глядь – американские военно-воздушные силы нас и сбили над горами.

– Очень даже может быть, что это военно-морской флот, – сказал мистер Ангел.

– Вызывается «Необузданный», – проговорило радио, – «Необузданный», отвечайте!

Питер Вагнер щелкнул переключателем.

– Я – «Необузданный», – отчетливо произнес он. – Вас слышал. Назовитесь.

Капитан Кулак тяжело оперся одной рукой на трость, другой на переборку.

– Здорово, «Необузданный», – раздалось по радио. – Я же твой давний дружок «Воинственный», детка! Через час увидимся, усек?

И пошли помехи.

Трость вылетела из-под капитана Кулака, и он плюхнулся на палубу, точно огромный зеленоватый младенец.

– Гаси огни! – прохрипел он, сидя на полу.

– Разве вы здесь распоряжаетесь? – возмутился Питер Вагнер и зачем-то притянул к себе Джейн, будто брал ее под защиту,

– Сказал, гаси огни!

– Вы говорили, здесь я капитан! – Питер Вагнер почувствовал знакомый всплеск злости. От запаха волос Джейн злость его набирала силу. – Разделять...

Дальше опять шел большой пропуск, Салли Эббот вздохнула и захлопнула книгу.

III

Размолвка между стариком и старухой усугубляется

Страсть правит людьми, и правит всегда неразумно.

Бенджамин Франклин, 5 февраля 1775 г.

Салли была не из быстрых чтецов. Она имела обыкновение не торопясь смаковать прочитанное, даже когда знала, что тратит время на заведомую чепуху. А тут еще то ли мягкие подушки за спиной были причиной, или бодрящий холодок солнечного осеннего дня, или незначительность того, что она читала – Горас бы удивился, почему она до сих пор не бросила эту книжонку, жалко попусту транжирить жизнь, бывало, повторял он, – но она то и дело отвлекалась, начинала клевать носом и задремывала; и теперь, когда отложила книгу, не дочитав и до половины, было уже далеко за полдень.

На этот раз ее оторвал голод. Она огляделась, недоуменным взглядом воспринимая окружающую действительность – вернее сказать, другую действительность, потому что книжка, при всей своей глупости, была наглядна, как сновидение: Салли видела и этих людей, и этот нелепый старый мотобот, видела так же явственно, как на картинках. Она посмотрела на обложку – там была изображена полуголая девица и ужасный старый капитан (совсем не такие, как она себе представляла) – и покачала головой. «Ну куда это годится», – вздохнула она. Ведь у капитана должны быть крошечные, будто пулями пробитые глазки, а девица нарисована с черными волосами. Ей вспомнилась – будто выплыла из другого времени и места – их вчерашняя ссора с Джеймсом. На расстоянии все казалось глупым, высосанным из пальца, как злоключения в книжке, которую она читала. И, глядя в окно на разноцветную листву и голубое-голубое небо, Салли уже подумывала о том, чтобы позвать брата и помириться. Очень может быть, что в какой-то момент, когда она дремала и не слышала, он поднимался к ее порогу и отпер дверь.

Она решила встать и проверить. Пол был такой холодный, будто босиком ступаешь по снегу; пришлось, хоть и не терпелось подбежать к двери, все-таки задержаться немного и сначала надеть шлепанцы, а уж заодно и серую вязаную кофту. Слышно было, как внизу зазвонил телефон. Салли подошла к двери, повернула ручку: нет, заперто. «Вот осел старый!» – вслух сказала она. Телефон продолжал звонить. Он небось во дворе где-нибудь яйца собирает, чистит коровник, кормит свиней и лошадей, или что там ему сейчас полагается делать. Ну что ж, подумала она, пусть звонят, она тут бессильна – она сидит под замком у себя в спальне, как бедная сумасшедшая старушка из какого-то романа. И пошла к двери на чердак, чтобы принести себе еще яблок. По дороге она ощутила запах из-под умывальника, куда задвинула утром полное судно. Надо бы как-то его вылить, подумала она, нахмурив брови. Может быть, на чердаке найдется старое ведро. Обдумывая эту проблему, она стояла у окна, выходящего на передний двор, за которым шла дорога, и вдруг, почти бессознательно, приняла самое простое решение: подняла раму, сморщив нос, поднесла судно к окну и вывернула его содержимое на кусты у стены. И уж после этого пошла за яблоками.