Ромейская история - Олег Игоревич Яковлев

чувства.

Ветер взъерошил редеющие со лба волосы патриция, слегка всколыхнул роскошную, завитую колечками бороду, разметал по плечам пурпурный лёгкий плащ.

Сейчас, в эти мгновения он вдруг начинал осознавать: прежняя жизнь покидает, уходит от него, словно бы истаивает во мгле, оставляя лишь следы в памяти. Родная Даласса, маленький пограничный городок на берегу Евфрата, потом лекции в Высшей школе Магнавры, после – опала отца за участие в заговоре, затем воцарение Романа Аргира, болотистые долины Оронта и провинциальная прелесть некогда великой Антиохии, приёмы во дворце и ссылка на Лесбос, Склирена… Всё схлынуло, ушло, растаяло, впереди маячит золотая диадема, пурпур, трон, толпы коленопреклонённых, церемонии с бесконечными переодеваниями, стареющая вдова двух прежних императоров и тяжкий, нависающий на плечи груз – Ромейская держава, колосс, способный раздавить его, обратить в прах.

Накануне Константин в Эфесе тайно посетил одного мудреца-оракула. Старичок долго отмечал что-то на листах пергамента, чертил схемы, составлял таблицы и в конце концов ответил ему: «Да, патриций Константин Мономах, тебя ждёт возвышение. Сколько лет власти дадено тебе? Больше десятка, много больше. Но помни: раменам твоим придётся выдержать тяжкое. У тебя хватит, должно хватить сил. И ещё: потомки твои наследуют престол далёкой северной страны, где зимой лежит снег и воет вьюга. Таков их удел. И имя твоё благодаря этому восславится в веках. А сегодняшние тяготы забудутся, их смоют всепоглощающие волны хроноса – времени».

Странное предсказание. Из него он, Мономах, уяснил главное: ему суждена корона великой империи. Всё остальное – мелочно, глупо, ничтожно. Что значит в сравнении с троном базилевсов, например, измена Склирены?

Как-то зимой, когда он ещё находился в Митилене, в порт вошли дромоны флотилии Георгия Маниака. Наглый самоуверенный вояка, огромного роста гигант, грубый, весь пропахший смолой и пόтом, вёл себя в доме Константина как хозяин. Что же, он был тогда силой, властью, мог приказывать, этот неотёсанный мужлан. Однажды в дождливый хмурый день Константин вынужден был отлучиться в далёкое село. Вернулся он уже за полночь и встречен был преданным слугой-евнухом. Выразительно приложив палец к устам, евнух провёл его к тайному входу в опочивальню Склирены.

Склирена и Маниак! Этого только не хватало! Холодеющими перстами сжимая рукоять меча, Константин стоял под дверью покоя своей любовницы, стоял и клялся, что отплатит за свой позор и унижение им обоим. Жаль было только дочь. Но он её устроит, выдаст замуж, когда она немного подрастёт, она ни в чём не будет нуждаться.

Ну а Склирена… Со временем острота боли как-то притупилась, он часто ловил себя на мысли, что совсем и думать не хочет о своей возлюбленной. Она просто словно бы перестала для него существовать. Когда-то он был влюблён в неё, как мальчик, как юноша, жаждущий вкусить запретный плод. Но теперь это прошло, отхлынуло, стало казаться странным, что даже и женщины его вроде как не привлекают. После подумалось: вот что значит жажда трона, власти – она сметает и подавляет в душе все иные желания и помышления, становясь некоей неотступной идеей. Такое же, наверное, испытывали те, из прошлого, Константы и Юстинианы, Львы и Ираклии, когда шли к престолу, перешагивая через кровь и подминая пурпурными кампагиями[97] собственные чувства. Становясь автократорами, они возносились над всем миром в фимиамном дыме. А он, вчерашний опальный патриций? Способен ли он на подобное отрешение? Выходит, способен, раз даже эфесский оракул предсказал ему возвышение.

«В чём состоит мудрость правителя? – спрашивал Мономах сам себя и сам себе отвечал. – Первое: доводить до конца все свои начинания, лавируя и избегая путей прямых, ибо последние ясны и понятны твоим врагам. Второе: держать в своих руках армию – это главное орудие насилия. Власть над армией – власть над страной. Следует это помнить. Третье: уметь разбираться в людях и приближать к себе полезных. А опасных и бесполезных устранять, не брезгуя ничем. Как в древней эллинской легенде царь сбивал тростью колосья, вымахавшие выше остальных. Важно быть жестоким, но жестокость должна всегда оправдываться целью. Иначе, погрязнув в крови, невозможно будет удержаться на гребне власти. Найдутся недовольные, завистники и ненавистники, и тогда всё обратится в прах. И ещё. Последнее, но, может быть, самое важное. Властелин должен уметь терпеть – ради державы, не ради себя. Только терпеливые, спокойные, а не такие, которые рубят сплеча, достигают подлинного, но не показного величия».

Жалко, что он, Константин, не спросил оракула о величии. Хотя, наверное, старый мудрец не смог бы ответить на его вопросы. Он умеет предсказывать судьбу по звёздам, но вряд ли может разглядеть то, что творится внутри человеческой души.

А вот терпеть он, Мономах, кажется, научился. Прошёл былой пыл, яростное желание доказывать, что он умнее, способнее, талантливее других. Учёные монахи и иереи говорят: гордыня – великий, самый большой грех. А он гордыню свою, по крайней мере, сумел упрятать, скрыть в себе, он смог утишить бушевавшие в душе страсти. Что же, для будущего базилевса это неплохо.

Спотыкаясь в темноте об острые камни, к Мономаху приблизились три тёмные фигуры. Кевкамен Катаклон, давний знакомец, ставший теперь умным и полезным советником, держал в руке смоляной факел. Рядом, тяжело дыша и вытирая чело платком, нёс грузное своё тело евнух Иоанн. Быстро же переметнулся на его сторону старинный враг; почуяв неладное, тотчас поторопился сменить хозяина. Валялся в ногах, трепетал, просил простить былое, умолял, говорил, что окажется нужным, что знает, как достать ключи от городских ворот. Кевкамен и Лихуд, спешащий сейчас следом, предлагали Мономаху умертвить этого хитрого интригана, ведь в его услугах пропала необходимость, но Константин решил: пока не время. Пробьёт час и противного евнуха. Главное теперь – достичь трона, а там… Река может течь по-всякому. Говорят, в стране русов есть река Волхов, и время от времени она меняет своё направление. Так и положение империи ромеев может измениться, и тогда вчерашний злейший враг способен будет обратиться в преданного слугу.

– Светлый патриций! Огонь на фаросе! Пора. Все ждут только твоего знака! – выпалил Кевкамен. В звенящем голосе его слышалось волнение.

Огонь! За мыслями о власти он, Мономах, едва не проворонил свою удачу! Скорее, теперь надо спешить!

– Вели садиться на корабли! С Богом!

Он набожно перекрестился и зашептал слова молитвы.

24

Огромный купол собора Софии напоминал собой опрокинутый небесный свод и казался лёгким, невесомым, как бы висящим в воздухе, свободно парящим в далёкой выси. В соборе царила роскошь. Арки, столпы, галереи с порфирными, мраморными, малахитовыми колоннами