Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год - Вокруг Света

Не могло быть сомнений, что этот серебряный жук — «близкий родственник» именно скарабея, крупного трудолюбивою жука-навозника, который встречается в Туркмении повсюду. Он вызывает всеобщую симпатию своей деловитостью, какими-то смешными движениями и одновременно проворством, с которым катит по дорожкам и без дорог плотно скатанный навозный шарик. Кстати, скарабей давно замечен людьми, и они высоко оценили его роль санитара и дворника в природе.

В Древнем Египте скарабей был в числе особо почитаемых священных животных. Образ его ассоциировался с культом Солнца, а его изображения и фигурки, натуралистически вырезанные из бирюзы или сделанные из металла, были широко распространены в III— II тысячелетиях до нашей эры и позднее.

Однако в закаспийской, туркменской интерпретации скарабей совершенно непохож на египетское изображение, и, может быть, поэтому все еще не узнан искусствоведами и этнографами. Мне же, как, впрочем, и любому зоологу, не составит труда доказать, что самая распространенная по всей Туркмении форма дагдана — именно скарабей. Для такого определения надо применить в общем очень простой способ, хотя научно его следовало бы назвать достаточно звучно и серьезно «зоотаксономическим методом». Он вполне этого заслуживает, поскольку опирается пусть всего лишь на несколько, но зато столь типичных биологических признаков, что определение может быть совершенно безошибочным. Среди них — соотношение пропорций частей «тела», некоторые характерные морфологические признаки животного — прототипа (например, зубчатый-пильчатый передний край головогруди настоящего и серебряного жука-скарабея), изображение отдельных, но очень характерных поз животного.

Но вернемся к нашему дагдану. Его сходство с жуком-скарабеем неоспоримо, хотя как раз на нем и не виден типичный пильчатый передний край головогруди жука. Если положить этот дагдан рядом с несколькими подобными, то все сомнения отпадут. Серия дагданов покажет характер и диапазон изменения одного признака при сохранении других, в том числе и общей формы предмета.

Полагаю, что туркменский скарабей, как могущественный и любимый, оберег от злых сил и болезней, прибыл из дальней дали времен. Возраст его не ясен, но ассоциации со скарабеями эпохи великих фараонов Древнего Египта правомерны, и тогда следует обратить свой взор ко II тысячелетию до нашей эры. Надо сказать, что дагданы-скарабеи Туркмении несравненно сложнее и разнообразнее египетских. Реалистические фигурки скарабеев египетского типа из лазурита и других камней встречаются при раскопках в Средней Азии, например, на Топрак-кала в Хорезме. Возможно, они были привезены, хотя могли и изготовляться на месте.

Итак, продолжая рассматривать свой зооморфный дагдан с привычной дотошностью зоолога, я невольно обратил внимание на одну биологическую несуразность. Где вы встретите жука, на боках которого были бы крупные зубцы? Такого не бывает. А ведь передо мной было пусть стилизованное, но не фантастическое изображение скарабея...

Зубцы на боках были одинаковыми. Может, просто декоративная деталь? Но, как известно, мастера прошлого были рациональны и скупы в создании формы, они стремились насытить смыслом свои творения. (Быть может, это несло им большую славу и лучший достаток!) Зубцы на боку жука не могли, не должны были быть сделаны «просто так», ради зрительных эмоций. Присмотревшись, я заметил над основанием зубца две парные точки — два маленьких просверленных круглых отверстия, а над ними два маленьких треугольника, выполненных гравировкой. И так у каждого зубца. Посредине же зубца, оканчивающегося плавным закруглением, была нанесена черточка. Рассматривая эти зубцы, я закрыл пальцами их все, кроме одного, и вздрогнул: две дырочки в серебряной пластинке уставились на меня немигающим взглядом зверя, а «ад ними торчали два треугольника настороженных ушей «волчьей головы». Гирлянда «волчьих голов», а не просто зубцы, обрамляла тело скарабея!

«Интересно, — думал я, продолжая теперь уже с пристрастием крутить в руках дагдан, — что он может рассказать мне еще?» Ожерелье «волчьих голов» нарушалось единственной на всем дагдане широкой, выступающей вставкой — как раз на конце брюшка скарабея. Посредине ожерелья, внизу, подобно крупной бусине, выступала «голова барана» с массивными закрученными рогами. Конечно, изображение было обобщенным, но сомнений относительно вида животного быть не могло.

«Баран и волк» (или, быть может, собака?)! Это был уже «комплекс животных», а ассоциативная и изобразительная сила комплексного образа всегда значительно больше, чем у одиночного.

И тут мне вспомнились высказывания виднейшего советского археолога Сергея Павловича Толстова в его труде «Древний Хорезм», где он упоминает о древнейших образах животных, получивших устойчивый смысл оберегов. Среди них — бык, баран, медведь, собака, лисица, змея, конь, олень, коза, волк, лягушка и рыбы.

Я решил пересмотреть фотографии других дагданов, которых у меня накопилось около трех десятков. (По неведомой причине, интуитивно, я давно обращал на них внимание. Конечно, причина все-таки была, дагданы притягивали мой взгляд своей безусловно зооморфной основой. Но должен признаться, и теперь я ощутил это вполне реально, что за их загадочной, но всегда какой-то внутренне целостной формой угадывались скрытый, еще не понятый смысл и значительность.)

Я разложил фотографии и взглянул на них новыми глазами. Передо мной лежали почти такие же, как дагдан Мамеда, очевидные «скарабеи» в обрамлении «волчьих голов», но вместо «бараньей головы» в середине ожерелья можно было заметить почти не выступающую голову с широко раскинутыми рогами. В ней легко можно было признать буйвола. На большинстве дагданов был именно он, а не баран. В одном случае вместо быка и барана «среди волков» оказался медведь, вернее, голова медведя.

Были между дагданами и такие, в которых скарабея узнаешь не сразу, а лишь после тщательного анализа, когда расчленишь изображение на детали. Иногда чудилось, что это не скарабей, а скорее крупный ночной жук — жужелица (и таких немало в песках Средней Азии). Но все же в большинстве случаев анализ возвращал меня к исходному скарабею. Дагданы, похожие при беглом взгляде на жужелиц, не имели подвесок и свиты волков. Казалось, что их замысловато расчлененный внешний край усажен очень обобщенными головами коней на удлиненной изогнутой шее. Этот тип дагдана тоже широко распространен в Туркмении, особенно в Мары—Мервском оазисе. Встречались и дагданы, просто повторявшие форму лягушки и притом лишенные каких-либо дополнительных деталей и символов; но были и условные лягушки с непомерно маленькой головой, словно бы увенчанной шапочкой. Дагданы-лягушки обычно были небольшими по размеру, с молодую лягушку-сеголетка или зеленую жабу, иногда они были совсем маленькими, словно головастики, только что утратившие хвост.

И вот передо мной собралась уже большая компания животных: жук-скарабей, волки, бык, бараны, кони, медведь и лягушки. Нет только змеи (1 Образ змеи, как удалось позже установить, воплощен в «ильдергич» — держателях платка, широко распространенных в Туркмении. Их носят только женщины. Эти серебряные и серебряные с позолотой украшения представляют собой членистый ряд подвижно соединенных друг с другом пластин. Общей формой ильдергич напоминает змею, притом иногда кобру.). Когда они сложились в строго определенные канонизированные комплексы, исполняющие единую роль усиленного оберега, который мы видим в туркменском дагдане? Это трудный вопрос. Для его решения нужны специальные исследования. Мы можем лишь констатировать, что одна и та же охранная для человека роль свела вместе символы животных и соединила их с изображением добродетельного обожествляемого жука-скарабея, который, вероятно, тоже был древним оберегом.

Однако пора взглянуть на дагдан Мамеда. Я все еще держу его в руках, и он поблескивает тусклыми серебряными еще не разгаданными зигзагами орнамента. Быть может, вам он успел надоесть? Мне же нет. Посмотрите: там, где должны быть мелкие зубцы переднего края головогруди жука, имеются выступы, но какие! Ведь это сидят два голубя, глядящих друг на друга! Да, это голуби по всем признакам и, прежде всего, по пропорциям. А что должны означать довольно крупные шарики, «седла», на спине у каждой из птиц?

И опять нам должен помочь экскурс в историю, а не только глаз и опыт зоолога.

Известно, что в Парфии во второй половине I тысячелетия до нашей эры (а еще раньше на Древнем Востоке) голубь почитался священной птицей, и голову богинь украшал убор, в котором надо лбом были воздеты два крыла. Изображения голубей были не редкостью на оссуариях, керамических вместилищах костей. Нередко скульптурки священных животных на оссуариях служили основой для маленького светильника, в котором возжигался огонь. И тогда сила животного — оберега сочеталась со святой силой огня. Такие маленькие светильники, наподобие узкого, но высокого седла с чашеобразным углублением посредине, сидят на спине у глиняных, терракотовых животных, хотя их живые прототипы, бараны и птицы, никогда не ходят под седлом. Изображение этих светильников тоже оказалось необычайно устойчивым. Оно сохранилось на тех фигурках зверей, которые «сошли» с оссуариев и стали в Средней Азии даже просто детской народной игрушкой. Однажды, посетив дом народного мастера узбекских глиняных игрушек знаменитую Хамро Рахимову, я заметил, что «седла» есть и у баранов, и у архаров, и у шеров — тигров. Это были не седла, а светильники. Каждый из них, сделанный тщательной рукой мастера, имел небольшое углубление для жира. Но сама Хамроапа не знала, что изображает — седло ли, светильник ли, просто она твердо следовала традиции...