Расстояние - Хелен Гилтроу

Единственным человеком, которому она позволила копаться в своей голове, был психоаналитик Грейвс.

Его допросили, но не слишком подробно. Пробегаю глазами протокол. Регулярные встречи на протяжении пятнадцати месяцев. (Эллис прав, она всегда пунктуальна, ни разу не пропустила сеанс.) Причина депрессии – низкая самооценка. Риск суицида. Причины не указаны.

Она убила человека и обвиняла себя? И никому не могла признаться?

Что же произошло восьмого декабря?

Она поняла, что кто-то об этом знает?

Возвращаюсь к распечатке с камеры: женщина в темном длинном пальто идет к двери. Куда она направляется? Только не в Программу, у нее даже в мыслях этого нет. Она всем сказала, что мать больна, и решила сбежать. Вглядываюсь в ее лицо, пытаюсь уловить подсказки на языке жестов. Для человека, принявшего решение сделать важный шаг, она удивительно спокойна.

Идет быстро, но все же не бежит.

Ее поймали и поместили в Программу – бросили в ледяную воду, как безжизненный труп, и воды сомкнулись, скрыв человека. Ведь при входе должны были проверить ее личность, снять отпечатки пальцев и сообщить полиции. Но никто не сообщил. Кэтрин Галлахер осталась в списках пропавших без вести, дело ее до сих пор не закрыто, полицейские уверены, что она мертва, а обнаружение тела лишь вопрос времени.

Кого же ты убила? И почему это тайна?

И еще: кто может желать твоей смерти?

Люди раскладывают свою жизнь по маленьким коробочкам… Где-то хранится одна, в которой спрятана правда, и я должна ее отыскать.

С чего начать? С друзей? У нее их нет. Коллег? Психоаналитика? Я не могу так открыто проявлять интерес; все должно быть естественно и не привлекать внимания. Полицейское расследование? Последний раз пробегаю глазами протоколы, отмечая основные факты, и откладываю бумаги.

Попросить Эллиса?

Эллис сам рвется раскопать это дело. Останавливать его было бы неразумно.

* * *

– И что же на этот раз? – спрашивает Эллис.

Я смогла связаться с ним уже после двух часов дня. Я застаю его в баре, и он может говорить, обезопасив себя шумами на заднем плане: перезвоном стаканов, смехом, выкриками и джазовыми мелодиями.

– Что скажете под эту прекрасную мелодию Майлза Дэвиса?

– Кэтрин Галлахер.

– Минутку. – Он не один. Вполголоса произносит в сторону: – Извини, срочный разговор. – Ответ теряется в общем гуле. И затем в трубку: – Что вас интересует?

– Она не совершала самоубийства.

– Вы нашли тело? – Голос становится резким.

– Нет.

– Но она мертва?

Я оставляю вопрос без ответа.

– С ней что-то случилось. Возможно, это связано с работой. Она что-то сделала или узнала. И за это ее преследуют. Если бы мы смогли выяснить…

– Мы?

– Мы.

Эллис молчит. Предложение сделано, он пытается понять, что за этим стоит.

– Вы знаете больше, чем говорите.

– Я рассказала ровно столько, сколько сейчас вам положено знать. Но и у меня информации немного.

– Какие у вас основания полагать, что исчезновение связано с ее работой?

– Вы читали дело. У нее в жизни ничего не было, кроме работы.

– Считаете, она что-то натворила? Что же? Угробила пациента? Полагаете, у нас появился второй Шипман? Кто же тогда выступил в роли медсестры?

Джо Эллис думает о том, что, взяв на себя роль бога, человек порой принимает решение ускорить наказание; или об искателях приключений, готовых ради порции адреналина на любые безрассудства. Нет, все это не подходит. По словам Филдинга, клиент отзывался о содеянном ею как о чем-то вопиющем, ужасающем.

– Если имела место врачебная ошибка, – продолжает Эллис, – почему ничего нет в отчетах?

Это меня пугает. Значит, он изучил и ее личное дело в отделе кадров. Ловок.

– Возможно, ей удалось это скрыть. Или дело замяли. Ведь никто не знал о ее депрессии, значит, она умела это скрывать.

Если он хочет верить в ее смерть, так тому и быть.

– Когда Ричардсон разговаривал с ее коллегами, все как один предположили, что она решилась на самоубийство. Даже сам Ричардсон в этом уверен. Но кто-то же должен был предположить умышленное нарушение закона. Проверьте, был ли у кого-то мотив ее убить. Может, что и всплывет.

– И что я получу?

– Как обычно.

– Наличные за ответы на вопросы, так?

– Решать вам. Если отказываетесь, так и скажите.

Эллис усмехается, ясно, что он на все готов. Он полицейский и не способен себя изменить. Не больше, чем я себя.

Видимо, поэтому, отсоединившись, я достаю адрес Кэтрин и набираю номер.

Она жила в районе на берегу реки, в реставрированном доме старой постройки. Молодой мужчина, агент по недвижимости, ждет меня у подъезда в десять утра в понедельник. Он светится от счастья, благоухая лосьоном после бритья, и пожимает мне руку.

– Миссис Кристи? Прошу вас в дом.

Камера видеонаблюдения сегодня не работает – мы об этом позаботились, – и все же меня преследует мысль, что и я могу оказаться на одной из распечаток с указанной внизу датой и временем.

Мы проходим там же, где шла Кэтрин Галлахер восьмого декабря, разница лишь в том, что она двигалась в другом направлении, она покидала эту жизнь.

Полиция проводила в квартире обыск, часть личных вещей Кэтрин – ежедневник, банковские чековые книжки, ноутбук – до сих пор находится у них. Но полиция разрабатывала версию самоубийства, они не нашли мотива для убийства. У меня остается надежда, что они упустили нечто важное.

Поднимаюсь по лестнице на первый этаж. Агент достает ключ и распахивает передо мной входную дверь.

– Полагаю, дизайн вам понравится.

Крошечная прихожая, зеркало, картина – пейзаж в полутонах, – на раме осел годовой слой пыли. Воздух затхлый, тяжелый. В квартире пахнет как в ящике, который был долго и плотно закрыт.

Агент делает шаг к двери. Я натягиваю резиновые перчатки.

– Не буду вам мешать. – Он одаривает меня лучистой профессиональной улыбкой, словно в моем поведении нет ничего необычного. – Буду ждать вас, сколько потребуется.

Его зовут Шон, он сын Робби, хотя с отцом у него нет ничего общего – ни бульдожьей головы, сидящей на бычьей шее, ни перекачанного торса. Он строен и легок в движениях, утонченные, изысканные – в мать – черты лица. Я видела ее фотографию; мать Шона уже много лет лежала в могиле, когда Робби стал работать на Томаса Дрю, его сыну тогда было семь лет. Маленький мальчик из Вест-Хэма. Робби мечтал, что сын станет знаменитым футболистом – согласился бы и на электрика или водопроводчика, – но, видимо, кровь играет не последнюю роль; теперь Шону двадцать один год, и он занимается слежкой, как и его отец.

Как только вчера я закончила излагать Робби план действий, он сказал:

– Пошлите Шона.

Еще до моего прихода молодой человек познакомился с привратником, представившись агентом по недвижимости. Документами я занималась сама, дело неотложное, и они были не лучшего качества. Но, похоже, личность Кэтрин Галлахер спустя год ни у кого не вызывает интереса. Шон отлично выглядит в дорогом темном костюме, хорошо пахнет, а следовательно, вне подозрений.

Открываю дверь в комнату: свет из коридора проникает в гостиную. Жалюзи опущены. Решаю их не открывать, вместо этого пытаюсь нащупать выключатель. Вспыхивает свет.

Диван, стол со стульями, телевизор, музыкальный центр. Шкаф с книгами по медицине и аккуратно сложенные стопки журналов. Но ни одной любительской семейной фотографии, списка покупок, грязных кружек, засохших цветов – ничего из жизни обычного человека. Комната похожа на стенд в магазине мебели с пустотами, позволяющими покупателям дополнить обстановку, проявив фантазию. Смотрите, вы тоже могли бы так жить, но не живете, верно? А она жила. И еще она жила в больнице, в отделении интенсивной терапии. Неудивительно, что квартира похожа на пустую полку.

Прошлый вечер я потратила на изучение личного дела врача Кэтрин Галлахер. Все ослепительно и блестяще: отличные результаты экзаменов, дополнительный год в институте, чтобы приобрести степень по медицине, место в штате лучшей больницы, список опубликованных работ, начиная со студенческих времен, научная деятельность по теме неврологических проблем в интенсивной терапии – краткое описание с изобилием профессиональных терминов. Что же скрыто за этой биографией? Эмоциональная незрелость блестящего специалиста, расчетливость амбициозного человека, одиночество трудоголика? Документы не дают ответы, но содержат высказывания коллег: она жила работой, все в ее мире вращалось вокруг работы.

Где-то за всем этим скрыта причина, по которой ее хотят убить.

Просматриваю цифры. Никаких нарушений, статистика смертности не выше, чем в среднем по отделению. Ни одна смерть не укрылась от глаз на фоне всех, ставших привычными, смертей, переломанных тел, с травмами, несовместимыми с жизнью… Я перебираю случаи с летальным исходом в поисках того единственного, что требовал секретности. Пока все безуспешно.