Звезда негодяя (СИ) - Петровичева Лариса

– Ну так что? – спросил Коннор. – Расскажешь нам, какая каша закручивается там внизу?

Он вдруг представил, что все это время они могут идти по тоненькой кожуре, которая скрывает невообразимую глубину с рукотворными дворцами, улицами и садами фейери, и на мгновение ему сделалось жутко, словно он заглянул в пропасть, внезапно раскинувшуюся прямо перед ними.

– Понятия не имею, о чем вы говорите, милорд, – ответил Тавиэль, и шеф Брауни взял его за пострадавшее плечо и рывком поставил на ноги. Эльф скривился от боли, но промолчал.

– А раз так, то нечего задницу отсиживать, – сказал шеф. – Потащим ее туда, где на нее отыщутся охотники.

Лицо Тавиэля едва заметно дрогнуло, и Коннор напрягся, готовясь перехватить его, если он бросится на шефа Брауни. Однако эльф лишь вздохнул и медленно пошел по тропе, словно не ожидал от своих спутников ничего другого.

Коннор смотрел ему в спину и думал, что Эмма жива. Она не может умереть.

Тавиэль во всем этом вел свою игру – тропинка становилась все уже, а лес все глуше, и Коннор думал, что эльф ведет их с шефом Брауни в ловушку. Впрочем, другого провожатого у них все равно нет.

Постепенно они забрались в такую глушь, в которую не заходили даже охотники. Здесь было очень тихо. Не пели птицы, не шныряло мелкое лесное зверье – единственным звуком было легкое шуршание опавшей листвы под ногами. Коннор невольно почувствовал, как напрягся загривок, и заметил, что шеф Брауни тоже встревожен, хотя старается скрывать волнение.

– Я однажды сюда пацаном забрался, – сообщил он и указал на раздвоенную сосну, что стояла чуть в стороне от дороги. – Мерзкое местечко, честно говоря. Вон там я заночевал.

Тавиэль удивленно посмотрел на него и поинтересовался:

– Как это у вас хватило отваги ночевать под верстовым столбом фейери? Там в стволе один из наших заложных мертвецов.

Шеф Брауни брезгливо скривился и махнул рукой перед лицом.

– То-то мне тогда всю ночь какая-то дрянь снилась, – сказал он, а Коннор спросил:

– Верстовой столб? Мы уже в царстве фейери?

– На дальних границах, – Тавиэль остановился, с болезненной гримасой прикоснулся к раненому плечу. – Это заброшенное место, здесь давно уже никто не появляется. Но столбы стоят. Когда-то тут была одна из наших дорог.

– Тропинку-то кто прокладывает? – спросил Коннор. Тавиэль пожал плечами.

– Не знаю. Зверье, должно быть. Или такие храбрые дети вроде нашего шефа Брауни.

За одним из стволов что-то мелькнуло, словно рыжий огонек вспыхнул и поплыл над травой. Коннор обернулся – огонек дрогнул и стремительно заплыл за деревья, но он успел рассмотреть рыжие волосы и бледное лицо Берты Валентайн. Коннор тряхнул головой, пристально посмотрел туда, куда уплыл призрак.

Никого. Ему мерещится.

«Берта стала частью меня, – подумал он. – Я ее убил, и все изменилось».

– А зачем туда мертвеца класть? – осведомился шеф Брауни, которому пришла охота узнать побольше об обычаях владык земли.

– Чтобы он защищал дорогу, – ответил Тавиэль. – Мало ли, какие незваные гости пожалуют, вроде нас с вами.

Шеф Брауни изменился в лице и направил пистолет на раздвоенную сосну. Тавиэль рассмеялся.

– Бояться нечего! – ответил он, явно довольный тем, что смог напугать шефа. – Все верстовые столбы в этих краях уже мертвые. В прямом смысле.

Эльф побледнел и сел прямо на тропинку. Коннор вздохнул и протянул ему флягу, но Тавиэль отрицательно мотнул головой.

– Не надо. Сорвите мне рябины, будьте добры.

Действительно, через несколько шагов росла тонкая кривенькая рябина, все богатство которой было в трех кистях темно-красных ягод. Коннор сорвал одну, бросил эльфу – Тавиэль запихал ее в рот и принялся жевать.

– Долго нам еще? – спросил шеф Брауни. Тавиэль проглотил рябину, и Коннор заметил, что на его лице появился румянец.

Все это время Коннор не переставал смотреть по сторонам, чувствуя чей-то взгляд то на спине, то на лице. Не злой, не заинтересованный – просто чужой. Но призрак Берты Валентайн не появлялся.

– Долго, – ответил Тавиэль. – Советую, кстати, пожевать рябины. Придаст вам сил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он прищурился, что-то прикидывая, и добавил:

– К утру доберемся.

Эмму разбудил запах.

В комнате вдруг повеяло чем-то кисло-сладким, похожим на сок старых осенних ягод. Запах тревожил и навевал тоскливые воспоминания о болотных тропах и криках улетающих птиц. Еще не проснувшись до конца, Эмма села в кровати, и чужая рука придержала ее за плечо.

– Как спалось? – услышала Эмма голос своего похитителя и открыла глаза. Фейери, который назвал ее своей племянницей, сидел на краю кровати и рассматривал Эмму с тем интересом, с которым ученый смотрит в микроскоп на очередную диковинку. За интересом пульсировала брезгливость – едва заметная, но она все же была.

– Отпустите меня, – прошептала Эмма, понимая, что ее похитили не для того, чтобы отпускать. Но и промолчать и не попросить об этом она не могла.

Четко очерченные губы фейери дрогнули в улыбке. Он будто бы презирал Эмму – и в то же время жалел.

– Нет, – коротко ответил он.

– Вы вчера сказали, что я ваша племянница, – сказала Эмма и бросила взгляд на потолок – те же звезды плыли в темно-синей вышине. Было ли это вчера? Сколько времени она пробыла здесь? Фейери посмотрел на книгу на прикроватном столике и поинтересовался:

– Интересное чтение?

– Не знаю, – ответила Эмма, чувствуя, как притупившийся было страх снова просыпается в ней, пробивается к горлу горячими ударами. – Я не умею читать по-вашему, только смотрела картинки.

Фейери понимающе кивнул.

– И что ты поняла из них?

– Это история любви, – сказала Эмма. – Фейери и человеческая девушка полюбили друг друга и поженились.

Фейери прикрыл глаза. Кивнул.

– У нас иногда появляется такое безумие. Некий род душевной болезни, когда один из нас сходится с наверхницей, – произнес он. – Таких всегда казнят, нам здесь не нужны ни больные, ни их ублюдки.

«Больные, – машинально повторила Эмма. – Их ублюдки».

– Такое же безумие однажды охватило моего брата, – продолжал фейери. – Он полюбил твою мать, родилась ты. Ты знаешь, кем был Галхаад?

– Мастером над болью, – глухо откликнулась Эмма. В ушах шумело, глаза горели, а голову наполнял стук. Значит, шеф Брауни оказался прав. Значит, все это время Эмма жила, не зная правды о себе – и вот эта правда ударила ее по лицу.

Фейери усмехнулся.

– Мастером над болью, – горестно повторил он. – Верно. Тавиэль рассказал?

Эмма кивнула.

– Чтобы ты понимала, мастер над болью – это пятый в нашем ранге. Выше него только Великие владыки и Первый всадник, – сказал фейери. – Он смог скрыть от всех свое падение и твое рождение, но ничего нельзя скрывать слишком долго. Такой великий сын земли, и упал так низко.

«И моя мать молчала об этом всю жизнь, – подумала Эмма. – Она понимала: если я узнаю правду, то для нас обеих все будет кончено. Ее брак с Максимом Эдельстаном был фиктивным».

– А Клилад Осборн? – спросила она. – Мы с матерью жили в его доме.

Фейери прикрыл глаза.

– Галхаад, как бы это выразиться, с ним приятельствовал. Его падение оказалось глубже, чем у всех до него. Собственно, если ты падаешь, то уже нельзя остановиться. Только ниже, ниже, ниже. В глубины тьмы.

Он махнул рукой.

– Мы вам совсем не интересны? – Эмма поняла, что снова говорит глупости. Зачем владыкам земли интересоваться мошками, которые ползают по поверхности. Фейери рассмеялся, негромко и мелодично: должно быть, такой смех заманивал путниц в чащу, к короне из красных ягод.

– Вы? Нет. Конечно, вы бываете забавны, но не более того. И иногда это весело, наказывать вас за проступки. Оп! – и землетрясение проглотило ваш городишко.

– Как вас зовут? – спросила Эмма. Взгляд фейери потемнел, в нем длинной прядью паутины скользнула печаль.

– Келемин, – нехотя ответил он, словно размышлял, достойна ли человеческая девчонка такой чести – знать его имя.