Легкая корона - Алиса Бяльская

— Тут у них телефон сломался, нам все время Кинчев звонит. Бесится, что Леха загулял. Пытается его на репетиции загнать. И столько у него понтов… Мы один раз подговорили Игорька сказать ему по телефону: «Спой, Костя, не стыдись», — заржал Глеб.

— Ты себе не представляешь, как он рвал и метал там по телефону. — Марина засмеялась.

— Слушайте, у меня мысль! Познакомьте меня с Лехой, может, я смогу через него договориться об интервью с «Алисой» и Кинчевым? Круто будет, а? — Я представила, как удивлю Громова, когда покажу ему такой материал: типа, смотри, какая я крутая, все сама сделала, без твоей помощи!

Сказано — сделано, Глеб повел меня наверх знакомиться. Мы позвонили в обгоревшую дверь. Открыл нам Леха.

— А, Глеб, проходи.

— Это Алиса, я тебе о ней рассказывал. Рок-журналистка, пишет в «Юности», — представил меня Глеб.

— Ну, проходите на кухню. Божена сейчас придет.

Вся кухня оклеена фотографиями — на них Божена с Лехой, с Кинчевым, с Башлачевым, все молодые, веселые, с сигаретами и бутылками в руках. Ни следа от прежней мрачности.

— А мне, собственно, Божена не очень нужна. Я к тебе пришла поговорить про «Алису». Мне в редакции… — Но не успела я закончить предложение, как в кухню ворвалась Божена.

Если бы взгляд мог испепелять, то осталась бы от меня только жалкая кучка пепла.

— Божена не нужна?! — возопила она.

Все попятились на пару шагов назад.

— У меня в доме — я… НЕТ? Это кто? — обращаясь к Лехе и тыча в меня пальцем.

— Она журналистка, Глеб сказал… — пытается оправдаться Леха.

— Никаких журналистов у меня в доме! Я не позволю всяким журналистам оскорблять меня в моем же доме! Я журналистов не приглашала! Все, до свидания! Попрошу покинуть мой дом. — И она очень убедительно указала мне на дверь.

Я ретировалась, поджав хвост, и пошла к Марине, а Глеб остался объясняться.

— Ну, она такой скандал устроила Лехе! — рассказал он, вернувшись домой. — Думал, она его прибьет. И меня заодно. Она и на меня наехала, что я каких-то баб вожу, когда у меня жена с ребенком. Не понравилась ты ей по-крупному.

— Надо было ей сказать, что ты — моя подруга. Что мы с тобой к ней приходили в восьмом классе, — сказала Марина.

— Это ее переклинило от упоминания «Алисы». Она Кинчеву зверски завидует. Все время поливает его, что он неталантливый, не разбирается в роке, что у нею только поза и самомнение. А тут ты приходишь, «мне Божена не нужна»… — Глеб противным голосом передразнил мою интонацию.

Я была убита.

— Да она отходчивая. Я ей все объясню, — сказала Марина.

— Ладно, кончай переживать. Мы все утрясем. Пойдем лучше, я тебе покажу штаны, которые я себе сшил. — Глебу стало меня жалко.

— Чего? — я удивилась.

— Глеб решил, что он будет шить, — пояснила Марина.

— Я прекрасно шью. Давай я тебе покажу. — И он потащил меня в комнату показывать штаны.

Через несколько дней, после раунда челночной дипломатии, мне было разрешено подняться наверх. На этот раз Глеб со мной не пошел. Я поднималась два лестничных пролета от Марининой квартиры до Божениной как на Голгофу. Открыла Божена. Она была пьяная и добрая.

— Привет, — она улыбнулась. — Проходи.

Я вошла, повесив голову.

— Божена, ты меня извини. Глупо получилось, я не хотела тебя оскорбить или обидеть, — начала я.

— Да ладно, проехали. Чего тут говорить? Пойдем в комнату.

Перед журнальным столом, заставленным бутылками, стояли диван, кресло и пара стульев, на которых сидели несколько Божениных друзей. Несмотря на весьма ранний час, они были хорошо упитые — хотя, может быть, просто так и не просохли с вечера накануне. Пустые бутылки стояли под столом и вдоль стен.

— Наливай себе, — предложила Божена, наполняя свой стакан, — у меня скоро свадьба, вот отмечаем.

— Поздравляю, — сказала я, тоже налила себе полный стакан и залпом выпила.

— Леха на репетиции. Так ты журналистка?

— Ну, типа того, я иногда пишу в «Юности», ну и в… разных местах.

— Это хорошо. Так что, ты хочешь взять интервью у Кинчева, что ли?

Я смущенно пожала плечами.

— Я вот что тебе скажу. Когда им Леха рассказал, что есть журналистка, которая хочет взять интервью у Кинчева, ребята сказали: «А зачем ему? У него уже Аня берет», и все ржали, как будто это лучшая шутка в мире. Ну, Аня — это его новая девушка, он же от жены ушел. — Она налила себе и выпила. — Ты понимаешь? У них такой подход. К женщинам, девушкам — только ебаться. Даже про его официальную девушку они вот так говорят. Даже если ты НЕ — они все равно будут думать, что ДА. Что тебе только это надо. А оно тебе нужно — такое отношение?

Один из ее друганов скрутил косяк, затянулся и передал по кругу. Я больше не была восьмиклассницей, я была рок-журналисткой, поэтому Божена не отослала меня домой, как в прошлый раз.

Когда Леха пришел с репетиции, мы были все упившиеся и укуренные. Я, по крайней мере, была. Лехе надо было нас догонять, чем он сосредоточенно и занялся. Поставили музыку на полную громкость, Guns N' Roses, «Knockin' on Heaven's Door».

Леха внимательно слушал. Когда песня закончилась, он поставил ее во второй раз, потом в третий.

— Мне не очень нравится, как он поет, — сказала наконец Божена, — кричит, но без души. Он не понимает, что поет.

— Он песню написал, он знает, как ее петь, — ответил Леха.

— Кто написал? — взвилась Божена.

— Ну, Аксел или Слэш. Кто у них там пишет.

— Нет, Алиса, ты слышишь? Да это же песня Боба Дилана! Эти Ганс — анд — Роузез сделали сраный кавер, чтобы такие дураки думали, что это их песня. И это ведущий русский гитарист ведущей нашей рок-группы! Который ни хуя не знает, что «Knockin' on Heaven's Door» — песня Дилана! Это пиздец!

— Ну не знал, зато теперь знаю, — смущенно улыбнулся Леха, — ты успокойся. Не кричи.

— Не кричи! Как можно не кричать, КОГДА… ты — да, репетиции, концерты, а я здесь… — и вдруг Божена запела вместе с Guns N' Roses, звучащими из магнитофона. Запела так мощно, с такой силой, с таким надрывом, что начисто убрала модную группу, их стало не слышно, несмотря на то что магнитофон играл на полную громкость. У меня просто крышу снесло, я поняла, что она по-настоящему, по гамбургскому счету, невероятно талантлива. И о таком сокровище никто не знает!

— Сейчас соседи опять ментов вызовут, — сказал один из друганов, когда Божена закончила петь, — окно-то открыто. А у нас тут трава.

— А мы от ментов косяками в окно улетим, — засмеялась Божена.

ЛЕНИНГРАДСКИЙ РОК-ФЕСТИВАЛЬ

— В десять вечера будь у касс Ленинградского вокзала, — приказным тоном велел Громов и повесил трубку. Я тут же перезвонила.

— Что за дурацкая манера общаться? Ты можешь объяснить по-человечески, что происходит? Зачем Ленинградский вокзал?

— Мы едем на Ленинградский рок-фестиваль, — и он опять повесил трубку.

Какое-то время я сидела не двигаясь, переваривая услышанное. Я просто не могла поверить своим ушам — он только что позвал меня поехать вместе в Питер. Пригласил в странной, конечно, форме, и даже не соизволил спросить меня, могу ли я поехать и хочу ли вообще. Он был заранее уверен в моем положительном ответе, что являлось безусловной наглостью с его стороны. Но суть от этого не менялась, я смерть как хотела поехать на этот фестиваль, а вместе с ним, вдвоем — это было неслыханное счастье! Я тут же представила себе, как все будут смотреть на нас и перешептываться нам вслед, спрашивая друг у друга: «Они что, вместе?» Но плевать на всех, главное — мы будем вместе все пять или шесть дней, которые будет проходить фестиваль. И потом, конечно, Громов — почетный гость, значит, я попаду на все самые крутые концерты, потусуюсь за кулисами, и, может быть, он наконец-то познакомит меня с кем-то из рок-элиты. Я была в таком экстазе, что даже мама, поглядев на меня, не стала противиться моей поездке. В десять вечера я была у касс на вокзале. Громова там не было, зато меня ждал Витя, выполнявший при нем роль верного оруженосца и по совместительству фотографа «Гонзо», снимавшего на многих легендарных подпольных фестивалях. Он сообщил мне, что мы купим билеты и будем ждать Громова, который подтянется позже. Я немного обломалась, потому что уже представляла себе, как мы вдвоем возьмем СВ и будем всю ночь заниматься любовью. Мне хотелось остаться с ним наедине, и за это удовольствие я была абсолютно готова заплатить сама (было понятно, что такой жмот, как Громов, не станет платить за спальный вагон). Однако я постаралась не сильно расстраиваться, тем более что Витя был нормальным мужиком, который относился ко мне даже с симпатией, чего нельзя было сказать о других громовских друзьях. Я с ужасом подумала, что вместо Вити Громов мог взять с собой Эрнеста Шустова, своего самого закадычного друга, который почему-то люто невзлюбил меня с первого взгляда и не упускал случая постебаться надо мной. Делал же это он так тонко и виртуозно, что у меня не было никакой возможности ответить ему достойно. Любая лобовая атака с моей стороны выглядела бы глупо и не в тему, а состязаться с ним в остроумии, высокомерии и ленивом цинизме я не могла, была не в той лиге. Единственным, что нас объединяло, была страстная любовь к кофе. Мы оба знали наперечет все места, где можно было выпить чашку хорошего крепкого кофе, и таскали Громова за собой по всевозможным кафе, забегаловкам, кондитерским, кинотеатрам и даже пару раз ездили на автовокзал, потому что там, как ни странно, был нормальный кофейный аппарат. Громов злился и сопротивлялся, он кофе не пил и считал, что мы просто выпендриваемся.