Драмы и комедии - Афанасий Салынский

Е п и ф а н о в (протягивает руку). Можно. Мы не против краткого знакомства.

И в у ш к и н. Почему краткого?

Е п и ф а н о в. А что вам тут, питерским, делать? Залетели в нашу степь и улетите.

И в у ш к и н. Эсер?

Е п и ф а н о в. Это не играет значения. (Выходит.)

И в у ш к и н. Зачем тебе, Ефим, эта подпорка?

М а м о н т о в. Егор? С одного села мы. В одной стенке на кулачки ходили.

И в у ш к и н. А в какой стенке он теперь? Смотри, браток! Постой-ка, постой, а самоварника ты узнал? (Указывает на Охапкина.)

М а м о н т о в. Бат-тюшки… (Обнимает Охапкина.)

И в у ш к и н (весело). Весь патруль в сборе…

М а м о н т о в. Давай обрешим дела. Связь между нашими отрядами нам надо установить.

И в у ш к и н. Где советоваться будем?

М а м о н т о в. Да в этом кабинете.

О х а п к и н. А как, ежели карахтерные нагрянут?..

М а м о н т о в. Каратели, Анисим, страшные, когда от села до села, от человека до человека — пустота. А как поднимется степь — все села, все люди!..

О х а п к и н. Ежели чаю пожелаете, самовар в зыбке, сберегся.

И в у ш к и н. Родину береги, Анисим Федорович, тогда и самовар уцелеет.

О х а п к и н. Вишь ты, паря… родина — она штука совместная, а самовар — мой!

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Заимка Тиуновых. Большая горница, напоминающая ту, что в избе Охапкина, но богаче обставленная. Богатый киот, горит лампада. Т и у н о в, мрачный, постаревший, сидит перед пьяным  П е т ь к о й  Т е л ь н и х и н ы м.

П е т ь к а. Истуканом смотришь, да?! А мне кровь бельма заливает…

Т и у н о в. Самогон, а не кровь.

П е т ь к а. Пускай! Что, как не пить? Куда ни качнешься с отрядом — бьют! Мужики, свои, степняки сибирские, ловят, как волков. Все села взнялись, все поголовно! Заварили кашу большевики, ох и круто заварили… Все отряды в одну армию свели. Штаб у них… Шта-аб! Главнокомандующий!.. Ефимка Мамонтов, унтер-офицер, востровский мужик. Первый друг этих питерских закоперщиков… Мать наша, степь Кулундинская, ни пройти, ни проехать — на пику, на саблю нарвешься. Кованые пики у них, одна винтовка на отряд, а дерутся, сволочи… Откуда злость такая, Ферапонт Михайлович?

Т и у н о в. Откуда и твоя. Люди разобраться хотят.

П е т ь к а. В чем, в чем тут разбираться?!

Т и у н о в. Степь всегда была ровная, а люди на ней — один небо чубом цепляет, а другой из ковылей не виден…

П е т ь к а. Так разве ж мы можем допустить?.. Я — Тельнихин! Движимое, недвижимое и в наличности… а тут… всякая шантрапа… из ковылей…

Т и у н о в. Хочешь, тайну тебе открою? Тайну своей жизни? Э, нет, в самогоне ты по горло…

П е т ь к а. Открой! Открой, Ферапонт Михайлович… спасения ищу, загнали меня… (Оглянулся на дверь в соседнюю комнату, откуда доносится шум голосов.) Тихо… тихо! Они там не смеют этого знать. Они — рубать, и все, все… Открой тайну!

Т и у н о в. Изволь. (Придвигается к Петьке.) Мир устроен не по справедливости. Я это всегда знал.

П е т ь к а. Ха-ха-ха! Тайна. Это ж большевики толмят!

Т и у н о в. А между тем правда истинная.

П е т ь к а. Так пошто сам против правды этой всю жизнь прешь?!

Т и у н о в. Свернуть некуда. Иные, кто тайну эту постигал, в монахи постригались. А мы — извечной стезею пойдем… извечной! И камушки с дороги поскидаем… Смекаешь?

П е т ь к а (кричит). К черту! К черту… Стезею… камушки!.. Я силы от тебя ждал, а ты мне…

Т и у н о в. А чьей силой держишься?! Кто твой отряд снарядил?.. Мы, Тиуновы. Кто тебя выручил, когда красные под Топчихой прижали? Брата моего сыновья, Терентия Михалыча. Кто людишек в твой отряд зазывает? Не моя ли родня, Петр? Дурак неблагодарный… Мало? Еще дадим. Для святого дела не жалко… Скупай буйные головы!

П е т ь к а. Стезею, Ферапонт, стезею… И эх, и пораскидаю же я камушки!..

Входит  Л ю б а ш а.

Л ю б а ш а. Воитель.

Петька пытается обнять Любашу, но та отталкивает его.

П е т ь к а. Люб-ба… Приз ты мой невзятый… (Схватив бутылку, выходит.)

Л ю б а ш а (после паузы). Вошла я сейчас в светелку свою. Тихо, чистенько… кружева белые… В зеркало взглянула — боже мой, какая страшная! В грязи, в сапожищах… Чужая самой себе. (Отвернулась, скрывая от отца слезы.) Ой, в какой трясине я загрязла… Мстить захотела! А кому мстить? Вся степь огнем полыхает, а я — со своей обидой, глупая… Куда полезла!

Т и у н о в. Известно, не бабье дело война.

Л ю б а ш а. Кабы знать, за что бьешься… Вон сколько баб в отрядах красных! Они-то знают.

Т и у н о в. А ты разумом не оскудела?

Л ю б а ш а. Вы послушайте, послушайте… Приехали мы в Брусничное. Согнали всех на площадь перед сборней. «Пошто красным помогаете?!» А дружинники-то пьяные, и сам Петька пьяный… «Жечь, кричит, рубать!» И началось…

Т и у н о в. А ты? В сторонке ховалась?

Л ю б а ш а. Как тут сховаешься! Бежит старик с вилами — да прямо на меня. «Бей турку!» — кричит. Увернулась я, саблю выхватила…

Т и у н о в. Вдарила?

Л ю б а ш а. Рука отнялась. Стою, дрожу вся, турка несчастная, слезы ручьем. И старик стоит, вилы опустил. Опомнилась, гляжу, — а это ж дед Степан…

Т и у н о в. Старый хрыч…

Л ю б а ш а. Знаю, помню, никогда вы материнскую родню не жалели… голь, беднота… «Любка, говорит, ты ли это, внучка?» Всю ночь мы с дедом в его хате просидели… Вот с тех пор и задумалась я. (Встретила холодный взгляд Тиунова — и поняла, что слова ее нисколько его не трогают.) Где братья?

Т и у н о в. Воюют… Судный день!

Л ю б а ш а. Снова, папаша, в молитвы ударились? Первый раз это было, когда матушку уморили…

Т и у н о в (исступленно). Люб-ка!.. (Замахивается на Любашу.) Злом переполнился мир через край… (Выходит.)

Л ю б а ш а (вслед). А от кого зло? От кого?! (Резко бросила на стол свою полевую сумку. Из сумки на пол выпала свернутая бумажка.) Что это? Письмо… (Глубоко взволнованная, читает, снова перечитывает.) «Гидра капитализма издыхает под огнем революционного народа. Зачем ты с контрой, а не со мной? Еще не совсем поздно, подумай. Ивушкин». (Прижимает к лицу письмо.) Зачем не со мной?.. (Смотрит на свою сумку.) Как же попало сюда это письмо? Значит, в отряде кто-то есть от него? Кто же?

В сопровождении  о р д и н а р ц а  появляется  Е п и ф а н о в.

Е п и ф а н о в. Ферапонтиха?..

Л ю б а ш а (с острой приглядкой). Ого, какой гусь залетел…

Е п и ф а н о в. Где командир Тельнихин?

Л ю б а ш а (громко, в соседнюю комнату). Эй, Тельнихин! Сам товарищ Епифанов тебя требует.

Е п и ф а н о в. Товарищ… Ишь, язва…

Входит  П е т ь к а.

Здорово, Тельнихин. Узнаешь?

П е т ь к а. Это как посмотрю. С чем явился, красный? Раскусил тебя Мамонтов, разжаловал?

Е п и ф а н о в. Хочу с тобой заодно, сподручней комиссаров шевелить.

Л ю б а ш а. Так-то ты сражался за Советскую власть, Епифанов?

Е п и ф а н о в (злобно). За кого я сражался — не тебе судить.

Входит  Т и у н о в. Остановился в тени, слушает.

Л ю б а ш а. А вдруг теперь и промажешь? Слыхал? Партизаны пошли на соединение с Красной Армией. Крышка Колчаку.

Е п и ф а н о в. Крышка? А французы, англичане, американцы, японцы?

Л ю б а ш а (пытливо). Значит, ежели большевиков разбить, они и править нами останутся?

Е п и ф а н о в. Иностранцы-то? Уйдут!

Л ю б а ш а. А вдруг останутся? Какая им выгода уходить… Пришли ведь тоже не без интереса?

Е п и ф а н о в. Весь ихний интерес — Россию освободить, русский народ.

Л ю б а ш а. От кого?

Е п и ф а н о в. Ты что, ума пытаешь?! От большевиков.

Л ю б а ш а. Как же народ освободить от большевиков, когда он сам за ними с пикой на пушки идет?!

Е п и ф а н о в. А что он понимает, народ!

Л ю б а ш а (в тяжелом раздумье). Стало быть, народ не понимает? Японцы понимают, американцы? Мне говорили, что я за Россию бьюсь, родину спасаю, а я вот, значит, для кого саблей размахивала…

П е т ь к а. Молчать! В моей дружине… крамола…

Л ю б а ш а. Твоя ли она, дружина?..

П е т ь к а. Хорошо, мы с тобой покалякаем… А тебя, Епифанов, часом, не комиссары подослали? Чем докажешь?

Е п и ф а н о в. Скоро и до тебя дойдет весть… Долго меня большевики не забудут! Мамонтовского дружка, этого питерского, Гаврюшку Ивушкина, мои ребята шпокнули.