Наш общий друг (Книга 3 и 4) - Чарльз Диккенс

- У нас был очень трудный день, - отвечал он, - и вы были сильно взволнованы на кладбище. Вы переутомились.

- Нет, я нисколько не устала. Я не сумела выразить то, что хочу сказать. Не то чтобы прошло очень много времени, я другое хотела сказать, но я чувствую, что за это время произошло очень многое - со мной, вы понимаете?

- И это к лучшему, я надеюсь?

- Надеюсь, что да, - ответила Белла.

- Вы озябли, я чувствую, что вы дрожите. Позвольте мне закутать вас этим пледом. Можно, я положу его вам на плечо, так, чтобы не измять вашего платья? Нет, так он слишком тяжел и слишком длинен. Позвольте, я переброшу другой конец через руку и понесу его, потому что вам уже нельзя будет взять меня под руку.

Оказалось, что все-таки можно. Как она ухитрилась сделать это, будучи так закутана, - господь ее знает, но она освободила руку - вот так - и просунула ее под локоть секретаря.

- У меня был долгий и интересный разговор с Лиззи, мистер Роксмит, и она от меня ничего не скрыла.

- Скрыть что-либо от вас было бы невозможно, - сказал секретарь.

- Удивительно, как это вышло, - сказала Белла, останавливаясь на месте и глядя на него, - вы мне говорите совершенно то же, что сказала она.

- Должно быть, потому, что я чувствую совершенно то же, что и она.

- То есть как, что вы этим хотите сказать, сэр? - спросила Белла, снова пускаясь в путь.

- Что если уж вы захотели войти к ней в доверие, да и к кому угодно, то вы этого непременно добьетесь.

Тут железная дорога хитро подмигнула зеленым глазом и широко открыла красный, и им пришлось пуститься бегом. Закутанной Белле было трудно бежать, и секретарю пришлось помогать ей. Когда она уселась напротив него в угол вагона, ее лицо разгорелось таким прелестным румянцем, что невозможно было оторвать от нее глаз, и хотя на восклицание Беллы: "Какие звезды, какая чудесная ночь!" - секретарь ответил: "Да!" - он, видимо, предпочитал созерцать звезды и ночь, глядя не в окно, а на ее милое оживленное личико.

О красивая леди, прелестная маленькая леди! Если б я был законным душеприказчиком Джонни, исполнителем его воли! Если б я имел право передать вам завещанное и взять с вас расписку! Нечто в этом роде, несомненно, примешивалось к реву паровоза, когда поезд трогался со станции и семафоры со всезнающим видом прищуривали зеленый глаз и открывали красный, готовясь пропустить вперед красивую леди.

ГЛАВА X - На разведке

- Значит, мисс Рен, - сказал Юджин Рэйберн, - я никак не уговорю вас одеть для меня куклу?

- Нет, - сердито ответила мисс Рен, - если вам нужна кукла, пойдите в лавку и купите себе.

- А моя очаровательная крестница, - жалобно произнес Рэйберн, - там, в Хартфордшире...

("...Вральфордшире, хотели вы сказать", - мысленно перебила его мисс Рен.)

...будет поставлена на одну доску со всей остальной публикой и не извлечет никакой пользы из моего личного знакомства с Придворной швеей?

- Если вашей крестнице будет полезно узнать, - и хорош же у нее крестный папенька, нечего сказать! - отвечала мисс Рен, тыча в воздух иголкой по направлению к Рэйберну, - что Придворной швее известны все ваши повадки и все ваши фокусы, можете сообщить ей об этом по почте, с поклоном от меня.

Мисс Рен работала при свечке, а мистер Рэйберн, которому было и смешно и досадно, стоял рядом с ее скамеечкой, ровно ничего не делая, и смотрел, как она шьет. Непослушный ребенок мисс Рен забился в уголок, опасаясь пущей немилости, и являл самый жалкий вид, весь дрожа с перепоя.

- Ах ты гадкий мальчишка! - воскликнула мисс Рен, услышав, как он стучит зубами. - Хоть бы все они провалились тебе в глотку и стучали у тебя в желудке, будто играя в кости! Тьфу, дрянной мальчишка! Бэ-э, бэ-э, паршивая овца!

При каждом из этих упреков она гневно топала ногой, на что несчастный пьяница отвечал жалобным хныканьем.

- Действительно, плати за тебя пять шиллингов! - продолжала мисс Рен. Как ты думаешь, сколько мне нужно работать, чтобы заработать пять шиллингов, бессовестный мальчишка? Не хнычь так, а то я запущу в тебя куклой! Платить за тебя пять шиллингов! Штраф - нечего сказать, хорошенькое дело! Да я бы лучше мусорщику дала пять шиллингов, чтобы вывез тебя на тележке для мусора!

- Нет, нет, не надо! - протестовало убогое создание.

- Он того и гляди разобьет сердце своей матери, этот мальчишка, сказала мисс Рен, обращаясь к Юджину. - Уж лучше бы я его не растила. Ведь хитер как черт, а глуп как не знаю что. Поглядите-ка на него! Нечего сказать, приятное зрелище для родительских глаз!

И в самом деле, в своем хуже чем свинском виде (ибо свиньи, объедаясь и опиваясь, хоть жиреют от этого и делаются вкусней) он являл собой приятное зрелище для чьих угодно глаз.

- Пьянчуга, надоедливый мальчишка, - со всей строгостью отчитывала его мисс Рен, - никуда не годен, разве только на то, чтобы заспиртовать его и посадить в большую бутылку как пример для других таких же пьянчужек, - если он не считается со своей печенью, неужто он и с родной матерью считаться не будет?

- Да! Читаться, ох, не надо, не надо! - воскликнул предмет этих гневных увещаний.

- Все "не надо" да "не надо", - продолжала мисс Рен. - А на деле все надо и надо. Зачем ты пьешь?

- Я больше не буду. Право, не буду. Пожалуйста, не надо!

- Ну вот! - сказала мисс Рен, прикрыв глаза рукой. - Видеть тебя не могу. Ступай наверх, принеси мне мою шляпку и шаль. Будь хоть на что-нибудь годен, дрянной мальчишка, и уйди хоть на полминуты из комнаты, с глаз долой.

Повинуясь ей, старик зашлепал наверх, а Юджин увидел, что из-под пальцев маленькой швеи, прикрывавших ее глаза, проступили слезы. Ему стало жаль ее, но сочувствие было в нем все же не настолько сильно, чтобы он изменил своему обычному легкомыслию.

- Я иду в Итальянскую оперу, на примерку, - сказала мисс Рен, отнимая руку от глаз и язвительно усмехаясь, чтобы скрыть, что она плакала, - и прежде чем я уйду, хотела бы выпроводить вас, мистер Рэйберн. Во-первых, позвольте вам сказать раз навсегда, что ваши визиты ко мне совершенно бесполезны. От меня вы не получите того, что вам нужно, даже если принесете с собой щипцы и попробуете это вырвать силой.

- Вы так упрямитесь из-за кукольного платья для моей крестницы?

- Да! Такая уж я упрямая, - отвечала мисс Рен, вздернув подбородок. И, разумеется, все это из-за платья, не стану врать я, а там как вам будет угодно. Убирайтесь-ка отсюда да выбросьте это из головы!

Ее убогий воспитанник уже вернулся и стоял за ее спиной, со шляпой и шалью.

- Давай шляпу мне, а сам ступай в угол, гадкий старикашка! - сказала мисс Рен, обернувшись и увидев его. - Нет, нет, не желаю я твоей помощи. Ступай сию минуту в угол!

Несчастный, слабым движением потирая трясущиеся руки, зашаркал на свой опальный пост, бросив, однако, по дороге любопытный взгляд на Юджина и толкнув его локтем, как могло бы показаться, если бы движения старика можно было считать произвольными. Инстинктивно отодвинувшись, чтобы избежать малоприятного соприкосновения с ним, Юджин больше не обращал на него внимания; лениво извинившись перед мисс Рен, он попросил разрешения закурить сигару и удалился.

- Ну, ты, дряхлый блудный сын, - сказала Дженни, выразительно качая головой и грозя пальчиком своей обузе, - сиди тут, пока я не вернусь. Посмей только без меня двинуться из угла хоть на минуту, я тебе задам!

С этим увещанием она задула свечу, оставив старику только огонь на очаге, положила тяжелый дверной ключ в карман, взяла костыль в руку и вышла из дому.

Юджин, куря сигару, не спеша направился к Тэмплу, но кукольной швеи он так и не увидел, потому что они пошли по разным сторонам улицы. Он шел задумавшись и остановился у Чаринг-Кросса, чтобы оглядеться, так же мало интересуясь толпой, как любой прохожий, и уже собирался снова двинуться вперед, как вдруг его взгляд заметил нечто совершенно неожиданное. Этим неожиданным оказался не кто иной, как гадкий сынишка Дженни Рен, пытавшийся перейти дорогу.

Нельзя было встретить на улице более смешного и жалкого зрелища, чем этот несчастный; весь дрожа, он то делал шаг вперед, то отступал обратно, напуганный стуком экипажей, которые были еще очень далеко или сворачивали совсем в другую сторону. Путь был совершенно свободен, когда старик сходил с тротуара, но на полдороге он останавливался, описывал полукруг, поворачивал обратно и опять возвращался на тротуар, хотя за это время можно было десять раз перейти улицу. После этого он стоял, весь дрожа, на краю тротуара, поглядывая то в ту, то в другую сторону, а прохожие то и дело толкали его, переходили улицу и шли своей дорогой. Поощренный чужими успехами, он делал новую попытку, снова описывал полукруг и уже собирался поставить ногу на противоположный тротуар, как вдруг отскакивал обратно, вообразив, что на него могут наехать. И опять стоял, как бы готовясь к новому скачку, наконец, решался сойти в самый неподходящий момент, повинуясь окрикам кучеров, опять отступал обратно и, весь дрожа, стоял на старом месте, готовясь повторить снова все свои манипуляции.