Наш общий друг (Книга 3 и 4) - Чарльз Диккенс

- Нет.

- Тогда чего же вы хотите?

Мистер Швей после своей интеллектуальной победы опять осел и словно задремал на стуле, но все же ответил:

- На три пенса рому.

- Заведи его опять, Мортимер, - сказал Рэйберн, - заведи его опять.

- Юджин, Юджин, - тихо упрекнул его Лайтвуд, наливая ром, - как можешь ты унижаться, пользуясь таким орудием?

- Я же сказал, что отыщу ее любыми средствами, честными и нечестными, ответил Юджин с тем же выражением решимости. - Это нечестное средство, и я воспользуюсь им - если раньше не поддамся искушению и не хвачу мистера Швея совком по голове. Вы можете достать адрес? Намерены это сделать? Говорите все! Если вы за этим пришли, скажите, сколько вам заплатить.

- Десять шиллингов - на три пенса рому, - сказал мистер Швей.

- Вы их получите.

- Пятнадцать шиллингов - на три пенса рому, - сказал мистер Швей, делая попытку выпрямиться.

- Вы их получите. И остановитесь на этом. Как вы достанете адрес, о котором говорите?

- Я тот человек, который достанет, сэр, - величественно произнес мистер Швей.

- Как вы его достанете, я спрашиваю?

- Со мной плохо обращаются, - захныкал мистер Швей. - Колотят с утра до вечера. Ругают. Она купается в золоте, сэр, а хоть бы когда поставила на три пенса рому.

- Дальше, - отвечал Юджин, постукивая по трясущейся голове совком. Что же дальше?

Сделав попытку держаться с достоинством, собравшись с силами, и если можно так выразиться, роняя десять кусков самого себя, а подбирая один, мистер Швей, покачивая головой из стороны в сторону, посмотрел на своего допросчика, как ему казалось, презрительно и с высокомерной улыбкой.

- Она смотрит на меня как на мальчишку, сэр. А я не мальчишка, сэр. Человек. И с дарованием. Они друг другу письма пишут. По почте. Человеку с дарованием легко достать другой адрес, раз у него есть свой адрес.

- Ну, так достаньте его! - сказал Юджин и, понизив голос, прибавил с сердцем: - Ах ты скотина! Достань адрес, принеси мне сюда и получишь на шестьдесят трехпенсовых порций рома. Выпей их сразу одну за другой, авось поскорее допьешься до смерти!

Последние слова этой специальной инструкции он произнес, поворотившись к огню, и высыпал угли в камин, после чего поставил совок на место.

Тут мистер Швей неожиданно обнаружил, что Лайтвуд нанес ему оскорбление, и пожелал немедленно объясниться с ним начистоту, вызывая его на бой и предлагая самые выгодные условия: поставить соверен против его полупенса. Затем мистер Швей расплакался, затем выказал наклонность вздремнуть. Это последнее явление потребовало самых крайних мер, поскольку угрожало затянуть визит на неопределенное время. Юджин, подхватив каминными щипцами изношенную шляпу гостя, нахлобучил ее ему на голову и, взяв его за ворот - все это он проделал, держась от него на длину вытянутой руки, проводил его вниз по лестнице и вывел за ворота на Флит-стрит. Там Юджин повернул его лицом к западу и оставил одного.

Когда он вернулся, Лайтвуд стоял у камина, углубленный в невеселые, по-видимому, размышления.

- Я умою руки после мистера Швея - физически - и сейчас же вернусь к тебе, Мортимер.

- Я предпочел бы, чтобы ты умыл руки после мистера Швея - морально, возразил Мортимер.

- Я тоже, - сказал Юджин, - но понимаешь ли, милый мой мальчик, мне без него никак не обойтись.

Через минуту-другую он снова уселся в кресло, невозмутимый как всегда, и принялся подшучивать над своим другом, удачно избежавшим столкновения с таким силачом и забиякой, как их гость.

- Это меня развеселить не может, - уныло сказал Мортимер. - Ты можешь развеселить меня шутками на любую тему, Юджин, но только не на эту.

- Что ж! - воскликнул Юджин. - Мне и самому немножко стыдно, так что давай переменим тему.

- Это так унизительно, - продолжал Мортимер, - так недостойно тебя пускаться в эту позорную разведку.

- Вот мы и переменили тему! - беззаботно воскликнул Юджин. - Мы нашли новую в слове "разведка". Не будь похож на фигуру Терпения с каминной доски, неодобрительно взирающую на мистера Швея; сядь, и я расскажу тебе кое-что в самом деле забавное. Возьми сигару. Посмотри на мою. Я закуриваю - втягиваю дым - выпускаю кольцо, - вот оно, - это мистер Швей - оно исчезло, а раз оно исчезло, ты снова становишься человеком.

- Ты хотел поговорить о разведке, - заметил Мортимер, закурив сигару и с удовольствием затянувшись раза два.

- Совершенно верно. Разве не смешно, что каждый раз, когда я выхожу вечером из дому, меня непременно сопровождает один шпион, а нередко и двое?

Лайтвуд в изумлении перестал курить сигару и взглянул на своего друга, словно подозревая, что в его словах таится либо шутка, либо иное, скрытое значение.

- Честное слово, я не шучу, - сказал Рэйберн, отвечая на его взгляд беззаботной улыбкой, - я не удивляюсь твоим предположениям, но нет же, честное слово, нет. Я говорю именно то, что хочу сказать. Всякий раз, как я выхожу, после того как стемнеет, я оказываюсь в смешном положении человека, которого выслеживают издали два шпиона, но чаще - один.

- Ты не ошибаешься, Юджин?

- Ошибаюсь? Милый мой, это всегда одни и те же люди.

- Но на тебя еще никто не подал в суд. Евреи только грозятся. Они пока что ровно ничего не сделали. Кроме того, они знают, где тебя искать, и я твой представитель. Зачем же им трудиться?

- Вижу, ты рассуждаешь как юрист, - заметил Юджин. - Рука красильщика приобретает цвет той краски, в которую он красит или красил бы, если б ему дали заказ. Уважаемый адвокат, - не в том дело. Учитель вышел на улицу.

- Учитель?

- Да! Иногда учитель выходит вместе с учеником. Ну, без меня ты совсем заржавел! Все-таки не понимаешь? Те самые, что заходили сюда как-то вечером. Они и есть те шпионы, которые оказывают мне честь, сопровождая меня под покровом ночи.

- И давно это началось? - спросил Лайтвуд, с нахмуренным лицом встречая улыбку друга.

- Полагаю, что с тех пор, как уехала известная особа. Возможно, что оно началось несколько раньше, чем я это заметил: в общем, все-таки получается, что в то самое время.

- Как по-твоему, они, может быть, воображают, что это ты ее похитил?

- Милый Мортимер, ты же знаешь, что профессиональные занятия поглощают все мое внимание: мне, право, некогда было даже подумать об этом.

- А ты не спрашивал, что им надо? Не протестовал?

- Зачем же я буду спрашивать, чего им надо, если мне это совершенно не интересно? И зачем мне выражать протест, если я ничего не имею против?

- Ты в самом бесшабашном настроении. Но ты же сам назвал положение смехотворным, а люди в большинстве случаев протестуют против этого, даже если совершенно равнодушны ко всему остальному.

- Ты просто очарователен, Мортимер, со своей трактовкой моих слабостей. (Кстати, самое слово "трактовка" всегда пленяло меня. Трактовка роли горничной такой-то актрисой, трактовка джиги танцовщиком, трактовка романса певцом, трактовка моря художником-маринистом, трактовка музыкальной фразы барабанщиком - все это звучит неувядаемо и прелестно.) Я говорил о том, как ты понимаешь мои слабости. Сознаюсь, мне неприятно попадать в смешное положение, и потому я предоставляю это шпионам.

- Мне бы хотелось, Юджин, чтоб ты говорил более трезво и понятно, хотя бы из уважения к тому, что я встревожен гораздо больше твоего.

- Скажу тебе трезво и понятно, Мортимер, - я хочу раздразнить учителя до бешенства. Я ставлю учителя в такое смешное положение, давая ему понять, насколько он смешон, что, когда мы встречаемся, видно, как он весь кипит и выходит из себя. Это приятное занятие стало утешением моей жизни, с тех пор как меня обманули известным тебе образом, о чем нет надобности вспоминать. Мне это доставляет невыразимую радость. Я делаю так: выхожу, после того как стемнеет, прогуливаюсь не спеша, разглядываю витрины и смотрю, нет ли где учителя. Рано или поздно, я замечаю учителя на посту; иногда в сопровождении подающего надежды ученика, чаще без него. Уверившись в том, что он на страже и шпионит за мной, я его вожу по всему Лондону. Один вечер я иду на восток, другой - на север; в несколько вечеров я обхожу все румбы компаса. Иногда я иду пешком, иной раз еду в кэбе, опустошая карманы учителя, которому тоже приходится ехать за мной в кэбе. В течение дня я изучаю и обхожу самые заброшенные тупики. По вечерам, облеченный в тайну на манер венецианской маски, я отыскиваю эти тупики, проскальзываю в них темными дворами, соблазняя учителя следовать за мной, потом внезапно поворачиваю и ловлю его на месте, прежде чем он успеет отступить. Мы сталкиваемся лицом к лицу, я прохожу мимо, будто бы не подозревая о его существовании, а он терпит адские муки. Точно таким же образом я прохожу быстрым шагом по короткой улице, быстро сворачиваю за угол и, скрывшись из виду, так же быстро поворачиваю обратно. Я ловлю его на посту, опять-таки прохожу мимо, якобы не подозревая о его существовании, и снова он терпит адские муки. Вечер за вечером его разочарование становится все острей, однако надежда снова оживает в учительской груди, и назавтра он снова следит за мной. Вот так-то я наслаждаюсь всеми удовольствиями охоты, извлекая большую пользу из здорового моциона. А когда я не наслаждаюсь охотой, то, насколько мне известно, он сторожит ворота Тэмпла всю ночь напролет.