Реквием по шестой роте - Владислав Шурыгин

Они живут, выполняют задачи, сохраняют боеготовность и свой особый, ни на что не похожий десантный дух. Водитель подорвавшегося бэтээра, сам будучи тяжело контуженным, теряя сознание, смог остановить неуправляемую машину, вывернуть в сторону от обрыва, спасти товарищей — и лишь затем потерял сознание. Это ВДВ!

Ленцов — это ВДВ!

Юрьев — это ВДВ!

Эм — это ВДВ!

Честь и слава России — ВДВ!

Грозный-2000

ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЕ ДЕКАБРЯ

Занесенный снегом мертвый город. Бетонные скелеты руин. Непрерывный грохот разрывов, сливающийся в чудовищные по своей мощи очереди. Земля, а точнее развалины пятиэтажки, под ногами ходит ходуном. Это работает по передовым позициям боевиков наша артиллерия. Снаряды рвутся всего в ста метрах от нас. Все это уже было! Дежавю!

Такой же январь, такой же снег, те же руины. Вой снарядов, разрывы. Запах смерти: кислый — толовый, смрадный — пожарищ. Сырая муть тумана, утягивающиеся к небу жирные, черные клубы горящей нефти. Все это уже было!

Пять лет назад я вот так же лежал в километре от дворца Дудаева, вжимаясь в угол между разбитым холодильником и растрескавшимися стенами. И так же била по позициям боевиков артиллерия. Но то была другая война.

…Армия, умывшаяся кровью в новогоднюю ночь, потерявшая за несколько часов на улицах города сотни своих солдат и офицеров, большую часть техники, почти разгромленная, деморализованная, цеплялась ротами и взводами за дома и скверы, ценой огромных потерь закреплялась, замуровывалась в бетон, выравнивала положение. Шел январь 95-го. А на улицах валялись трупы наших солдат, павших еще 31 декабря, и городские псы, обожравшиеся мертвечины, лениво обнюхивали обгрызенные руки и лица.

И вот теперь, в январе 2000-го, мы вновь берем Грозный. Но сегодня его берет уже совсем другая армия. Обученная, собранная, осторожная. Берет не на «ура», любой ценой, «к юбилею». А методично, день за днем, дом за домом, метр за метром.

Нет. Эту войну нельзя сравнивать с той. Нельзя хотя бы потому, что сегодня нам противостоит совсем другой противник. В начале той войны на сотню боевиков приходилось не больше десяти обстрелянных опытных бойцов. Отряды их действовали вразнобой, хаотично, без особого плана. Теперь против нас дерутся отлично подготовленные профессионалы, прекрасно вооруженные, экипированные, организованные в сплоченные группы и отряды. Раньше наемников мерили десятками, теперь их сотни. Чеченские генералы сделали все, чтобы превратить Чечню в неприступную крепость и умыть русских собственной кровью. Но вышло иначе. Кровью умываются они сами. Потери боевиков в среднем шесть «бородатых» за одного нашего. Но сражаться приходится буквально за каждый метр.

Боевики дерутся с яростью обреченных. Консервный завод (в прошлую войну я жил там несколько дней у разведчиков 45-го полка спецназа) уже трижды переходил из рук в руки. Командиры поспешили отрапортовать о взятии моста через Сунжу, но к утру боевики вновь отбили его. Бои на «Минутке» не утихают уже две недели.

…Уже никто не помнит, как называется эта площадь по-настоящему. «Минуткой» ее прозвали из-за маленького кафе «Минутка», стоявшего здесь до штурма. В прошлую войну «Минутку» брала морская пехота. Был день, когда от черных морпеховских бушлатов, распятых пулями на снегу, рябило в глазах.

Но нам до площади еще почти километр.

* * *

…506-й полк готовится к третьей атаке. Роты накапливаются за непростреливаемыми стенами, бойцы торопливо забивают патронами магазины и пулеметные ленты, готовят «Мухи» и «Шмели», рассовывают по карманам гранаты из только что вскрытого ящика. Снайперы, не дожидаясь окончания артналета, расползаются по «лежкам». Сейчас закончит работать артиллерия, и полк рванется вперед через улицу к остовам двух девятиэтажек, в которых засел духовский отряд. Две предыдущие атаки захлебывались на подступах. Плотный огонь прижимал пехоту к земле, и приходилось, обкидавшись дымовыми шашками, отступать, вытаскивая на себе убитых и раненых. Двух «двухсотых» и четверых «трехсотых» увезла санитарная «метла» — МТЛБ. Один «двухсотый» так и остался на нейтралке.

За шиворот сыплется сбитая шальным осколком штукатурка. Беззлобно матерится прапорщик — бывший старшина, а теперь ротный, принявший час назад роту. Он уже четвертый по счету ротный. Первый погиб неделю назад. Второго ранили позавчера. Третьего — час назад. К вечеру роту примет кто-нибудь из офицеров, но пока рядом никого старше прапорщика нет.

Вообще полком 506-й остался только на штабных бумагах и картах. За неделю городских боев из строя выбыла почти треть его личного состава. В ротах осталось по двадцать-тридцать человек. В батальонах — восемьдесят-сто. Число погибших перевалило за тридцать. Люди на пределе измотанности. Но ни жалоб, ни просьб о замене. Только угрюмая решимость идти вперед. И валить! валить! валить! боевиков.

Когда пыль, поднятая разрывами снарядов, осела, выяснилось, что штурмовать уже практически нечего. Вместо стоявших еще час назад апокалипсических «скелетов» девятиэтажек перед глазами горбатились обломками стен два огромных бетонно-каменных холма, курившихся тут и там серо-черными дымами. За ними в глубине улицы открылась скрытая до этого пятиподъездная пятиэтажка. И из нее тотчас защелкали выстрелы снайперов.

— Твою мать! — устало выдохнул прапорщик. — Начинай все сначала!

— Эти, что ли, отошли? — спросил об открывших огонь снайперах кто-то из бойцов.

— Хрен его знает. Там тоннелей нарыто — немерено. А может, уже другие. Этим-то не очень дали очухаться.

Корректировщики тотчас начинают связываться с цэбэу — центром боевого управления, запрашивать огонь по новой цели. Комбат докладывает на «Динамо» — в штаб Трошева — обстановку. Штаб останавливает атаку. Приказ один — беречь людей!

В ожидании очередного артобстрела свободный народ разбредается по подвалу, устраиваясь кому как удобно. Закуривает, притыкается к углам, дремлет. Все это под «аккомпанемент» разгорающейся перестрелки. Сухо трещат выстрелы снайперов, захлебываются пулеметы, ухают разрывы «граников».

— Сейчас будут работать «Тюльпаны»! кричит сквозь грохот стрельбы корректировщик. И любопытные приникают — кто к бойницам, кто к проломам. Выглядывают осторожно, хоронясь от снайперов. Но любопытство сильнее.

«Тюльпан» — сверхмощный миномет. В начале 90-х командование решило, что орудия большой мощности Российской армии не нужны. И все «Тюльпаны», «Пионы» и еще ряд систем были отправлены на базы хранения. По логике командования того времени, они мешали мобильности «новой» Российской армии. Сегодня в Грозном глупость этого решения видна особенно явно. У армии не оказалось артиллерии, способной разрушать сильно защищенные объекты противника. Бункеры, штабы, склады.

И пришлось буквально заново создавать артиллерию особой мощности. Восстанавливать и вводить в строй. Теперь «Тюльпаны» — одно из самых эффективных средств борьбы с бункерами и блиндажами боевиков. Двухсоткилограммовая мина «Смельчак» корректируется в полете и способна поражать цели размером буквально в несколько сантиметров.

Где-то далеко тяжело ухнули залпы. И через мгновение пол под ногами заходил ходуном от близких разрывов. Судя по мощи разрывов, это работает «Мета». Неожиданно откуда-то из зенита на крышу пятиэтажки стремительно упала какая-то жирная черная «капля». Она словно впиталась крышей. Прошло мгновение-полтора, и вдруг бетон под ногами буквально вздыбился от чудовищного взрыва. С потолка дождем посыпалась штукатурка и куски лопнувшего бетона. А два средних подъезда пятиэтажки, как в замедленном кино, беззвучно лопнули и сложились до основания. Так работает «Тюльпан»…

К ночи первый батальон 506-го полка взял пятиэтажку и закрепился на другой стороне улицы. Очередные триста метров пройдены. За них отдали жизнь четверо бойцов и один офицер. Десять человек выбыло из строя по ранению…

Вечером я вдруг вспомнил, как на прошлой войне в брошенных на штурм в новогоднюю ночь частях офицеры вели свой календарь.

— Это для кого-то сегодня 31, — объяснял мне тогда комбат вэдэвэшного спецназа. — А у нас 44 декабря…

Двухтысячный год многие части тоже встретили на передовой, а не дома за бутылкой шампанского. И значит, для очень многих русских мужиков сегодня еще 56 декабря прошлого тысячелетия…

РАЙ ПОД ТЕНЬЮ САБЕЛЬ?

…Когда видишь, какая мощь стянута под Грозный, эти бесконечные поля, заполненные техникой, военными лагерями, рядами пушек и колоннами машин; когда видишь, как дивизион сверхмощной артиллерии выбрасывает в день по восемьсот снарядов и буквально засыпает позиции боевиков, но те стоят под огненным шквалом насмерть; когда видишь, как каждый день десятки самолетов обрушивают на их окопы и блиндажи сотни тонн бомб и ракет, но уцелевшие под бомбежкой боевики вновь встречают наступающие части огнем, то поневоле начинаешь уважать этот народ. Стойкость его мужчин, мужество и терпение его женщин. Сначала я стыдился этого, казалось бы, запретного к врагу чувства, гнал его от себя, но когда я услышал эти же слова от многих солдат и офицеров, то понял, что в уважении к врагу нет ничего стыдного. Врага можно и нужно уважать. Иначе его невозможно победить.