Реквием по шестой роте - Владислав Шурыгин

Каждый вид авиации накладывает свой отпечаток на характеры и взаимоотношения людей. Истребители и штурмовики напоминают средневековых рыцарей: чаще всего — это яркие индивидуалисты. И это понятно. Истребитель в небе один на один с самолетом. Он — и его латы, и его оружие.

Бомбардировщики — мужики артельные. И на службе, и в быту. Всегда вместе, всегда все у них общее. И победа и поражение.

Транспортники — это небесные скитальцы. Каждый знает, что ему делать. Кто-то самолет готовит к полету, кто-то на КП пробивает «добро» на вылет, кто-то едет на местный рынок затовариваться здешними дефицитами. У транспортников четкая кастовость…

А вот вертолетчики — это пахари войны. Особенно «восьмерочники». Мужики простые, без гонора и «звездности». Они спокойно заночуют в палатке или пехотном блиндаже, позавтракают из солдатского котла. Они видят войну не с высоты нескольких километров и даже не со ста метров. Они ее видят в упор. На полу вертолетной кабины не успевает высыхать грязь с сапог, кровь раненых, лекарства из капельниц. Здесь вперемешку сидят генералы и рядовые. «Восьмерочники», как никто другой, близки солдату.

В экипаже всегда особые отношения устанавливаются между командиром и штурманом. За месяцы, проведенные плечом к плечу в небе, вырабатываются полное единство, понимание друг друга с полуслова и, конечно, дружба на всю жизнь.

А вообще вертолетчики — это своего рода философы неба. Никто так крепко не связан с небом и одновременно не близок так земле, как вертолетчики…

На войне есть место всему. Иногда даже юмору.

Помню, сел на площадку в Митерламе под Джелалабадом. А надо сказать, что для афганцев любой вертолет подчас — единственное транспортное средство. Стоит сесть, как вокруг уже толпа. И все лопочут одно: «Кабуль! Кабуль!..» (В Кабул, мол, надо.)

А у нас категорический запрет на перевозку местных. Но стоило мне отойти от вертолета, как толпа тут же снесла борттехника и расселась по кабине. Вернулся. Все сидят, на меня смотрят.

Конечно, я принялся объяснять. Но куда там! Я языка не знаю. Среди афганцев нет никого, кто бы понимал по-русски. Я им:

— Выметайтесь! Нис! — нет.

А они мне:

— Нис! Кабуль! Кабуль!

Думаю, ну как им объяснить. Вспомнил известный анекдот, начал его цитировать:

— Ду ю спик инглиш?

В ответ опять:

— Нис! Кабуль!..

— Парле ву франсе?

— Нис! Кабуль! Кабуль!

И уже как крайний вариант:

— Шпрейхен зи дойч?

И вдруг один пожилой бородатый афганец в калошах и пуштунке вскакивает с места и радостно бросается ко мне.

— Я! Я! Их шпрахе дойч!

Я чуть не поперхнулся…

Это надо было слышать. Смесь немецкого, дари и русского.

«Нис! Цурюк! Ферботен… Шурави… Дост, рафик! Твою мать!» — экипаж просто лежал от смеха.

…Потом подошел переводчик, и выяснилось, что это местный учитель немецкого языка. Партиец. Активист. Добирается в Кабул на совещание. Ну, прихватили с собой по такому поводу.

Сегодня вертолетная авиация переживает не самые лучшие времена. За годы «реформ» количество вертолетов сократилось почти в пять раз. Новых машин почти не поступало. Но это не значит, что Россия осталась без вертолетов и что пора на армейской авиации ставить крест. Нет. Сегодня мы еще остаемся вертолетной державой. Наши вертолетчики по праву считаются опытнейшими пилотами. Не зря в последнее время ООН все чаще для проведения миротворческих операций старается привлекать именно наши вертолеты и наши экипажи.

Наши «вертушки» пользуются славой неприхотливых, надежных, живучих и очень простых в эксплуатации машин.

Та же «восьмерка» летает уже более 30 (!) лет — и до сего дня считается самым надежным и одним из самых массовых вертолетов в мире. А по оценкам экспертов, после модернизации оборудования может еще как минимум 15 лет нести службу.

Столько же после модернизации сможет пробыть на вооружении и «Ми-24».

Кстати, именно с «Ми-24» связана интересная история. Совсем недавно наша вертолетная группа прибыла для выполнения миротворческой миссии в Сьерра-Леоне. И вот в один из дней решили мы выбраться на океан посмотреть — благо до него рукой подать. Лежим, загораем. Вдруг откуда ни возьмись выскакивает «двадцатьчетверка» и давай над нами пилотаж крутить. Я точно знаю, что в небе наших нет. Покрутилась в небе — и на посадку. Вечером того же дня нам представили единственного вертолетчика Сьерра-Леоне, белого южноафриканца Нила. Мужик — лет за пятьдесят, в очках.

Не выдержал, спросил, где он обучился летать на нашем вертолете. А он в ответ — по надписям в кабине и прилагающейся к вертолету инструкции. В общем, сам. На ощупь. Самородок. Он же его сам и обслуживает, и ремонтирует.

— Ваш вертолет, — говорит Нил, — самая удобная машина из всех, на которых мне довелось летать.

Ну если сам без инструктора смог изучить, то, значит, точно удобная машина. А на месте оператора у него летает местный негр. Нил обучил его стрельбе из пулемета. Так они и воюют.

Противника по цвету штанов определяют и по тому, кто как руками машет. Те, кто радостно, широко — свои. А те, кто с опаской и чуть-чуть — повстанцы…

Конечно, хотелось бы, чтобы на вооружение быстрее поступили новые типы вертолетов. Раньше была возможность принимать на вооружение «сырые» машины и потом, уже в ходе эксплуатации, доводить их до ума. Но сегодня такой подход — слишком дорогое удовольствие. Поэтому мы не торопимся с решениями. Сегодня нашими конструкторами разработаны несколько новейших типов вертолетов. По своим пилотажным качествам они превосходят все мировые аналоги. Но с навигационным оборудованием, системами управления огнем еще необходимо поработать. Решения, заложенные в них, должны не просто соответствовать сегодняшним требованиям, но и иметь перспективу еще как минимум на десять-пятнадцать лет.

Поэтому сегодня принятие на вооружение новых типов боевой техники — дело кропотливое. Но есть надежда, что мы получим наконец машины, которые избавят российских летчиков от унизительного чувства зависти к зарубежным образцам.