Реквием по шестой роте - Владислав Шурыгин

— Сколько же мы там просидели? — спросил он «штурманца».

— Двадцать две минуты, Магомедыч. Двадцать две минуты…

* * *

…Вечером Вовку вызвали на доклад к «энгэша». Квашнин захотел лично увидеть летчика, вытащившего группу буквально с того света. И Салимов подчеркнуто корректно и спокойно докладывал обстоятельства вылета.

— …Вышли в район падения… Обнаружили визуально… Снизился… высадил десант… Принял решение ждать…

И хотя острое обоняние давно уже равнодушного к алкоголю «энгэша» улавливало характерное амбре лучшего русского «антишока», грозный и непримиримый к этой слабости Квашнин словно бы и не замечал «замаслянившихся» веселых глаз Вовки…

— На вертолете Салимова насчитали сорок две пробоины. У Кузнецова шестьдесят четыре. Он сел на вынужденную в мотострелковом полку у Червленой, — услужливо подсказал «энгэша» командующий авиацией группировки.

— Представляйте к герою! — коротко подытожил Квашнин. — Завтра же представление мне на стол! Спасибо тебе, майор! Огромное человеческое спасибо!

…Бородатый чиновник, один из тех, что часто мелькает по телевидению за спиной президента, долго и въедливо расспрашивал об обстоятельствах полета, что-то записывал, внимательно вчитывался в анкету и представление. Наконец поднял голову.

— Ну что ж, мне кажется, что вы вполне достойны высокого звания Героя России. В ближайшие дни ваши документы будут на столе у президента. Может быть, вы хотите что-то уточнить, узнать?

— Хочу.

Брови рыжебородого удивленно вскинулись.

— Я не один был в воздухе. Меня прикрывал мой ведомый, капитан Кузнецов. Без него бы ничего не получилось. Погибли бы все. Считаю, что он безусловно заслужил звание героя. И дать одному мне звезду будет не справедливо.

Рыжебородый аккуратно закрыл папку с документами Салимова.

— Странно. Каждый второй из тех, кого представляют к званию героя и с кем мы беседуем, почему-то просит еще за кого-то.

— Что же тут странного? — вздохнул Салимов. — Война на всех одна, и один в поле не воин…

Генерал

Писать о генерал-полковнике Виталии Егоровиче Павлове трудно. Трудно потому, что масштаб его личности, его мощь требуют очень точных слов. Слов, чуждых экзальтации, восторгов, но вместе с тем понятных и значимых потому, что вся жизнь генерала Павлова — это яркая вспышка, полет, подвиг. За спиной тридцать семь лет службы, две войны. Афганская и чеченская. И на каждой его имя было легендарным, в каждую он вписал свою страницу. В Афганистане полковник Павлов — один из лучших командиров полков, лично совершивший шестьсот семьдесят боевых вылетов, потерявший за полтора года боев всего три вертолета, удостоенный за эту войну звания Героя Советского Союза. В Чечне генерал-полковник Павлов, командующий авиацией сухопутных войск, когда того требовала обстановка, сам поднимал вертолет в небо и пробивался сквозь густую облачность и горы к передовым батальонам, вывозил раненых.

У вертолетчиков его фамилия так же легендарна, как фамилия Маргелов у десантников или Варенников у пехотинцев.

Среди развала и тлена, в который медленно погружается Россия, уже нет опоры на казавшиеся незыблемыми столпы государства. Армию, госбезопасность, милицию, суд. Все обветшало, все до трухлявости источено челюстями разрушителей. И только некоторые люди, личности противостоят этим термитам. Сохраняют и сберегают то немногое, что еще осталось. На этом сопротивлении держится сегодня Россия. Именно эти люди герои нашего времени. Генерал-полковник Виталий Павлов один из них.

Первым самолетом, который он увидел в своей жизни, был «кукурузник» «По-2», пролетавший изредка над его городком Трубчевском, что на Брянщине. Было ему тогда что-то около пяти лет. А вот поезд вблизи он увидел только в шестнадцать, когда отправился на нем к брату под Куйбышев устраиваться на завод. «Так что с авиацией я познакомился раньше всего», — шутит он теперь. Потом был завод. Школа рабочей молодежи, в которой закончил десятилетку. Походы к аэродрому «Звезда» сызранекого летного училища. Интерес к авиации, увлечение и, наконец, решение поступать «на летчика».

Их курс был первым, кого набрали и обучали по программе вертолетчиков. До этого все начинали с самолетов. Вертолет тогда был чем-то очень экзотическим и пугающим, как летающая тарелка. Только-только в серию пошли самые первые советские образцы «Ми-1», «Ми-4». «Самолетчики» сторонились нового летающего детища, называя его «летающим огурцом на карандаше».

Поэтому долгое время отношение к вертолету в нашей армии было, мягко говоря, прохладным. Даже вертолетные училища долгое время приравнивались к среднеспециальным. Все в корне изменилось после корейской войны, где американцы массово применяли вертолеты для перевозки грузов в труднодоступную местность, высадки десантов, эвакуации раненых и попавших в окружение. Именно там впервые проявилось главное преимущество вертолета — возможность летать в труднодоступной местности, взлетать и садиться на любые клочки поверхности.

После корейской войны нашим командованием были сделаны соответствующие выводы и в Советской армии появились вертолетные эскадрильи. А после арабо-израильских войн — вертолеты огневой поддержки.

Сегодня на поле вертолет — такая же привычная боевая техника, как танк или самоходка. В тылу огромные «Ми-26» способны в чреве перевозить до роты пехоты и по паре БМП, а «лошадки» «Ми-8» за ночь перебрасывают к передовой целые полки. Вертолеты — это кавалерия современной армии.

После окончания училища лейтенанта Павлова оставили летчиком-инструктором. И до семьдесят второго года он обучал курсантов, готовил вертолетчиков. Закончил заочно Высшее военное училище. И в семьдесят третьем поступил в Академию имени Гагарина.

Потом была служба в Закарпатье. Там он впервые вылетел ночью на спасение людей. Разлившаяся река Стрый затопила карьер, в котором велись работы, и посреди бурлящего озера на пятачке полтора на двадцать метров оказались отрезанными от суши четырнадцать человек. Вода прибывала. По тревоге подняли военных вертолетчиков. Ночью в дождь, в сильный боковой ветер Павлов сумел снизиться и упереться передней «ногой», как говорят вертолетчики, в край островка. Не выключая двигателей, замереть в нескольких сантиметрах над водой и втащить на борт всех, кто был на острове. Спустя несколько минут после взлета остров скрылся под ледяной бурлящей водой…

* * *

Генерал курит, задумчиво глядя куда-то за окно. За стеклом на белую замерзшую реку, на стрельчатые опоры парковых аттракционов густо сыплет снег, нависает тяжелыми белыми шапками, заметает, забеливает… И в его мельтешении генералу вдруг чудятся белые, выжженные солнцем склоны гор, мелькающие за стеклом кабины, прилепившиеся друг к другу, как ласточкины гнезда, дувалы, матовый упругий диск вращающихся лопостей. И память вновь уносит генерала сквозь годы в далекую азиатскую страну, где по утрам надрывно кричали муэдзины, сзывая правоверных к намазу, где «вертушки» почти царапались брюхами о вершины Гиндукуша, перебираясь через его перевалы и гребни. Где «зеленка» могла в любой момент огрызнуться жалящей очередью ДШК или беспощадным «стингером».

Он навсегда запомнил свой первый боевой вылет.

Информатор сообщил, что за дувалом на окраине одного из кишлаков находятся вернувшиеся с гор на отдых два брата — влиятельные полевые командиры местных душманских банд. На штурмовку взлетели три пары «Ми-8». Ведущим первой был он — тогда командир полка, полковник. До цели чуть больше шестидесяти километров. К кишлаку группа подлетела как раз в самую послеобеденную жару, когда все живое, спрятавшись от солнца в спасительную тень и прохладу, предавалось отдыху.

Быстро сориентировался, отыскал глазами указанный агентом дувал и, резко снизившись, зашел на цель.

«Восьмерка» стремительно скользила над землей, выходя на рубеж пуска «нурсов». Дувал, за которым находились душманы, увеличивался, наползал на блистер. Уже стал различим часовой на крыше — верный признак точности информации. Пальцы легли на кнопку пуска ракет, как вдруг глаза выхватили рядом с часовым маленькую фигурку в пестром ярком халате — девочку лет десяти.

Рубеж пуска!

Часовой, только сейчас заметивший вынырнувшие из-за холмов «вертушки», заметался.

Надо бить! Но девочка?!

Часовой подскочил к ней и, подхватив ее под мышки, буквально скинул с глиняной крыши строения.

Можно бить! Но взрывная волна, осколки?..

И тогда он принял решение. Короткая команда второй паре. А его пара стремительно проскочила над целью, не открывая огня, давая ребенку время отбежать на спасительное расстояние. А через несколько мгновений по дувалу ударили «нурсы» второй пары. Разворачиваясь, заходя вновь на цель, он поймал краем глаза знакомый пестрый халатик, мелькавший в поле, далеко от места штурмовки. «Жива!» — успел еще подумать он, а потом сознание привычно отсекло лишние мысли, сосредоточившись на боевой работе. Залп «нурсов» лег точно в уже обрушенный второй парой дувал. Третья пара сровняла его с землей, разметав руины мощными бомбами…