Спрингфилд - Сергей Игоревич Давыдов

у меня было чувство, будто проживаю совсем не свою жизнь. А она проходит. Я не встраиваюсь в сюжет, который предлагает мне жизнь. Я играю роль подружки невесты в каком-то из эпизодов ситкома. А у невесты улыбка до ушей — она знает, кто она и зачем, и мир ей совсем не жмет и играет по ее правилам. И ни в одной книжке мне не удавалось найти историю, которая объяснит мне, как жить. Именно мне. И, наверное, из-за этого я стал писать и рисовать комиксы. Мне хотелось создавать хотя бы на бумаге такие истории, которые помогут мне и, я надеюсь, кому-то еще справиться с тем, что ты просто какой-то Мэт из умирающего города Тольятти. Умение сочинять истории спасло мне жизнь. Теперь, определившись с тем, что является моим по-настоящему любимым занятием и что у меня получается хорошо, я хочу расширять свои знания и умения. А еще я очень хочу написать роман. Мне не хватает академических знаний в литературе, и от курса «художественная проза» я жду тотального поумнения. Ведь вышка дает лучшие знания в стране. И чем лучше я буду рассказывать важные истории, тем больше толку от меня, балбеса, будет. Да, я очень амбициозен. Но я верю в свои силы. И я знаю, что есть те, кто тоже в меня верит, и я не могу их подводить.

Он закончил и посмотрел на меня.

ГЛАВА 10

Творческое испытание проходило онлайн. Я сказал, что пройду его из дома, потому что выходной, а Матвей — что на работе, потому что там есть коморка.

Вечером, перед днем объявления результатов, я сидел дома, а Мэт ходил по площадке у дома по кругу и пил пиво. Подходил к подъезду и не заходил. Несколько раз забегал домой поссать и каждый раз уходил очень быстро. Он садился на скамейку, смотрел на дикое еще незастроенное поле, окружающее район, стрелял сиги у тех, кто так же сидел на скамейках, таких же молодых, сильных и нищих, которые так же смотрят на степь со скамейки или сидят на траве, потому что куда не смотри, везде будет поле. Каждый вечер они так же идут гулять и пьют пиво после какой-то работы, потом доходят до края района, смотрят на поле, кажутся маленькими и разворачиваются, потому что дальше гулять некуда.

Я смотрел на Матвея, его красную шею, выгоревший затылок и твердые плечи, на воинственного индейца чероки с плаката и бесконечно тыкал курсором в папку с документами на поступление. Я тыкал, отсчитывая секунды.

Мэт вернулся, когда стало совсем темно, и совсем пьяный. Пьяный и с красными глазами. Он зашел в комнату, упал на матрас, встал, снова сел, а потом зашел ко мне на кухню.

— Я кое что написал щас, — сказал Матвей. — Стишок. Про тебя. Хочешь прочту?

Мэт сел на стул рядом со мной, достал телефон и облокотил тяжелые руки на стол так тяжело, что тот съехал ко мне.

— Короче, — начал он. — Называется «Сверхновые звезды и ноги».

Андрей

в древние времена считалось

что если двадцать восьмого марта вода течет медленно

то весь год будет тяжелым

в этот день мы сидели смотрели на быстрые волны

какого-то океана

они падали на людей

и их черные бошки

непременно поднимались в воздух

ожидая очередной вал

я смотрел трогал своей ногой твою ногу и говорил

бля

это точно как жизнь

Двадцать восьмого марта зажглась

сверхновая в галактике эм восемь один и стала

самой яркой сверхновой

наблюдаемой в этом веке

и я ее уже видел

трогал шапкой

сижкой

паром из своего рта

и даже ногой когда падал на льду вверх тормашкой

а еще в этот день родилась Леди Гага

и она точно играла в одном из тех глупых тиктоков

которые я тебе скидывал

Я не знаю как долго горят сверхновые звезды

они наверное вспыхивают и потом устают

становятся карликами

трясутся от злости

и растворяются в космосе

и я хотел бы их трогать всем телом

а не только ногой

падая и ударяясь

башкой

но жизнь долгая

волны быстрые

и Гага все еще светит и на нее снимают тиктоки

и так-то и хуй с ними со звездами

важнее ноги.

Матвей замолчал. Я улыбнулся.

— Ну, типа, помнишь, я сказал тебе, что у тебя мощные ноги, — сказал он.

— Что я бегаю на них от проблем или че-то такое.

— Не. Ты не понял. Ты когда стоишь… Ты стоишь, я прям хочу укусить тебя за ногу. Потому что она такая, ну, крепкая.

— Мэт, прости, я не понял нихрена.

— Пидор. Это важно для меня было.

Он толкнул меня по ноге.

— Давай, пидор, чисти кроссовки и спать.

— Они нормальные, — я ответил.

— Они засранные.

— Бля, началось.

Я почистил кроссовки, сложил по контейнерам обеды, вышел курить. Мэт допивал пиво, играл в комп и матерился. Мы потрахались, Мэт убрал ноут с матраса на пол и мы легли спать. Я лежал и смотрел, как свет фар проезжающих машин проходит через американский флаг и белая стена становится тускло-разноцветной. Думал о «потом» и «успеем». Я положил руку на твердую, неравномерно волосатую грудь Матвея, в которой сильно бьется сердце и делает так, что лежать жарко.

— Волнуешься? — спросил я.

— Не.

— Ты ковбой.

— Е-е-е. И жопка. И галюн ебаный. И кем я только ни был. По твоим словам.

— Короче. Если что…

— Никаких если. Я все решил.

— Мы, короче, давай ща увидим, как поступим, и будем свободными московскими пидорами.

— И будем сосаться у входа вышки.

— И увидим мир. И никакого Кошелева и Тольятти.

Матвей потрогал мой мизинец своим.

— Знаешь, че?

— Че?

— В моем рассказе. Что Бивис в итоге помер. Как-то хуево. Надо переписать.

— Нормально.

— Нет. Надо переписать. Хотя бы для себя. Пусть лучше он такой пошел за водкой в «Пятерочку», а там типа принц Гарри пиво по акции выбирает. И он такой: Бивис, ебать, я ждал тебя всю жизнь. Поехали ко мне в Лондон. Пивка нормального дернем, поженимся там, я тебя с бабушкой познакомлю. Вот это прям хороший конец, а то жалко парня.

— Хорошо.

— Хорошо.

Он помолчал.

— Скучаю по тебе, — сказал он.

— Я же тут.

— Да. Я вижу тебя чаще, чем свой хуй.

На следующий день я ушел на работу, пока Матвей еще спал. И весь день, пока я крутил хот-доги, таскал канистры воды и мыл грилль, я думал только о результатах. Меня спрашивали: чего ты не разговариваешь?