Кавказский транзит - Сергей Иванович Зверев

удивляешь, причем весьма неприятно.

– Не могу же я ему прямым текстом приказать пропустить фуры, – раздраженно сказал Авдеев.

– Ну, не можешь приказать… Всегда находятся другие рычаги воздействия, если не помогает один. Не нам же тебя учить, что нужно сделать. Если так идут дела, то в этом случае ты нам просто становишься не нужен. Ты в деле, поскольку от тебя зависят определенные вещи. Каждый из нас занимает свою нишу, и этим он ценен. Но раз так, тогда подскажи, зачем нам твое участие? – слова Харса звучали холодно и мрачно.

Полковник нервно закусил губу. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали. Но противопоставить что-то столь железным аргументам он не мог. Правда, как говорится, резала глаза.

Авдеев всегда был человеком деловым. И, надо сказать, сама жизнь способствовала тому, чтобы его начинания в самых разных областях приносили выгоду. Области интересов полковника в разное время были тоже разными, но все они сходились на извлечении конкретной пользы.

Детство Авдеева прошло в обществе не самого низкого пошиба. Его отец, заслуженный ветеран нескольких войн, известный генерал, был для сына неплохим примером. С детства Авдеев не привык себе ни в чем отказывать, и тогда же у него сложилось четкое представление о том, что и его жизнь должна пройти не в худшей, скажем так, обстановке. О том, что подобное положение далось отцу не так уж легко, что за всем этим внешним великолепием скрывалось долгое и трудное восхождение, политое в буквальном смысле своей собственной кровью, думать как-то не хотелось.

Имея прекрасные стартовые возможности и природное чутье, Авдеев четко и уверенно поднимался по служебной и прочим лестницам. Он не любил, когда на его пути попадались такие неожиданные и неприятные препятствия, как этот чертов Лавров.

– Да все это яйца выеденного не стоит. Кто такой этот майор? А если с должности его убрать? – подсказал Харс. – Всегда есть вариант, а если хорошо подумать, то их можно найти и несколько. Я бы на твоем месте проделал это в два счета. Тоже мне, нашелся герой! Насмотрелся я в свое время на таких. И что – все они довольно печально оканчивали свою карьеру.

– Да он тут и так в «ссылке», как и я. Разве что какое-нибудь ЧП в части произойдет, чтобы его из армии выгнать, – задумчиво сказал полковник.

Он ломал голову над решением этой проблемы, но ничего толкового в голову не приходило. Батяня застрял в деле, словно кость в горле.

– За этим дело не станет, – уверенно сказал Алхан. – Раз уж ваш майор до такой степени уникальная личность, придется им заняться мне самому, а то вижу, что так и провалить все недолго.

– О чем это ты? – подозрительно покосился на него полковник. – Что-то я тебя не пойму…

– Неважно. Раз уж ты не в состоянии ничего сделать с этим майором, то возьму я это на себя. – Харс подвинул к себе пепельницу и затушил в ней окурок.

Было видно, что у него уже возникла какая-то идея, которой, впрочем, он не спешил поделиться.

В открытое окно влетел большой черный шмель и с гудением стал кружиться над столом. Коммерсант поморщился: насекомые всегда вызывали у него отвращение, особенно такие большие и шумные.

– Ладно, с этим вопросом мы пока решили, – заключил Харс, – поехали дальше. Дел у нас по горло.

Даратол закашлялся и, протянув руку, взял бутылку с минеральной водой. Скрутив крышечку, он вылил половину ее содержимого в высокий стакан и с жадностью, в несколько больших глотков осушил его.

– Парит… – отдуваясь, протянул он. – Вечером будет дождь.

Глава 20

– Ну, что скажешь, старлей? – вид Батяни был суров и мрачен. – Давай, колись. Я не собираюсь у тебя информацию клещами вырывать.

В кабинете комбата, несмотря на жару, было плотно закрыто окно. Даже форточку на этот момент Лавров закрыл на задвижку.

Два офицера сидели один напротив другого. Разговор был тяжелым и неприятным, особенно для Щекочихина, – он чувствовал себя, как уж на сковородке. Проблемы, связанные с действиями, мало совместимыми со званием российского офицера, начали выползать наружу, и он чувствовал, что они теперь будут только увеличиваться. Лавров сверлил собеседника глазами, словно пригвождая к стенке.

– Да ты пойми, майор, я тут совсем ни при чем, – всячески пытался обелить себя старлей. – Я что, по собственной инициативе мог такое предпринять? Полковник Авдеев приказал мне обеспечить проход фур. Я только выполнял приказание вышестоящего начальства.

Офицер развел руками, будто показывая, что в данном случае он – винтик.

– Послушай, Щекочихин, – начинал закипать Лавров, – ты понимаешь, что Россия поставила тебя, именно тебя охранять ее государственную границу? Что на тебя возложены совершенно конкретные полномочия с расчетом на то, что ты их выполнишь. Все эти слова насчет того, что мы охраняем покой нашего народа, – это не пустые фразочки, а четкие и реальные понятия. А ты эту свою задачу не выполнил, а она, между прочим, куда важнее многих других. И что я тут вынужден объяснять тебе прописные истины, которые должны усваивать солдаты-первогодки.

Батяня был рассержен. Выходило так, что в своем же подразделении у него имелись скрытые и серьезные проблемы, о существовании которых он и не догадывался. Самое худшее – в этом он убедился на основании своего многолетнего и отнюдь не теоретического опыта – это когда то, что ты считаешь своим тылом, оказывается совсем не тем, чем казалось. Ведь очень важно, чтобы, когда тебя прижали к стенке, знать, что хотя бы она в самый неподходящий момент не упадет за твоей спиной.

– Ты так легко рассуждаешь, майор, – мрачно хмыкнул Щекочихин, – а кто я такой против него? Я что – спорить с ним буду? Жалобы на него катать?

– Ты десантник, – жестко напомнил Батяня, – и офицер. Если для тебя это пустые слова, значит, будем разговаривать по-другому.

Ненадолго воцарилось молчание, когда оба, почти синхронно, не сговариваясь, достали из пачек сигареты и закурили. Затягиваясь дымком, каждый в мыслях глядел на ситуацию со своей стороны. Причем у каждого эта сторона весьма отличалась от точки зрения собеседника.

У Лаврова все было четко и ясно: он находится на охране границы и прекрасно знает, «что такое хорошо и что такое плохо». Вся жизнь майора, в принципе, и состояла из того, чтобы пресекать поползновения всякой нечисти. Далеко не каждый на его месте выдержал бы такие испытания, но на то он и был майором Лавровым, или просто – Батяней.

– Если бы один Авдеев был в этом замешан, – вздохнул старлей. – Ты не представляешь, майор, насколько все сложно…

– Так вот ты мне и расскажи, что к чему, – подбодрил его Лавров. – У нас время есть, чтобы все обсудить, спешить особенно некуда. Давай, не тяни кота за хвост.

При всех проблемах, которые сгущались над головой десантников, основной задачей – это отлично понимал Лавров – являлось то, чтобы между своими, теми, на кого можно опереться, выяснить все, не оставляя темных сторон.

– Здесь все друг с другом повязаны по обе стороны границы. Ты что, думаешь, все такие честные? Думаешь, каждому Родина важнее, чем все остальное, – саркастически усмехнулся Щекочихин, – как бы не так! Здесь, майор, другие понятия. Времена уже не те, и если раньше человек был горд от понимания своей значимости, то теперь ценность его часто измеряется в денежном эквиваленте.

– Я про свои понятия в отличие от некоторых прекрасно знаю, – отчеканил Батяня. – И про честь офицера, и про долг, и все прочее.

– Одному человеку систему не сломать, – гнул свое старлей. – Это то же самое, что пытаться проломить лбом бетонную стену.

Щекочихин уже успел понять, что такое граница, ее специфика, и получил некоторое представление о том, что и почем на линии, разделяющей государства. По его мнению, майор Лавров являлся типичным героем, времена которых ушли безвозвратно. Батяня никак не вписывался в ту систему, которая позволяла кормиться на границе многим и многим. А уж в том, что те многие, которые