Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

«Практический максимализм анархо-коммунистов и фантазёров из Смольного – пагубен для России и, прежде всего, – для русского рабочего класса. Народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них – та лошадь, которой учёные-бактериологи прививают тиф для того, чтоб лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обречённый на неудачу опыт проводят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть. Реформаторам из Смольного нет дела до России, они хладнокровно обрекают её в жертву своей грёзе о всемирной или европейской революции…»

Можно было бы привести немало подобных горьковских «несвоевременных» цитат, вонзаемых как ножи в тело ленинской революции, но стоит ли? И приведённого довольно…

Отвечая Горькому – не на эти обвинения, а уже по другому поводу, после взаимного восстановления отношений – Ленин писал 15 сентября 1919 года:

«Дорогой Алексей Максимыч!

…Я вспоминаю особенно мне запавшую в голову при наших разговорах (в Лондоне, на Капри и после) Вашу фразу:

„Мы, художники, невменяемые люди“.

Вот именно!

„Художники, невменяемые люди“.

„Интеллектуальные силы“ народа смешивать с „силами“ буржуазных интеллигентов неправильно… Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистической войне – дело, заслуживающее поддержки…, а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики…»[918]

Ленин не пенял Горькому его собственными газетными истериками – Владимир Ильич, повторяю, был человеком великодушным, то есть – человеком великой души. А я, грешный, человек более злой, чем Ленин. И приведу, пожалуй, ещё одно извлечение из «Несвоевременных мыслей»…

В статье, опубликованной в № 100 (315) «Новой Жизни от 13(26) мая 1918 года, Горький писал уже нечто иное:

„Большевики? Представьте себе, – ведь это тоже люди, как все мы, они рождены женщинами, звериного в них не больше, чем в каждом из нас. Лучшие из них – превосходные люди, которыми со временем будет гордиться русская история, а ваши дети, внуки будут и восхищаться их энергией…

О да, они наделали много грубейших, мрачных ошибок. Бог тоже ошибся, сделав всех нас глупее, чем следовало, природа тоже во многом ошиблась – с точки зрения наших желаний, противных её целям… Но, если угодно вам, то и о большевиках можно сказать нечто доброе, – я скажу, что не зная, к каким результатам приведёт нас, в конце концов, политическая деятельность их, психологически – большевики уже оказали русскому народу огромную услугу, сдвинув всю его массу с мёртвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы…“

Итак, через пять месяцев после сравнения Ленина с безжалостными учёными-бактериологами и вивисекторами, Горький усматривал в нём нечто богоравное и даже более того – нечто равное самой Природе!

Н-да!

Как тут не повторить за Алексеем Максимычем: „Художники – невменяемые люди“.

Ленин видел ситуацию иначе – вполне представительны в этом отношении его письмо в редакцию „Правды“ о союзе рабочих с трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами (ПСС, т. 35, с. 102–104) и выступления, например, на Чрезвычайном Всероссийском съезде крестьянских депутатов, который проходил с 10 по 25 ноября (с 23 ноября по 8 декабря) 1917 года.

Надо сказать, что этот съезд был бурным и неоднозначным. Если II Съезд Советов рабочих и солдатских депутатов был преимущественно большевистским, то на крестьянском съезде на 18 ноября (1 декабря) 1917 года из 330 делегатов с решающим голосом было 195 левых эсеров, 65 правых эсеров и эсеров центра, и всего 37 большевиков. Потом делегаты и ещё подъезжали, но большевиков это укрепляло мало.

В резолюции съезда „О власти“, внесённой левыми эсерами, имелось требование о создании правительства „из всех социалистических партий, от народных социалистов до большевиков включительно“, но в той же резолюции съезд признал, что такое правительство должно быть создано „для осуществления программы II съезда Советов“[919].

Особой логики в том не было – II съезд Советов не был принят именно теми „социалистическими“ партиями, представителей которых крестьянские делегаты желали видеть в правительстве. А об атмосфере на крестьянском съезде можно судить по следующему эпизоду…

14(27) ноября 1917 года – на двадцатый день Советской власти, Ленин выступал на съезде по аграрному вопросу, и когда он сообщил, что с поста главнокомандующего смещён генерал Духонин и на его место назначен Крыленко (прапорщик), в зале раздался смех.

Ленин, как я понимаю, просто разозлился, и закончил речь так:

– Вам смешно, но солдаты вас осудят за этот смех! Если здесь есть люди, которым смешно, что мы сместили контрреволюционного генерала и назначили Крыленко, который против генерала и поехал вести переговоры (о перемирии с немцами. – С.К.), то нам не о чем с этими людьми разговаривать… С теми, кто не признаёт борьбы с контрреволюционным генералитетом, у нас нет ничего общего, мы предпочтём лучше уйти от власти, быть может, залезть в подполье, но не будем иметь с такими людьми ничего общего[920].

Непросто, непросто было тогда Ленину…

А, впрочем, когда ему было легко? Уже после его смерти поумневший Горький вздохнёт: „Должность честных вождей народа нечеловечески трудна“.

Угу, трудна – при таких интеллигентах, как Горький образца 1917 года, и при таком народе, как русский, в котором хватает Иванов да Марий, но ещё больше – Ванек да Манек!

Ленин один раз уже выступал перед делегатами крестьян – на I Всероссийском съезде крестьянских депутатов, который проходил с 4(17) мая по 28 мая (10 июня) 1917 года. И это тоже был непростой момент…

Дмитрий Иванович Гразкин (1891 – после 1963), большевик с 1909 года, участник I, II и III Съездов крестьянских депутатов и председатель фракции большевиков на этих съездах, член ВЦИК шести созывов, вспоминал, что эсеры на I съезде специально настраивали делегатов против Ленина, который должен был выступать от фракции большевиков (9 человек из 1115 делегатов). Однако Ленин говорил полтора часа под одобрительные возгласы из зала[921].

Текст его тогдашней – конкретной, аргументированной и доходчивой – речи, произнесённой 22 мая (4 июня) 1917 года, занимает в 32-м томе ПСС двадцать одну страницу. И можно лишь удивляться, что после этой речи делегаты не вынесли эсеровский президиум на руках из зала и не выбросили его на свалку истории…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});