Весь Генри Хаггард в одном томе - Генри Райдер Хаггард

Но в то роковое мгновение жертва всплеснула руками и произнесла звонким, громким голосом:

— Я требую древнего права вознести молитву богу, прежде чем меня ему отдадут!

— Говори, — откликнулся Дака, — но поторопись.

Женщина повернулась к изваянию, сделала реверанс, а затем обернулась вокруг своей оси и заговорила, обращаясь к божеству, но глядя при этом на собравшихся в пещере валлу и дикарей.

— О чудовище Хоу-Хоу, — воскликнула она, и ее голос был исполнен презрения и горечи, — которое мой народ почитает себе на горе! Та, кого украли из семьи, пришла к тебе, потому что не пожелала ублажать никого из вон тех жрецов и теперь должна заплатить за это своей кровью! Пусть будет так, но прежде, чем погибнуть, я хочу кое-что сказать этим жрецам, заплывшим жиром и погрязшим в пороках. Внемлите же! Мной овладел дух, ниспославший видение! В нем это место было покрыто водой, и я видела языки пламени, что вырывались из воды! Сие чудовищное изваяние обрушилось, превратившись в пыль, а твои греховные служители, Хоу-Хоу, сгорели дотла, и от них не осталось даже косточек. Пророчество! Пророчество! Пусть всякий, кто слышит меня, вспомнит о древнем пророчестве, ибо близок срок, когда оно сбудется!

Тут женщина пристально поглядела на нас с Хансом, снова взмахнула руками, и я уж было подумал, что далее она собирается обратиться лично к нам. Однако, даже если таково и было ее первоначальное намерение, бедняжка передумала и умолкла.

Жрецы и прочие внимали ей в потрясенном молчании, если не в страхе. Но затем они испустили дружный вой негодования, а когда тот стих, над толпой разнесся гневный голос Даки:

— Убейте эту богопротивную ведьму! Да свершится жертвоприношение!

Двое волосатых подступили к жертве, и вот тут-то я разглядел, что они сжимали в лапах мотки веревки, которой, по всей видимости, собирались связать женщину. Однако та оказалась чрезмерно ловкой и шустрой для них, одним прыжком очутившись на помосте, где лежали труп самки волосатых и коробок спичек. В следующий миг в руке ее сверкнул нож. Должно быть, она прятала оружие в складках платья. Женщина занесла руку — и вонзила нож себе в грудь, вскричав:

— Моя кровь да падет на вас, жрецы Хоу-Хоу!

После чего рухнула на помост и больше уже не шевелилась.

В гомоне, который последовал за ее гибелью, я разобрал слова Ханса:

— Какая храбрая женщина, баас! Я уверен: все, что она говорила, сбудется. Можно мне застрелить этого жреца, баас? Или баас сам справится?

— Нельзя, — произнес я, но больше ничего сказать не успел, потому что меня оглушил поднявшийся гвалт.

— Бога лишили положенной жертвы! — вопили жрецы. — Бог голоден! Накормим его чужестранцами!

Дака, прекрасно слышавший эти крики, покосился на нас, и я понял, что пора действовать.

— Знай, о Дака, — воскликнул я, вставая со скамьи, — что едва лишь кто-нибудь прикоснется к нам, мой товарищ, Владыка огня, поступит с тобой так, как обошелся с псом у дверей твоего дома!

По всей видимости, Дака поверил, ибо немедля сделался угодливым.

— Вам нечего бояться, о чужестранцы, — сказал он. — Вы пришли к нам как гости, как посланцы Повелителя духов. Ступайте же с миром.

По его сигналу другие жрецы разбросали костер, и пещера почти мгновенно погрузилась во мрак, тем более что заодно затушили и несколько фонарей.

— За мной! Скорее, скорее! — прошептала Драмана, беря меня за руку, и повлекла нас в непроглядную тьму.

Мы очутились в каком-то коридоре — в том же самом или нет, не знаю, однако он вывел нас в залу, в которой мы недавно пировали. Там было пусто, но фонари продолжали гореть. Драмана пересекла залу и привела нас в дом. Мы кинулись к своим постелям и обнаружили, что к нашим ружьям никто, похоже, не прикасался. Убедившись, что мы абсолютно одни, ибо все ушли на церемонию жертвоприношения, я обратился к нашей спутнице:

— Госпожа Драмана, верно ли подсказывает мне сердце? Или я ошибаюсь, полагая, что ты рвешься сбежать из тени Хоу-Хоу?

Драмана настороженно огляделась, а затем ответила, понизив голос:

— Господин, таково мое сокровенное желание. Если же мне спастись не суждено, — прибавила она со вздохом, — то уж лучше смерть, чем такая жизнь. Знайте, что семь лет назад меня привязали к той Скале приношений, к которой завтра привяжут и мою сестру, ибо наш бог выбрал меня, а слепой ужас сородичей отдал меня в его власть. Хотя на самом деле, господин, это Дака положил на меня глаз и отдали меня не богу, а именно Даке.

— Почему же ты до сих пор жива? — спросил я. — Ведь мы видели, что прошлогоднюю невесту собирались принести в жертву.

— Господин, разве я не дочь старого Валлу, правителя тех, кто живет на суше, и разве через меня нельзя добиться власти над ними? Пускай власть эта и не слишком велика, ибо я рождена младшей женою своего отца, старого Валлу, тогда как моя сестра Сабила — дочь его старшей жены. Но не зря говорят, что пташка клюет по зернышку. Потому-то я до сих пор и жива.

— Каковы же намерения Даки, госпожа Драмана?

— Думаю, они таковы, мой господин. С того времени, когда, как гласит молва, великий огонь обрушился на остров и уничтожил древний город, в наших краях было две власти: жрецы Хоу-Хоу повелевали разумами людей и дикого лесного народа, а вожди Валлу правили повседневной жизнью и считались наследными владыками. Ныне же Дака, который, когда не пьян и не предается иным порокам, весьма предусмотрителен и честолюбив, желает повелевать всем и вся, привнести свежую кровь в наши земли и, быть может, возродить тот великий народ, каким, если верить преданиям, мы были в незапамятные времена, когда пришли сюда то ли с севера, то ли с запада. Он выжидает, надеясь взять в жены