Все хроники Дюны (авторский сборник) - Герберт Фрэнк

«Мы, люди, есть форма семейного организма!» — подумал он.

Они хотят его сотрудничества. Обещание сотрудничать предоставило ему очередную отсрочку от смерти от ножа Намри. Добиваясь сотрудничества, они стремятся распознать целителя.

И он подумал: «Но не тот общественный порядок я им принесу, на который они рассчитывают!?

Гримаса исказила рот Лито. Он знал, что не будет так бессознательно зловолен, как его отец — деспотизм как один конечный итог и рабство как другой — но этот мир может молиться по «добрым старым дням».

И тогда его отец-память заговорил с ним, неназойливо, не в силах потребовать внимания, но прося его выслушать.

И Лито ответил: «Нет. Мы подкинем им головоломки, чтобы занять их умы. Есть много способов бегства от опасности. Откуда им знать, что я опасен, пока я не войду в их жизни на тысячи лег? Да, отец, мы понаставим им вопросительных знаков».

Глава 42

Нет в вас ни силы, ни невинности. Все это в прошлом. Вина лупит мертвых, а я не железный Молот. Вы, множество мертвых, всего лишь люди, совершавшие определенные вещи, и память об этих вещах освещает мою дорогу.

Харк ал-Ада. Лито II — своим жизням-памятям.

— Само получается! — еле слышным шепотом сказал Фарадин.

Ой стоял над кроватью леди Джессики, пара охранников прямо позади него. Леди Джессика приподнялась на руках. На ней был парашелковый халат мерцающе белого цвета и такая же лента в бронзовых волосах. Фарадин ворвался к ней несколько мгновений назад. На нем было серое трико. Лицо его вспотело — от возбуждения и от отчаянной пробежки по коридорам дворца. — Сколько времени? — спросила Джессика.

— Времени? — озадаченно переспросил Фарадин.

Один из охранников подал голос:

— Третий час пополуночи, миледи.

Охрана боязливо посматривала на Фарадина. Молодой принц стремглав пронесся по освещенным ночными светильниками коридорам, и ошеломленные охранники сорвались вслед за ним.

— Но ведь получается, — сказал Фарадин. Он поднял левую руку, затем правую. — Я видел, как мои собственные руки уменьшаются в пухлые кулачки, и вспомнил! Это мои руки, когда я был маленьким. Я припомнил, как был маленьким, но это была… более ясная память. Я реорганизовывал мои воспоминания!

— Очень хорошо, — сказала Джессика. Его возбуждение было заразительно. — А что произошло, когда твои руки состарились?

— Мой… мой ум стал… косным. И у меня заболела спина Вот здесь, он коснулся места чуть выше левой почки.

— Ты выучил наиважнейший урок, — сказала леди Джессика. — Ты понимаешь, что это за урок?

Руки его упали, он поглядел на нее и сказал:

— Мой ум управляет моей реальностью, — глаза его сверкнули, и он повторил погромче. — Мой ум управляет моей реальностью!

— Это начало равновесия прана-бинду, — сказала Джессика. — Хотя, всего лишь только начало.

— Что мне делать дальше? — спросил он.

— Миледи, — стражник, ответивший на ее вопрос, осмелился теперь вмешаться. — Время…

«Интересно, есть ли кто-нибудь в такой час на их пунктах слежения?» подумала Джессика. И сказала:

— Удалитесь. Нам нужно поработать.

— Но, миледи… — охранник боязливо перевел взгляд с Фарадина на Джессику и обратно.

— По-твоему, я собираюсь его соблазнить? — спросила Джессика.

Тот закоченел.

Фарадина охватило веселье, он расхохотался и выпроваживающе махнул рукой.

— Вы слышали ее. Удалитесь.

Охранники поглядели друг на друга, но повиновались.

Фарадин присел на край кровати Джессики.

— Что дальше? — он покачал головой. — Хотелось мне верить тебе, и все же я не верил. Потом… потом мой ум как будто стал таять. Я устал. Мой ум сдался, перестал бороться с тобой. Вот так это было. Да, вот так! — он щелкнул пальцами.

— Не со мной боролся твой ум, — сказала Джессика.

— Конечно, нет, — согласился он. — Я сражался с самим собой, с той чушью, которой был обучен. Ну, что теперь дальше?

Джессика улыбнулась.

— Признаться, я не рассчитывала, что ты так быстро добьешься успеха. Тебе понадобилось только восемь дней и…

— Я был терпелив, — ухмыльнулся он.

— И терпению тоже ты начал учиться.

— Начал?

— Ты едва-едва пригубил от учености. Теперь ты и вправду младенец. До этого ты был… неродившейся возможностью.

Углы его рта поникли.

— Не будь так мрачен, — сказала она. Ты это сделал. Это важно. Сколь многие могут сказать о себе, что они родились заново?

— Что следующее? — упорно повторил он.

— Ты будешь упражняться в том, чему научился, — сказала она. — Я хочу, чтоб у тебя это получалось очень легко, в зависимости лишь от твоей воли. Потом я заполню еще одно место в твоем сознании, которое это упражнение распахнуло в тебе наружу. Оно будет заполнено способностью проверять, как подействуют твои запросы на любую реальность.

— Это все, что мне сейчас делать?.. упражняться в…

— Нет. Теперь ты можешь начать тренировку мускулов. Скажи мне, можешь ли ты пошевелить мизинцем левой ноги, чтобы больше ни один мускул твоего тела не дрогнул?

— Мизи. — Она увидела, как на лице его появилось отстраненное выражение — он пробовал пошевелить мизинцем. Вскоре он поглядел на свои ноги, уставился на них. На его лбу выступил пот. Из груди вырвался глубокий выдох. — Нет, не могу.

— Да, можешь, — ответила она. — Ты этому научишься. Ты познаешь каждый мускул своего тела. Познаешь их точно так же, как знаешь свои руки. Он тяжело сглотнул перед такой распахнутой перспективой. Затем спросил:

— Для чего ты эго со мной делаешь? Каков твой план в отношении меня? — Я намереваюсь высвободить тебя над мирозданием, — ответила она. Ты станешь кем угодно — кем сам больше всего жаждешь стать.

Он осмысливал сказанное одно мгновение.

— Кем я только ни пожелаю стать?

— Да.

— Это невозможно!

— Если только ты не научишься управлять своими желаниями так же, как управляешь своей реальностью, — сказала она. И подумала: «Вот оно! Пусть его аналитики разбираются с этим. Они посоветуют ему принять это, но с осмотрительностью, а Фарадин на шаг приблизится к пониманию того, что я делаю на самом деле».

Он сказал, проверяя свою догадку:

— Одно дело — сказать человеку, что он осознает свое сердечное желание. Другое дело — воистину подвести его к этому.

— Ты пойдешь дальше, чем я думала, — сказала Джессика. — Очень хорошо, обещаю: если ты полностью пройдешь эту программу обучения, ты станешь хозяином самому себе. Что ты ни сделаешь — эго будет только то, чего ты захочешь.

«И пусть Видящая Правду попробует вычленить из этого все смыслы», подумала она.

Он встал, и выражение его лица, когда он склонился над ней, было теплым, а было в нем чувство товарищества.

— Я, знаешь ли, верю тебе. Будь я проклят, если знаю, почему, но верю. И не скажу ни слова о других вещах, о которых думаю сейчас.

Джессика смотрела на него, пока он, пятясь задом удалялся из ее спальни. Завернув глоуглобы, она легла. В Фарадине есть глубина. Он сказал ей ни много ни мало, как то, что начал понимать ее умысел, но по собственной воле присоединяется к ее заговору.

«Подожди, пока он не начнет постигать свои собственные эмоции», подумала она. С этим она успокоилась и вернулась ко сну. Завтра утром, предвидела она, ей будут отчаянно докучать случайные встречи с разными придворными, задающими внешне невинные вопросы.

Глава 43

Человечество периодически проходит через убыстрение своих дел, переживая гонку между обновляемой жизнеспособностью существования и манящим обессиливанием декаданса. В этой периодической гонке, любая пауза становится роскошью. Только тогда можно вообразить, что все дозволено, что все возможно.

Апокрифы Муад Диба.

«Касание песка — важно», — сказал себе Лито.

Ему, сидевшему под ослепительным небом, был ощутим крупнозернистый песок под ним. Его принудили съесть еще одну обильную дозу меланжа, и ум Лито обратился на себя самого, подобно водовороту. Глубоко внутри воронки этих завихрений покоился остававшийся без ответа вопрос: «Почему они добиваются того, что я это скажу?» Гурни был упрям — нет сомнений. И приказ свой он получил от леди Джессики.

Лито вывели из съетча на дневной свет ради его «урока». Из-за того, что тело его совершило эту короткую прогулку из съетча, в то время, как ум присутствовал при битве Лито с Бароном Харконненом — наблюдая ее глазами обоих, у него было странное ощущение. Они сражались внутри него, через него, поскольку он не мог дать им сойтись в непосредственной схватке. Эта битва открыла ему, что случилось с Алией. Бедная Алия.

?Я был прав, страшась этого спайсового путешествия», — подумал он.