История Франции - Марк Ферро

исчерпывающие показатели количества жертв среди евреев были опубликованы в 1945–1946 гг., «эти ревизионисты» от ультралевых, объединившиеся вокруг издательства «Вьей топ»[367] во главе с Пьером Гийомом, снова используют сионистскую аргументацию во имя защиты палестинского народа и превращения Холокоста в инструмент политической борьбы. Им оказывает поддержку американский исследователь Ноам Хомский — во имя права исследователей подвергать источники критике. СМИ не преминули широко осветить этот негационизм, одновременно представляя в рубрике о новинках книжного рынка работы, опровергающие все эти утверждения. На рубеже XXI века в работах Пьера Видаль-Наке и в исследовании Жана Клода Прессака, бывшего негациониста, который, приводя доказательства, признает, что ошибался, уже нет и тени сомнения в существовании газовых камер и связанных с ними фактов массового уничтожения людей.

Без сомнения, в Великобритании и США тоже были случаи негационизма, но не столь массовые, как во Франции. Этому движению так и не удалось вызвать сомнения относительно подлинности геноцида. Но это движение способствовало установлению связи между дотоле разобщенными антисемитизмом и антисионизмом.

Колонии: неизвестное насилие

В 2000 г., после появления многочисленных свидетельств жертв пыток в Алжире, высокопоставленные военные, в том числе и генерал Массю, признали данные факты, связав их, тем не менее, с необходимостью борьбы с терроризмом. Эти факты были известны, и во время алжирской войны (1954–1962) звучали голоса, осуждающие подобные действия, но тогда эти свидетельства опровергались военными властями.

Однако пытки и прочие виды насилия применялись и до войны в Алжире, в частности полицией, и, по мнению алжирцев, их терроризм был ответом на это насилие и репрессии — насилие со стороны государства, насилие со стороны колонизаторов.

Парному феномену «терроризм — пытки» жертвы колонизации противопоставляют триаду «репрессии — терроризм — пытки».

Конечно, подобные данные не означают, что колонизация заключалась только в крайностях колониализма: соединение этих явлений вместе означает лишь то, что нельзя умалчивать ни о насилии, которое предшествовало войне, ни о насилии во время завоеваний; или скорее о насилии, которое стало известно, в котором сознались и которое относят к прошлому, как будто речь идет о какой-то другой истории, если уж нельзя отрицать его, или делать вид, что факты были скрыты, или узаконивать их.

Во Франции говорили, с каким задором Бюжо сжигал алжирские поселения (дуары) и как Галлиени насаживал малагасийцев на шпагу. То есть об этом насилии было известно, хорошо известно. В 1841 г. Токвиль после инспекции Алжира заключил: «Мы ведем войну еще более варварски, чем арабы… И что касается настоящего момента, то, по их мнению, это столкновение цивилизаций». «Необходимо уничтожить всех, кто не вьется у наших ног, как послушный пес», — писал подполковник де Монтаньяк в 1843 г. На Мадагаскаре, как и в деревнях Тонкина сорок лет спустя, свидетели сотни раз видели «пики, на которых висели головы, которые постоянно заменялись на новые, потому что казни проводились почти ежедневно». В Черной Африке ужас идет рука об руку с «продвижением» отрядов Поля Вуле и Жюльена Шануана. На Антильских островах бунт темнокожего населения привел к бойне во времена Бонапарта.

Все эти факты не скрывались. Например, в учебнике Альбера Мале и Жюля Исаака 1953 г. о восстаниях в Алжире в 1870–1879 гг. говорится: «Кабилы восстали в священной войне. Суровые репрессии последовали незамедлительно: казни или депортации вождей, огромные штрафы и конфискация земель. После подавления восстания все силы были направлены на офранцуживание Алжира любыми средствами. И европейская колонизация проводилась за счет местного населения». Более того, в 1894 г. появляются иллюстрации: в журнале «Иллюстрасьон» была опубликована фотография, подписанная следующим образом: «Странная и в высшей степени показательная группа из тринадцати голов, отсеченных у пиратов». Детям в «Приключениях капитана Ратапуаля» Огюста Линдена рассказывали: «Однажды, в одиночку поймав двадцать бедуинов, которые собирались захватить военный пост, Ратапуаль поставил их на колени в ряд, а затем своей саблей, как косой, одним махом отрубил головы всем двадцати черномазым, что доставило арабам много неприятностей» (цитата приведена историком Аленом Русио).

Таким образом, что бы ни говорили, факты эти были известны, их в той или иной мере признавали и открывали публике. Но подразумевалось, что их существование отрицается, если цель состоит в том, чтобы подвергнуть сомнению колониальный порядок, и более того, если они доказывали расхождение между речами, звучавшими в метрополии о «созидательной деятельности колонизаторов», и реальными поступками тех, кто должен был созидать.

Кроме того, допускалось, что отказ подчиняться приказам несущей цивилизацию нации является признаком варварства. Если не считать, что Родина ошибается, — а это было совершенно неприемлемо в эпоху, когда господствовала идеология национального государства. Ошибаться может правительство, но не государство.

Впрочем, за морем, в колониях, между колонизаторами растет своего рода чувство солидарности: они охотно считали себя единственными обитателями, достойными носить имена. В самом деле, а есть ли имя у этих арабов, кроме как «Ахмед» и «Фатма»?

Даже защитники арабов не замечали, что оставляют своих подопечных безымянными. Например, в романе Альбера Камю «Посторонний» у араба, убитого в ходе повествования, нет имени, как и у тех, кто встречается в другом романе Камю — «Чума», действие которого происходит в Оране.

В обычной жизни для колонистов туземцы тоже не играли роли: есть ли у такого-то врача клиентура? «Да, но это арабы». В кино они исчезли совсем.

Таким образом, насилие, которое совершают над колонизируемым, является насилием против личности. Вопреки тому что люди охотно повторяют, оно не скрыто и не забыто, его просто не желают замечать.

ПОСТЫДНОЕ МОЛЧАНИЕ

1939 год: беженцы — испанские республиканцы

От них отвернулись, они были незаметными жертвами… Эта характеристика,