Изменить нельзя простить - Анна Томченко

глядя в глаза Соне. — Ты знала, как люблю его… Ты все всегда знала…

Я боялась сорваться на крик и разбить вдребезги тишину больничного коридора.

— Ты его не любила никогда… — словно испугавшись своих слов, Соня прижала ладонь к губам. А потом все же договорила: — Ты его в мужья выбрала, потому что он казался надёжным. А ещё контролируемым…

— Ты самый страшный враг, Сонь… — не слушая сестру, призналась я.

— Ты помешана на своих страхах. И Андрей покладистый. Был, — оборвала София, сделав шаг ко мне. Звук ее мягких шагов все равно пронёсся шипящим эхом по коридору.

— Но ты сделала все, чтобы перестал? Что ты сделала? Как? Что такого должно было произойти, если ему ни бог, ни дьявол оказались не страшны?

Мне больно смотреть в глаза Софии, потому что в них мое отражение. Искалеченное, усталое, слишком безжизненное.

— Я просто его любила… — пожала плечами Соня и подошла вплотную ко мне. Я смотрела слегка свысока на сестру. И почему-то перед глазами кинопленкой летело, как Соня приезжала ко мне на работу в моменты, когда я сдавала проекты и просто могла только переодеться домой заехать. А София привозила обеды или просто вытаскивала меня на улицу. А ещё наши девичники с мелодрамами и ведрами попкорна. Моменты слёз во время пересмотра «P.S я люблю тебя», подготовка к свадьбе и туфельки, которые я в свадебном платье не могла застегнуть…

Я не могла смотреть больше на Соню.

Она навсегда осталась у меня в памяти теперь как чудовище.

— Я его люблю, а ты просто позволяла себя любить. Это видно. По прикосновениям. Ты никогда не касалась Андрея. Была принимающей стороной, это он делал первый шаг…

Я покачала головой. Не стала ничего говорить, только обошла сестру и медленно побрела по коридору к выходу.

Все.

Хватит.

Это больно. Это ужасно больно. Но нельзя пережить только смерть.

Точки расставлены.

Пора выбираться из ракушки и жить дальше, иначе я не выкарабкаюсь.

Меня трясло в машине. Я держалась за руль, словно он мог убежать от меня. Но Ляля вытащила погулять и…

Кирилл.

Он меня злил. Он меня обидел. И он меня…

Нет. Не привлекал. Он просто был. Нагло улыбался. Проходился взглядом по мне, как острым лезвием. А ещё я нарекла его виновником всех своих бед.

С его неуместного подката началось все.

Все пролетело в бездну.

И, наверно, он ни в чем не виноват, кроме своей наглости. И уволили меня скорее, просто найдя причину. Я не нравилась шефу, потому что, во-первых, подавляла большинство сотрудников, во-вторых, была слишком несговорчивой.

И зря я вылила на Бестужева все, что копилось. Всю злость, которая была адресована Андрею и Соне. Но в присутствии Кирилла у меня нервы начинали натягиваться, как струны на старой гитаре. И я не могла найти объяснение, с чего все так.

И это навязанное чувство, что я была ему обязана…

Бесил.

Поэтому и уехала, сначала наорав, а потом ещё и распсиховавшись.

Ляля сама доберётся. А я смогу в одиночестве перемыть все полки в спальне. И одеяло разложить, как оно должно лежать, а не как решит подруга. Я уже предвкушала, как вытащу чертов отпариватель и хотя бы пройдусь по постельному белью, чтобы углы не были пожёванными.

Мудак с криком, чтобы отдала сумку, вынырнул из темноты палисадника и дезориентировал. Вцепился в мою сумку и стал тянуть. Только от пьянящего чувства безысходности, что все летит к чертям, я не сообразила, что не стоило упираться. Поэтому и прижала к себе сумочку, словно это последнее, что у меня осталось.

Заточка пролетела перед глазами невозможно быстро, а потом хруст, несколько глухих ударов, которые я пропустила, зажмурив глаза, и хриплое:

— Как думаешь, стоит его сдать ментам?

Я приоткрыла глаза и увидела, как над парнем в толстовке, который хотел меня ограбить, стоял Кирилл и потряхивал правой рукой. На асфальте были темные пятна брызгами.

— Сука, своими зубами мне кулак поцарапал, — процедил Кирилл и обернулся ко мне.

— Ты его убил? — тихо спросила я, уже в красках рисуя себе сцену разбирательства и следственный эксперимент. Кирилл приподнял бровь, словно не понимая, к чему я веду, и сделал шаг ко мне. Схватил за плечи. Пару раз тряхнул. Я безвольной куклой повисла в сильных руках, просто не соображая, что от меня требуется, и как дальше себя вести.

— Ты напугалась? — спросил Кирилл, заглядывая мне в глаза. Я помотала головой и уставилась на стонущего на асфальте парня. — Напугалась. Это точно. Даже губы трясутся.

Да это потому что рядом с ним вся моя выстроенная жизнь начинает вилять зигзагами и плясать в ритмах фламенко.

— Ева, милая, ну что ты застыла. Не бойся, — тихо попросил Кирилл и прижал к себе. Я уткнулась носом в мужскую грудь, улавливая ноты лемонграсса и сигаретного дыма. — Хотя, нет, бойся. Даже поплачь…

Широкие ладони легли мне на спину, словно два раскалённых пятна, прожигая под одеждой следы-отпечатки.

Я мотала головой, отказываясь верить, что все это происходит со мной.

— Я не умею плакать, — вяло призналась я.

— Врешь, все бабы ревут чуть что… — безапелляционно заявил Кирилл и ещё сильнее прижал меня к себе, и теперь сквозь запахи туалетной воды до меня долетал тягучий и пряный аромат горячего мужского тела. Я прикрыла глаза, чтобы бы не видеть фантасмагории, что происходила в моей жизни,

В носу щипало. Я попыталась почесать его, но Кирилл так сильно обнимал меня, что руки были скованы. Я просто ткнулась носом как следует в мужскую грудь и пару раз покачала головой, чтобы унять зуд.

— А говорила - не умеешь плакать, — как-то непривычно мягко заметил Кирилл.

— Не умею. Нос чешется, — буркнула я, внезапно выдернутая из своих мыслей. Кирилл разжал объятия и мимоходом мазнул мне указательным пальцем по любопытному органу. Я смутилась и опустила глаза на асфальт. Побитый вор пытался тихо уползти в кусты.

— Идём, провожу, — Кирилл приобнял меня и спустился ладонью мне на задницу. Я подняла глаза на Бестужева, мысленно намекая, что будет дальше, если его руки не вернутся в карманы брюк. Кирилл усмехнулся, и горячие пальцы сжали мне талию.

— А если этот… — я кивнула в сторону парня, который шуршал кустами пионов, намекая, что надо бы вызвать полицию, но Кирилл громко закончил за меня: