Сквозь зеркало языка. Почему на других языках мир выглядит иначе - Гай Дойчер

Как могли трезвые ученые говорить подобные глупости? Только представьте, что значили бы эти утверждения, будь они правдой! Предположим, цветовые понятия каждого языка действительно произвольны, и в них нет ничего естественного. Тогда мы бы ожидали, что любые случайные способы нарезки спектра с одинаковой вероятностью закреплялись в языках мира. Но разве это так? Рассмотрим простой пример. В английском есть три цветовых понятия: yellow «желтый», green «зеленый», blue «синий», которые делят соответствующую часть цветового пространства примерно так, как показано на таб. 4а на цветной вклейке.

Если это деление произвольное, то мы бы ожидали, что оно будет встречаться в языках мира не чаще, чем, скажем, деление на «желеный» (желтый +зеленый), «бирюзовый» и «сапфировый», примерно как на таб. 4b.

Так почему есть десятки языков, которые поступают примерно как английский, а альтернативное деление никому не известно?

Если этот пример звучит слишком англоцентрично, рассмотрим более экзотический случай. Мы уже видели, что есть языки, которые делят все цветовое пространство всего на три понятия. Если цвета действительно случайны, то можно было бы ожидать, что любое деление цветового пространства натрое будет с равной вероятностью встречаться в языках всего мира. В частности, мы бы ожидали найти с примерно одинаковой частотой два следующих варианта. Первый вариант (таб. 5а) представлен языком Беллоны,[147]полинезийского атолла, о котором я рассказывал ранее. Три понятия беллонезийского языка делят цветовое пространство так: «белый», который включает в себя также очень яркие цвета; «черный», в который также входят фиолетовый, синий, коричневый и зеленый; и «красный», в который входят оранжевый, розовый и темно-желтый. Поговаривают, что второй вариант (таб. 5b) найден на другом острове, нам уже хорошо знакомом. В зюфтском языке деление отличается от беллонезийского одной важной деталью: зеленый скорее относится к «красному», чем к «черному». Другими словами, понятие «красный» в зюфтском включает красный, оранжевый, темно-желтый и зеленый, в то время как понятие «черный» включает только черный, фиолетовый, синий и коричневый. Итак, если каждая культура действительно проводит границы между цветами «совершенно произвольно», то мы вправе ожидать, что зюфтское разбиение спектра будет встречаться так же часто, как беллонезийское. Так почему есть десятки языков, которые ведут себя, как беллонезийский, но нет ни одного, который вел бы себя как вымышленный зюфтский?

Десятилетиями подобные факты считались недостойными внимания серьезных ученых, а учебники и лекции провозглашали произвольность обозначений цвета, не встречая возражений. Теория произвольности могла не иметь ни ног, ни дна, ни покрышки. Но, подобно герою стишка, сидевшему на стуле без спинки и ножек, теория игнорировала эти мелочи.

* * *

Все изменилось в 1969 году, когда маленькая книжка двух исследователей из Беркли, Брента Берлина и Пола Кея, грубо ворвалась в полувековое блаженное забытье и вновь открыла спектр. Чувствуя абсурдность заявлений о произвольности цветового словаря, Берлин и Кей взялись провести некоторые систематические сравнения: они собрали свидетельства о названиях цветов от информантов на двадцати различных языках, используя набор цветных фишек, как на таб. 6 на цветной вклейке.[148]

Анализ результатов привел их к двум потрясающим открытиям, и как только весть об этом распространилась, их книгу провозгласили рассветом нового дня в изучении языка, революционным прорывом, переломным моментом, который изменит и лингвистику, и антропологию. Один рецензент написал: «Не будет преувеличением отвести „Базовым цветонаименованиям“ Берлина и Кея место среди самых примечательных открытий антропологической науки».[149] А другой добавил: «Крайне редко случаются открытия, представляющиеся настолько же значительными и важными, как то, о котором сообщается в „Базовых цветонаименованиях“… Каждое из двух основных открытий Берлина и Кея потрясает воображение само по себе, но то, что они оба помещены в одну маленькую книгу, совершенно изумительно».[150]

Что же это были за изумительные открытия? Во-первых, Берлин и Кей открыли, что названия цветов все-таки не совсем произвольны. Хотя между цветовыми системами разных языков есть существенные отличия, некоторые способы деления спектра все же гораздо более естественны, чем прочие: одни встречаются во многих неродственных языках, а другие не встречаются ни в каких.

Однако потрясло научное сообщество второе открытие. Это откровение, которое сами Берлин и Кей определили как «совершенно неожиданную находку», заключалось в том, что названия цветов появляются в языках в предсказуемом порядке. Если точнее, то Берлин и Кей открыли последовательность, которую Лазарь Гейгер установил 101 годом раньше и которая в последние десятилетия XIX века с легкой руки Магнуса превратилась в предмет бурных и продолжительных дебатов.

Правда, эволюционная последовательность Берлина и Кея кое в чем отличалась от построений их предшественников. Прежде всего они уточнили предсказание Гейгера относительно желтого и зеленого. Гейгер думал, что желтый всегда получает название раньше зеленого, но данные Берлина и Кея показали, что в некоторых языках на самом деле название для зеленого возникает раньше, чем для желтого.

Поэтому они добавили альтернативную последовательность и сделали поправку на два возможных пути эволюции:

черный и белый > красный > желтый > зеленый > синий

черный и белый > красный > зеленый > желтый > синий

Кроме того, Берлин и Кей попытались дополнить последовательность Гейгера – что в итоге отнюдь не пошло ей на пользу. Они считали, например, что универсальную последовательность можно распространить на другие цвета, и заявляли, что коричневый – тот цвет, который всегда получает отдельное название после синего, и что розовый, фиолетовый, оранжевый и серый всегда следуют за коричневым.

Если не считать этих косметических отличий, Берлин и Кей разбудили поцелуем спящую красавицу Гейгера, которая почти не изменилась за 101 год. Конечно, никто и не думал больше называть ее гейгеровской последовательностью – авторство Гейгера было стерто из коллективного сознания. Теперь все знали эту прогрессию как «теорию Берлина – Кея, 1969». Но дело было, конечно, не в проблеме первенства, а в том, что последовательность, вызвавшая дискуссии в XIX веке, внезапно опять вышла на сцену и потребовала объяснений: почему множество языков изобретают названия цветов в одном и том же порядке и почему, несмотря на все различия, цветовые обозначения разных языков в основе своей настолько сходны?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});