Ты и Я - Сводные (СИ) - Сью Ники

Первый эпизод пролетел незаметно. Иногда я вставляла свои пять копеек, но в целом мы оба старались молчать, чтобы ничего не пропустить. Вторую серию решили смотреть сразу же, не договариваясь. Просто нажали плей. Илья иногда зевал, видимо от лекарств, а иногда подкашливал. Потом ерзать начал: то на один бок облокотился, то на другой. И если изначально мы сидели на приличном расстоянии друг от друга, сейчас же, наши плечи спокойно касались. Я старалась не думать об этом, старалась полностью погрузиться в сериал. Только выходило не очень: местами пропускала реплику, местами и целый фрагмент. Переспрашивала у Ильи, а он в ответ косился и качал головой.

И вот вроде я успокоилась, перестала накручивать себя на тот счет, что мы практически лежим вместе, что подобного опыта у меня отродясь в жизни не было, и что в принципе в данной ситуации ничего сверхъестественного нет, как появился новый повод екнуть моему сердечку. Когда второй эпизод почти закончился, а за окном набежали свинцовые тучи, и в комнате потемнело, Царев начал засыпать. Его тело дернулось, заставляя меня моментально среагировать. Я перевела взгляд на Илью, он уже кемарил, едва носом не касался груди. Потом и вовсе склонился вправо, упираясь головой о мое плечо. Его тело видимо самостоятельно решило использовать меня в качестве подушки. Стоило бы закончить этот сеанс релакса, но Царев мне показался таким милым, беззащитным, словно маленький ребенок. Я уже и на фильм перестала обращать внимание, только и делала, что смотрела на парня рядом. Почему-то захотелось провести пальчиком от лба, вдоль идеально ровного носа, пройтись по пухлым алым губам и коснуться подбородка.

А еще хотелось дотронуться до непослушных прядей волос, попробовать их на ощупь: мягкие они или жесткие. От Ильи исходил приятный запах мяты, и почему-то я не смогла сдержать улыбку. Как хорошо, что он спит. Было бы странно, если бы он застал меня такую. Надумал лишнего. Просто… просто спящие люди все очень милые и Царев не исключение.

Стоило только выдохнуть, хоть немного перевести дыхание, как Илья вдруг положил ладошку мне на живот, горячую такую, обжигающе горячую. И сам всем телом повернулся, прижимаясь ко мне. Мурашки стаей пробежались по телу, а сердце начало ускоренно бухать в грудной клетке. Даже губы пересохли от нахлынувшего волнения. Горячая вибрация спустилась до самых ступней, а щеки залились краской. Голос в голове настойчиво шептал: «вставай и уходи. Он — парень, я — девушка, мы не можем вот так лежать вместе». Это… это попросту ненормально. От такого вообще-то дети бывают. Ну не совсем от такого, конечно. Только мне почему-то не хотелось уходить.

Илья сладко посапывал, а я с замиранием и наглостью рассматривала вблизи каждый сантиметр его лица. И ноги как-то послабели, и в груди все сладко сжалось. Так спокойно стало, будто плывешь на корабле в штиль. Теплый ветер обдувает щеки, а лучи солнца припекают макушку. Захотелось закрыть глаза, захотелось просто на минуточку представить, какого это — быть его девушкой. Да, это крайне глупо. Таких как я у Ильи точно было предостаточно. Только сейчас почему-то все равно. Вот он лежит рядом, вот прижимается ко мне, мы вдыхаем с ним общий кислород. Столько “мы” вокруг, столько общего. Одного на двоих.

И я поддалась порыву. Опустила ресницы, сделала глубокий вдох.

Всего минутку.

Склонила голову, упираясь щекой в его пушистую шевелюру на макушке. Поймала себя на мысли, что запах мяты чертовски вкусный, и надо бы себе тоже прикупить такой шампунь.

Илья

Давно я не видел такие яркие сны: невероятных размеров поле, усыпанное подсолнухами. Ветер играл с их шапками, качал в разные стороны, а я лишь молча любовался. Стоял где-то на возвышенности и смотрел, как золотистые лепестки тянуться к солнцу. Шмели подлетали к сердцевине, иногда садились, а иногда кружили рядом в нерешительности. Вокруг ни души. Только и я яркие подсолнухи. Такие манящие и такие теплые, что и одиночество не страшно. Кажется, если спустишься вниз, они обхватят тебя в свои объятия, укроют от любых морозов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А потом я открыл глаза. Не сразу понял, сплю ли до сих пор, или уже проснулся. Было слишком хорошо, уютно, как будто, и правда, лежишь в объятиях золотистых лепестков. Однако минуты через две, когда окончательно пробудился, пришло осознание, что подсолнухи в голове оказались не просто так.

Меня воспитывали дед с бабкой, в основном рос я под их влиянием. Отец с матерью были заняты собой, карьерой, желанием заработать много денег. Они рано поженились, рано завели ребенка, хотя это сложно назвать «завели», скорее «попали» на ребенка. Матери было девятнадцать, тот случай, когда вся жизнь впереди, столько возможностей. И она не хотела от них отказываться. Но зачем-то родила. Кое-как высидела два года дома со мной, а потом вновь потянулась к мечтам. Модельный бизнес для деревенской девчонки, с ногами от ушей, пышной грудью и густой шевелюрой на голове, какой может быть ребенок.

Вообще из детства у меня не особо много красочных воспоминаний, но одно до сих пор хранится в самом потаенном уголке сознания. Поле подсолнухов. Мне было десять, дуралей с кучей проблем. Как ни приеду к бабке с дедом, так с кем-нибудь подерусь. Шпана вечно цеплялась, мол городской, надо на кеш развести. В начале лета я ходил с красными костяшками, а под конец, уже распускал хвост. Только бабушка постоянно злилась. Не понимала, почему я такой. Однажды она подняла меня в пять утра с петухами и потащила за собой черт знает куда. Я шел, едва не засыпая на ходу. Бурчал под нос, злился, огрызался даже. А она все терпела, в шутку переводила, не обращала внимания на колкости мелкого идиота. И вот остановилась на вершине склона, а я едва не свалился кубарем, опять же, слишком хотел спать. Но стоило только открыть глаза, стоило только увидеть это невероятное поле, усыпанное подсолнухами, как я протрезвел.

Рот открыл, шею потянул, любовался, одним словом. Бабушка тогда усмехнулась и сказала:

— Нравятся?

— Ага, — кивнул я. Откуда столько эмоций взялось в моем теле, там отродясь их не было. А тут просто залип, и не сдвинуться.

— В религии подсолнух — символ верности. Я очень надеюсь, что ты вырастишь хорошим мальчиком. Будешь верным своим убеждениям. А еще надеюсь, что ты в отличие от родителей, будешь строить свою судьбу по зову сердца.

В ответ я скривился, потому что дети в десять лет не понимают этих взрослых философских мыслишек. И сейчас, смотря на Дашку, я почему-то вспомнил о том дне, о поле, усыпанном золотистыми цветами, и бабушке, которой уже давно не стало. Сказать по правде, я первый раз уснул в объятиях девушки. Обычно кроме секса ничего не бывает. Просто встаем, пьем чай, иногда курим, а иногда расходимся по домам. Но вот чтобы лежать и вот так, чтобы она упиралась носом в мою макушку — никогда. Ни разу в жизни.

От Даши исходит тонкий аромат земляники, едва ощутимый, но очень приятный. И это не духи вовсе, которыми девки обливаются с головы до пят. Это какой-то естественный запах, ее собственный. Запах — женщины.

Я аккуратно подаюсь назад, не хочется Дашку будить. Кладу голову на подушку, и Лисицына будто по команде повторяет за мной. Лежим на подушке, на одной маленькой подушке на двоих. И вроде пофиг, а почему-то мышцы напрягаются по всему телу. Надо бы убрать руку с ее живота, но мне почему-то хочется замедлить момент. Рассмотреть девчонку поближе. Хотя куда уж ближе. Мы едва не упираемся носами друг в друга.

Скольжу по ее лицу, но останавливаюсь на губах, она еще так сладко ими шевелит во сне. Никогда не пялился на девчонок, по крайне мере спящих. Они… вернее Дашка, оказывается, очень даже ничего. Милая. И губы… черт, чего это я так залип на ее губах. Да, вполне себе притягательные, естественные и почему-то охота их попробовать на вкус. Я даже чуть придвигаюсь вперед, вдыхаю чужое дыхание, слегка наклоняю голову в бок. Полное безрассудство. Наверное, это болезнь меня подкосила. Но твою мать! Она так соблазнительно причмокивает во сне, как будто приманивает. Где там педаль тормоза, куда нажать надо, чтобы включилась задняя передача.