Здесь умирает надежда - Энн Малком

голову, как будто оценивал мои слова.

Я вздохнула.

— Я серьезно, — добавила я. — Хоть и не знаю всей реальности твоей жизни, я тоже не такая уж невинная. Я многое повидала. Я прекрасно понимаю, что мир — это не красивое, беззаботное и безопасное место. Что добро и зло существуют внутри каждого. Если бы у меня были проблемы с тем, чем ты занимаешься, я бы, конечно, не позволила тебе трахнуть себя.

Глаза Карсона слегка потемнели, и я вспомнила, что произошло на полу позади нас, мои нервные окончания покалывало от напоминания об этом удовольствии.

И надеюсь, — несмотря на мой желудок, набитый макаронами с сыром, — он увидит это желание в моих глазах, преодолеет расстояние между нами и напомнит, каково трахаться с ним, но вместо этого он заговорил.

Я не была полностью разочарована.

— Я вырос на Среднем Западе, — начал он.

Мои глаза расширились от этого, у него не было ни намека на акцент. Его низкий баритон был ровным. Потом я вспомнила легкую нотку, когда он называл меня «дорогая».

— В бедности, — продолжил он. — С отцом, которому нравилось бить мою мать. В конце концов он убил ее.

Я вздрогнула. Не на информацию, а на то, как он ее передал. Холодно. Но не без чувств. Я видела что-то в его глазах. Ему пришлось закалиться, чтобы жить с этой правдой.

Мое сердце разорвалось на части, и я вонзила зубы в внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от слез.

— Потом я его убил, — заявил он, как ни в чем не бывало. — Когда у меня появились навыки.

Хотя никто никогда раньше не признавался мне в убийстве, я не испытала ни шока, ни отвращения. Во мне расцвел восторг от того, что Карсон добился своего рода справедливости, смог отомстить за свою мать. Это меня удивило. Я была против смертной казни — я верила, что людей можно перевоспитать, что нам нужно сосредоточиться на устранении проблем, а не стирать их и хоронить.

Такой резкий поворот в моих убеждениях меня потряс.

— Я научился необходимым навыкам у ветви власти, которой, как предполагается, не существует, — объяснил Карсон. — Эта власть работает внутри страны, шпионит за гражданами, лишает их прав, если высшее звено решит, что они совершили преступления.

Я моргнула. И поверила ему. Меня ничуть не удивило, что существовала секретная правительственная организация, которая работала в тени, делала вещи, которые могли выдумать только люди в шляпах из фольги.

Я достаточно общалась с политическими силами, чтобы знать: за занавесом скрывается целый мир.

Однако я была удивлена, что Карсон рассказывал мне все это. По сути, я была чужаком. Та, что не умела хранить секреты. И все же он не мог знать этого обо мне. Потому что он меня не знал.

И все же он был здесь и рассказывал мне, что раньше работал на сверхсекретную правительственную организацию, которая, вероятно, пытала и убивала американцев.

Карсон не произвел на меня впечатления человека, который ходил и рассказывал всем об этой маленькой жемчужине, спрятанной в его истории.

— Я хорошо учился в школе, несмотря на все это дерьмо, — продолжил он, его низкий баритон завораживал.

Его глаза не отрывались от моих. Большинство людей не поддерживали зрительный контакт в течение длительного периода времени. Их взгляды метались по комнате, взад и вперед. Длительный зрительный контакт с кем-то даже во время самого банального разговора был слишком интимным для большинства людей.

Это не банальный разговор.

Я была поймана в ловушку пристального взгляда Карсона.

— Получил стипендию в каком-то гребаном модном колледже.

Он остановился, чтобы сделать глоток вина. Я не сделала того же самого. Я просто смотрела, затаив дыхание, ожидая, что он продолжит.

— Я не учился, — сказал он, сглотнув. — Знал, что не впишусь туда. Уже тогда знал, что не создан для того, чтобы меня ставили на конвейер и вырезали по форме остальных людей. Так что я завербовался. Были еще дети из моего родного города, которые это сделали. Это был единственный выход для большинства людей, родившихся в бедности, обреченных продолжать тот поганый образ жизни. Большинство из нас пошли туда, потому что хотели причинять боль. Убивать. Куда-нибудь, где это было бы работой, а не преступлением. Конечно, мы говорили это только друг другу. Это не то, чем можно гордиться.

Теперь в его голосе не было стыда. Просто честность. Жестокая, неприкрытая честность. Я должна напугаться, когда он признался, что хотел кого-то убить.

Этого не произошло.

Время страха улетучилось. Я была голодна, жаждала большего от него.

— Оказалось, что у меня это хорошо получается, — сказал он мне, пристально глядя на меня, ожидая какой-то реакции. — Убийство. Мне это понравилось. Начальство обратило на это внимание. Проверяли меня. Хотя в то время я не знал, что они именно этим и занимались. Я прошел тест. С честью. Испытание, которое большинство мужчин проваливают. Испытание, которое большинство мужчин должны провалить. Но только не я. Поэтому они предложили мне работу. А это означало, что я должен разорвать все связи с тем человеком, которым был раньше. Сказали, что я не могу связаться ни с кем, кого люблю, — он усмехнулся. — Это была не такая уж большая жертва. На самом деле это было похоже на гребаный дар от Бога — избавиться от всего, в чем я родился, и иметь возможность создать свою собственную версию самого себя.

Дрожащей рукой я сделала глоток своего вина, не чувствуя его вкуса. Все, что я могла почувствовать, — это слова Карсона.