Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды - Леонид Крупчанов

Наивысшую оценку из всех зарубежных (и английских в том числе) писателей получает у Гоголя Шекспир, по его словам, «глубокий, ясный, отражающий в себе, как в верном зеркале, весь огромный мир и всё, что составляет человека». Творческие принципы Шекспира Гоголь распространяет и на театральное искусство, полагая, что актер на сцене должен изображать верные характеры в духе Шекспира. Более того, Гоголь считает, что самые заигранные «водевильные» пьесы можно обновить постановкой, сыграв их в шекспировской манере. Вот почему он так заботливо настойчив в советах к постановке своих пьес, и особенно «Ревизора».

Вольтера Скотта Гоголь считал художником, обновившим готический стиль в искусстве, «отряхнувшим пыль с готической архитектуры» и показавшим ее достоинства. «Могущественным словом» Вальтер Скотт распространил вкус к готике во все сферы вплоть до украшений, где этот вкус, по словам Гоголя, «не сделавшись великим», уже стал «мелким», далеким от «истинного величия» готической старины. Гоголь называет Вальтера Скотта «великим гением, коего бессмертные создания объемлют жизнь с такою полнотою»; «полнейшим, обширнейшим гением XIX века», «великим дееписателем сердца, природы и жизни». Гоголь отмечает отсутствие «следов глубокого, добросовестного изучения Вальтера Скотта» и других зарубежных писателей в статьях русских критиков.

Французская литература

Имя Вольтера, надо полагать, было известно Гоголю довольно рано, так как, оказавшись в 1836 году в Швейцарии, он прежде всего счел необходимым посетить дом, как он его ласково называет, «старика Вольтера» в Фернее. Он заинтересованно, подробно описывает дом, обстановку, и особенно вольтеровский сад. Гоголь оставляет в музее свой русский автограф. Десять лет спустя, в 1847 году, в набросках к ответу на зальцбруннское письмо Белинского, отношение Гоголя к Вольтеру – резко отрицательное. «Вольтера называете оказавшим услугу христианству и говорите, что это известно всякому ученику гимназии. – Пишет он Белинскому. – Да я, когда я был еще в гимназии, я и тогда не восхищался Волтером. У меня и тогда было настолько ума, чтобы видеть в Волтере ловкого остроумца, но далеко не глубокого человека. Волтером не могли восхищаться полные и зрелые умы. Им восхищалась недоучившаяся молодежь. Вольтер, несмотря на все блестящие замашки, остался тот же француз. О нем можно сказать то, что Пушкин говорит вообще о французе:

Француз – дитя:Он так, шутя.Разрушит тронИ даст закон;И быстр, как взор,И пуст, как вздор,И удивит,И насмешит».

Гоголь ошибается, приписывая это восьмистишие Пушкину. На самом деле это отрывок из стихотворения А. И. Полежаева «Четыре нации». В своей неприязни к Вольтеру, усугубляемой вольтеровским атеизмом, Гоголь готов сделать обобщение на уровне всей нации, привлекая в качестве союзника незыблемый для него авторитет Пушкина.

Из французских писателей, пожалуй, наибольшим авторитетом пользовался у Гоголя Мольер. Еще в 1827 году он пишет матери из Нежина о том, что в студенческом театре они ставят пьесы Мольера, Коцебу и других авторов. Уже в Петербурге в статье «Петербургские записки 1836 года», опубликованной в «Современнике» в следующем году, Гоголь пишет: «О Мольер, великий Мольер! Ты, который так обширно и в такой полноте развивал свои характеры, так глубоко следил все тени их…» Осенью 1836 года, уже из-за границы, Гоголь пишет Жуковскому, что начал заново перечитывать Мольера, Шекспира, Вальтер Скотта и даже Гомера. Конечно, Гоголь в Нежинской гимназии, как и Пушкин в лицее, в достаточном объеме в соответствии с учебными планами получил сведения о древнегреческой, средневековой и новой литературах. Но Гоголь заново перечитывает классику, начиная работу над главным своим произведением – «Мертвыми душами». Он просит своих друзей, в том числе Пушкина, сообщать ему какие-либо известные им «казусы», связанные с сюжетом «Мертвых душ». Однако уже издав первый том поэмы, в 1847–48 годах. Гоголь, по его словам, все еще «на пути разведывания» в рамках изучения классики. Гоголю кажется, что он не научился строить сюжет произведения. «Мне нужно выучиться постройке больших творений у великих мастеров. Я принялся за них, начиная с любезного нашего Гомера», – пишет он Жуковскому в декабре 1847 года.

Гоголь и раньше ставил великих писателей – Шекспира, Мольера, Гёте, Шиллера вне политики и вне легкой поэзии. В театральном искусстве высшим авторитетом для него были пьесы Мольера и Шекспира. Однако уже к середине 1830-х годов, в связи с «Ревизором» и проблемами его постановки, он начинает предпочитать многосторонние характеры Шекспира «созданным по одному и тому же образцу» персонажам Мольера. Тем не менее еще в 1837 году он с восторгом сообщает из Парижа Прокоповичу, что посетил «Тартюфа» и «Мни мого больного» Мольера, как раз в день рождения драматурга, и что «в пьесах Мольера старики, дяди, опекуны и отцы играются очень хорошо, плуты-слуги тоже прекрасно». Что касается нового прочтения Гоголем классиков в середине 1840-х годов с целью вернуть якобы утраченный им писательский талант, то на самом деле это изучение необходимо было ему для того, чтобы понять «душу человеческую».

Таким образом, взгляд Гоголя на проблемы европейской литературы изменился в большей степени на пути его эволюции, чем у Пушкина, особенно в рамках религиозной проблематики.

Гоголь связывает проблемы романтизма и классицизма в литературе с вопросами художественности и типа мышления, а не жанра, как Пушкин. Он рассматривает эту проблему в статье «Петербургская сцена в 1835–36 гг.», написанной в 1836 году. Романтизм, споры о котором шли на протяжении первой четверти XIX столетия, для Гоголя не что иное, как «стремление подвинуться ближе к нашему обществу, от которого мы были совершенно отдалены подражанием обществу и людям, являвшимся в созданиях писателей древних». Взорвали старые границы и нормы люди, по словам Гоголя, «отчаянно дерзкие, какими производятся мятежи в обществах». В борьбе с устаревшими формами они не видят границ, идут напролом и в конце концов порождают хаос и зло. И в этом хаосе они сами и являются первыми жертвами. Из этого хаоса, охватывая своими мудрыми «двойственным» взглядом старое и повое, явившийся великий художник создает новое творение. По утверждению Гоголя, такой художник, подобный Вальтер Скотту, «обращал это романтическое, с великим вдохновенным спокойствием художника, в классическое, или, лучше сказать, в отчетливое, ясное, величественное создание».

И наконец на завершающем этапе, из современного брожения, явится «будущий поэт», «вооруженный тройною опытностью». Нетрудно заметить, что «будущий поэт» с «тройною опытностью» не кто иной, как сам Гоголь, начавший работать над «Мертвыми душами». Сам Мольер, «истинный талант», теперь на сцене скучен и длинен, так как его произведения созданы по старым законам, по единому образцу, независимо от времени.

Истинным законам творчества, по мнению Гоголя, соответствовали только пьесы Шекспира.

Как видно, проблемы романтизма и классицизма имели у Гоголя и Пушкина сходное толкование. Критерий у них один – Шекспир. Только у Гоголя это третий уровень художественности («классический»), а у Пушкина – третий род («форма») поэзии (вслед за классицизмом и романтизмом). Но при этом ясно, что оба опираются на реалистические принципы творчества Шекспира, у которого социально-бытовая достоверность характеров смыкается с исторической достоверностью обстоятельств.

3. Проблемы религии в трактовке А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя

а. А. С. Пушкин и вопросы религии

Молодой Пушкин позволял себе по отношению к религии, мягко говоря, вольности. В действительности он просто богохульствовал. Поэма «Гаврилиада», написанная Пушкиным, по имеющимся данным, в 1821-м году, представляет собой пародию на евангельские истории о заточении Христа и о грехопадении Адама и Евы. Пушкин в течение 9 лет пытался отречься от авторства «Гаврилиады». В 1828 году Пушкин дважды давал показания об этом «жалком и постыдном», по его словам, произведении, которое он якобы видел еще в Лицее в 1815 году. В конце концов Пушкин написал по этому вопросу самому царю, который прекратил дело, указав при этом, что его обстоятельства ему известны «подробно», не исключено, что из признания самого автора. В письме А. И. Тургеневу из Одессы 1 декабря 1823 года Пушкин, цитируя строки из стихотворения «Наполеон», где выражено сочувствие французской революции, приводит также строку из своего стихотворения «Свободы сеятель пустынный», добавляя, что это его «последний либеральный бред», что он «закаялся и написал на днях подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа (Изыде сеятель сеяти семена своя…) В 1824 году третье жандармское управление перехватило письмо Пушкина к В. К. Кюхельбекеру из Одессы, которое на многие годы приклеило Пушкину ярлык «атеиста». Пушкин пишет здесь, что при чтении Библии и Шекспира «святой дух» ему «иногда по сердцу», но однако он «предпочитает Гете и Шекспира». Пушкин замечает, что создавая романтическую поэму, берет «уроки чистого атеизма». В Одессе Пушкин встречает, как он говорит «единственного ученого философа» глухого англичанина, который «исписал листов 1000, чтобы доказать что не может быть студента разумного, творца и правителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души». Эта система, добавляет Пушкин «к несчастию более всего правдоподобная». Его письмо явилось причиной высылки Пушкина из Одессы в Михайловское. В письме к В. Ф. Вяземскому в октябре 1824 года, уже из Михайловского, Пушкин с возмущением пишет, что его обвиняют в проповедовании атеизма «сестре – небесному созданию и брату – потешному юнцу, который восторгался» его стихами.