Хроники несчастных - Дмитрий Галабир

равно будет улыбаться и радоваться жизни. Никогда ни на что не жалуется, не причитает, принимает всё как благо, убежденная в том, что разрешить можно любые жизненные невзгоды, главное, найти к решению проблемы правильный подход.

Даже смерть деда от пьянства десять лет назад её не сломила. Баба Валя осталась одна, но нашла силы не опустить в одиночестве руки и не сгинуть в тишине холодной и черной тоски.

Как помру, похороните меня по-человечески и всё, – говорит она регулярно. – Больше мне ничего не надо. Дом себе заберите со всем хозяйством, распоряжайтесь как хотите. Вы люди хорошие и кроме вас у меня никого больше нет.

Мать всегда просит её не настраиваться на плохое и не говорить ничего о смерти, ведь она такая молодая и красивая.

Стоит признать, выглядела баба Валя несмотря на возраст действительно бодро и ничего не предвещало плохого, но годы летят и… кто их остановит? Это неподвластно никому. Никто не вернет ей молодость. Она понимает это и как любому другому человеку в почтенном возрасте бабе Вале, наверное, уже страшно засыпать ночью, зная, что утро может не наступить.

Но это тоже часть жизни.

– Так, девки! Ну-ка не расклеиваться! – закончив с маминой ногой, бойким не по ситуации голосом командует она.

Мать устало вздыхает, а я отстраненно засматриваюсь на фиолетово-алый закат, все сильнее прижимающийся к горным макушкам вдали. Еще один день уходит и его не остановить. Тает подобно льду под жарким летним солнцем.

– Что нам остаётся? – спрашиваю я, вглядываясь в мягкое морщинистое лицо бабы Вали.

– Ждать, – отвечает она не задумываясь. – Ждать и надеяться.

– На кого?

– На милицию, а на кого ж еще? – удивляется баба Валя.

Поправив косынку, она обращается к матери и распоряжается: – Ногу не нагружать, повязку не снимать.

– Полиция нам не поможет, – говорю. – Я должна сама всё решить.

– Что же ты можешь? – спрашивает сурово баба Валя. – Ты хоть и смелая такая, но поверь мне, одной тебе не справиться, так что…

– Я справлюсь.

– Послушай меня, детка. Тебе лучше остаться дома, рядом с мамкой… Ты поглянь на неё. Разве можно её в таком состоянии одну оставлять?

– Мне все равно, – честно признаюсь я. – Вы же здесь, вот и присмотрите за ней.

– Пойми, ей ты нужна, а не я, – заверяет меня баба Валя. – Понимаешь?

Я жду, что мать опровергнет её слова, но она подло молчит.

Сука.

– И что? Ждать, пока папа сам вернется? – раздраженно спрашиваю я.

Абур встрепенулся, повел носом, принюхался. Посмотрев на нас внимательно, вновь прижал морду к земле и закрыл глаза.

– Папа не вернется сам! Ему нужна помощь! – я сжимаю руки в кулаки. – Нельзя просто сидеть и ждать!

Баба Валя укрывает теплыми ладонями наши с мамой колени и говорит, что все будет хорошо.

Теплый летний ветерок ласкает мои щеки, небо предательски темнеет, забирая у меня еще один день, прожитый без отца, глаза непроизвольно смыкаются и не хотят открываться.

– Брести туда в темноте, в одиночку… в такую даль… – многозначительно бормочет баба Валя. – Это же смерти подобно!

– Но впереди целая ночь! Я не могу сидеть и ждать, пока наступит утро! – возмущаюсь я.

– Какая же ты упрямица, – сокрушается баба Валя. – Не теряй ума, детка. Не горячись…

– И что же мне тогда делать?

– Спать, – заботливо протягивает она. – Отдыхать…

Сон, наваливающийся на меня последние полчаса, и вправду становится сильнее. Трудно его игнорировать.

Баба Валя прижимает меня к груди, поглаживает волосы.

В её теплых объятиях меня размачивает ещё больше. Через несколько минут под этот сладкий и добрый голос я засыпаю окончательно.

* * *

Проснулась глубокой ночью – чуть не упала с лавки.

Спать на ней ужасно неудобно – тело разболелось еще сильнее, шею свело.

А еще я порядком замерзла, хоть меня и укрыли пледом, положили под голову подушку.

Никто меня не разбудил – побоялись, что я подскочу и тут же побегу обратно в горы.

Стала перебирать в голове вчерашние события и постепенно начала осознавать, что баба Валя была права.

Всё это время мной двигал нервный импульс, горячее желание помочь родному и любимому человеку – и это абсолютно нормально. Плохо другое – если со мной что случится, отцу я уже ничем помочь не смогу, поэтому и вправду лучше доверить это дело полиции. Нужно, чтобы они снарядили поисковые отряды, привлекли к этому непростому делу специально обученных людей, технику… А уж к ним я точно присоединюсь. Помогу, чем смогу. Сделаю всё, что надо.

Скинув с себя плед, иду в дом.

Мать спит, бабы Вали нет.

Я хоть и нашла во вчерашних её словах разумное, всё же не могу избавиться от настойчивого ощущения, что предала отца, предательски уснув. Как можно спать, когда твой близкий человек в беде?

Пошла к себе в комнату. Взяла нашу с папой фотографию, села на кровать и пристально разглядывала её – внимательно изучала каждый фрагмент, вглядывалась в папины глаза, руки, плечи. Я на этой фотографии совсем маленькая, отец – молодой, веселый, не такой уставший как в последние годы, счастливый.

Вспоминала те дни, то как отец катал меня на санках снежными зимами, строил ледяные горки, снеговиков, как учил плавать, рыбачить, жарить мясо.

Мне в этих воспоминаниях было тепло и уютно, но когда засветало, я, не теряя времени, оделась потеплее и вышла к дороге. Дождалась попутного автобуса и поехала в сторону Кегена.

Ехать туда примерно минут сорок. Всю дорогу я сопротивляюсь желанию уснуть, периодически просыпаясь в опасении, что проехала нужную остановку. Боролась я со сном успешно, но на подъезде к Кегену всё-таки сдалась. Хорошо рядом сидел внимательный дядька. Он слышал, как я сказала водителю, куда еду и разбудил меня.

Джусаева на месте не оказалось, но я поговорила с дежурным. Он сказал, что мать моя приходила и все уже рассказала, майор в курсе. Просил подождать.

Услышав слово «подождать» я взбесилась. Наорала на него, высказав всё накопленное не стесняясь выражениях, и изможденная упала на лавочку.

Дежурный – загорелый мужчина лет тридцати пяти с пыльными всклокоченными волосами посмотрел на меня равнодушно и сказал, что на первый раз прощает, а на второй закроет на пару суток посидеть и подумать над своим поведением.

Думает, напугал меня? Ага, щас!

Не отрывая глаз от кроссворда, он не менее равнодушно сует в рот сигарету и начинает дымить прямо в этой своей конуре. Так он и сидел все полтора часа – уткнувшись в газету и покуривая сигареты, пока не появился Джусаев.

На майора