Бессердечный принц. Раскол - Яна Мелевич

немного подняло настроение, а пискнувший смартфон напомнил о делах. Как и папка, что которая лежала поверх каких-то бумаг.

— Издевательство, — процедил Андрей. Для пущего эффекта он всплеснул руками. — Тебе можно на всю страну светить любовницей и водить ее по театрам, несмотря на договоренности с австрийским императором. Зато меня за каждый чих дергают!

— Почаще выступай на стороне протестантов и прыгай на главной площади, Андрюша, — я сел в кресло и достал смартфон. — В следующий раз поедешь в тюрьму вместо Парижа.

— Немыслимо, — растрепал волосы кузен.

— Ага, — кивнул я, пролистывая краткий отчет от Баро Степановича.

Один нападающий самоубился, второй молчал, Оксана Мечихина попала в больницу. Прелестно. Все-таки день, начавшийся плохо, также отвратительно заканчивался. И судя по трем пропущенным от Ольги, останавливаться не собирался. Где носило Влада — вопрос отдельный. От него не поступило сообщений, кроме того, где говорилось, что дворцовая полиция занялась расследованием с корпусом жандармов.

— Ты не имеешь права, — зло добавил Андрей, видя, как я отвлекся. Правда, телефон на стол послушно бросил. Даже разблокировал без напоминаний.

— Лучше бы сидел в Париже, — я махнул рукой в сторону двери. — Выход там.

— Я подам жалобу императору.

— Заодно утри сопли перед встречей. Отец ненавидит плачущих мужчин.

Мы посмотрели друг на друга: Андрей — с ненавистью, я — с долей цинизма.

— Твоя паранойя перешла границы, Алекс, — обреченно вздохнул Андрей. — Видишь врагов там, где их в помине не наблюдалось.

— Когда-то двор тоже не верил, что «Красная заря» поднимет флаг против монархии, и благодаря либералам по улицам Петербурга польется кровь, — я откинулся на спину кресла. — С подачи таких, как ты и твои друзья, кузен.

— А княгиня Волконская-Репнина придерживается тех же взглядов? — глумливо усмехнулся Андрей. — Или ее отправят в расход, когда ты наиграешься?

— При чем здесь Ольга? — я стиснул его смартфон.

— Ну как же? — короткий смех откликнулся мурашками по коже. — Все обладатели хаоса подлежат уничтожению согласно закону. Или у постельной грелки цесаревича особый статус?

— Десять секунд, — жестко сказал я. — Или тебя отсюда вынесут вперед ногами, если ляпнешь хоть слово в сторону княгини.

Андрей шутливо поклонился, затем исчез в дверях, бросив на прощание:

— Встретимся за ужином, ваше императорское высочество. Верните телефон целым, пожалуйста.

Аромат ладана заполонил пространство вокруг, и виски заныли. Неспешно пролистывая вчерашние фотографии в телефоне кузена, я потер лоб, затем взял со стола отложенный смартфон.

Позвоню Ольге, пусть отчитается о поездке в тюрьму. Вдруг она заметила что-то, о чем мне не доложились.

«Последний удар остался за твоим кузеном», — прошелестел Жнец, но ответа не дождался.

[1] А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

Глава 17. Ольга

Утро началось с паники и суматохи. Повсюду носились слуги, мои падчерицы гоняли горничных из комнаты в комнату, спеша подготовиться к вечернему посещению Большого театра.

Я устало отвернулась от окна. Ничего интересного там не нашлось, лишь промерзший пруд под сугробами да опавший по осени сад, где лысые деревья со скрипом покачивались в такт друг другу. Хмурые тучи обещали снег к середине дня, а противный влажный ветер с Невы кружил между серебристыми тополями и бросался на зазевавшихся охранников.

Здесь, в бывшей усадьбе Ланских на проспекте Энгельса, я чувствовала себя одинокой. Два этажа, куча комнат, много мебели — но домом это место у меня язык не поворачивался назвать. Подарок Алексея на третий месяц моей службы из романтичного гнездышка превратился в тюрьму, потому что повсюду стояли его люди. Под окнами мелькали гвардейцы, полиция постоянно прочесывала окрестности «в целях безопасности».

Всевышний, даже продуваемый сверху донизу дом Репниных-Волконских казался предпочтительнее. Там штат прислуги выбирался мной, каждая трещина в потолке была до боли знакома. А здесь что? Антикварные столы, дорогая лепнина, резная отделка — все, безусловно, красивое и со вкусом подобранное. Правда, зачем оно мне, если вздохнуть нельзя без косого взгляда бдительного управляющего.

— Ваше сиятельство, завтрак, — в комнату с подносом вошла горничная. Один короткий стук, за которым последовало мое вялое приглашение войти.

— Поставь, — я махнула рукой на туалетный столик, где царил хаос.

Финансовые отчеты валялись вперемежку с графиками и бухгалтерскими документами, которые требовали моей подписи. Сверху на неаккуратной стопке флаеров и различных приглашений лежала перьевая ручка, рядом — брошенная записка. На куске бумаги красовался номер, но я так и не вспомнила, зачем он нужен. Доставка или техническая служба? Одни черти знали. Меня сейчас куда больше заботил ноутбук, где почти шесть часов на почте ждало ответа отосланное письмо с отчетом для цесаревича.

Уж время близилось к завтраку, а мой Герман даже не соизволил прочесть послание. Или прочел, но про короткую отписку не подумал. Вполне нормально для Алексея, если он загружен делами, только… Я же волновалась.

Вдруг ему не понравилась моя оценка Влада и его поведения в тюрьме? Или упоминание несчастной Оксаны, для которой я попросила помилование, на всю ночь погрузили наследника Романовых в думы? Иногда я люто ненавидела Алексея, когда тот закрывался от внешнего мира стеной глубокомысленного молчания.

Все-таки зря я написала, что Влад повел себя неподобающим образом, и перечислила весь спектр эмоций, которые почувствовала в допросной. Брат или нет — цесаревич благоволил Ящинскому. Порой слишком.

— Мастер прибудет к девяти утра, ваше сиятельство, — вновь напомнила о своем присутствии горничная. — Платье готово, вчера забрала его из химчистки. Туфли привезут к обеду, как и гарнитур из мастерской Фаберже. Сударыня Анна и мисс Нора Пиль передают вам глубочайшую благодарность за сделанный заказ.

— Им послали ответную благодарность, отзыв на сайте оставили?

— Да, ваше сиятельство.

— А туфли из последней коллекции Кристины Долгорукой?

— Безусловно, ее сиятельство лично отложила их для вас.

Василиса опустила ресницы, чтобы скрыть беспокойство. Мой взор замер на коротких светлых волосках, почти незаметных на фоне белой кожи. Они практически не отбрасывали тени на пухлые щечки, отчего казалось, что у бедняжки и глаза, точно у рыбы — навыкате, и ресниц почти нет. Зато у Василисы был маленький рот, приплюснутый нос и нескладная фигура. Про мелкие кудряшки цвета мышиной шерсти и говорить нечего: зеленца от дальнего родства с кикиморами нисколько не украшала эту мочалку на голове бедняжки.

— Ты вроде отпрашивалась к родне в деревню, — задумчиво проговорила я,