Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия - Уильям Моррис

— Как? — удивился я. — Неужели все, что изготовлялось, было скверно?

— Не совсем так, — ответил старый Хаммонд. — Один вид изделий был очень хорош: это — машины, которые употреблялись для производства различных товаров. Обычно эти машины изготовляли чрезвычайно тщательно, и они превосходно выполняли свое назначение. Таким образом, можно сказать, что великим достижением девятнадцатого века было создание машин, этого чуда изобретательности, труда и терпения, используемого для производства безграничного множества бесполезных вещей. Впрочем, владельцы машин не смотрели на выпускаемые ими товары как на материальные блага, а только как на средства для личного обогащения. Единственной проверкой качества было — находит ли товар сбыт.

— И люди мирились с подобным порядком? — спросил я.

— Да, некоторое время, — ответил Хаммонд.

— А потом?

— А потом произошел переворот,— сказал, улыбаясь, старик, — и девятнадцатый век увидел себя в положении человека, у которого во время купанья украли платье, отчего ему пришлось голым идти по городу.

— Вы очень жестоки к несчастному девятнадцатому веку! — заметил я.

— Конечно, — ответил он — я его хорошо знаю!

Немного помолчав, он продолжал:

— В нашей семье сохранились предания, даже точные воспоминания, связанные с этой эпохой. Мой дед был одной из ее жертв. Если вы что-нибудь знаете об этом времени, вы поймете, сколько он должен был выстрадать, если я вам скажу, что он был в те дни истинным художником, одаренным человеком и революционером!

— Да, я понимаю, — сказал я. — Но теперь вы, кажется, в корне все это изменили?

— Да, — ответил он. — У нас изготовляют такие вещи, в которых есть необходимость. Люди работают для своих соседей, как для самих себя, а не для какого то отдаленного рынка, о котором им ничего не известно и над которым они не имеют контроля. А раз у нас больше нет купли и продажи, было бы безумием производить товары наудачу: авось они кому-нибудь понадобятся. Ведь теперь уже нет людей, которых можно было бы заставить купить их. Поэтому все, что теперь изготовляется, сделано хорошо и отвечает своему назначению. Все товары должны иметь спрос, поэтому не производится ничего низкопробного. Далее, определив, как я уже говорил, что нам нужно, мы только это и производим. А так как никто больше не заставляет нас производить великое множество бесполезного хлама, у нас достаточно времени и возможности работать над изделием с любовью. Pa6oты, слишком утомительные для ручного труда, выполняются весьма совершенными машинами. Но там, где можно найти удовольствие, работая своими руками, машины не применяются. Нет ничего трудного в том, чтобы найти работу по вкусу и особенностям каждого, поэтому никто не приносит себя в жертву ради нужд соседей. Иной раз мы замечаем, что изготовление какой-нибудь вещи сопряжено со слишком большими затруднениями и беспокойством. Тогда мы отказываемся от этой вещи и обходимся без нее. Мне кажется, вам должно быть ясно, что при таких условиях труд у нас представляет собой приятное упражнение для ума и тела. Вот почему никто не избегает труда, а, напротив, все ищут его. А так как люди, работая поколение за поколением, приобретали все большую ловкость и навык, сама работа стала им гораздо легче, и теперь, хотя они работают меньше, производят, вероятно, больше. Этим и объясняется упомянутое мною опасение, что количество работы может сократиться. Вы, должно быть, и сами это заметили. Эта боязнь усиливается среди нас вот уже несколько десятков лет.

— А вы допускаете, что у вас может возникнуть нечто вроде голода в области труда? — спросил я.

— Нет, — ответил он, — и скажу почему: каждый старается сделать свою работу возможно более приятной. Это приводит к повышению качества, так как никому не охота заниматься трудом, не приносящим ему чести. Это заставляет работать более обдуманно и старательно. К тому же многие изделия можно отнести к произведениям прикладного искусства, и это открывает широкие возможности работы для искусных мастеров. Опять-таки, если искусство неисчерпаемо, то неисчерпаема и наука. Она перестала быть просто безобидным занятием, на которое образованному человеку не зазорно тратить время. Теперь она стала жизненным делом для многих людей, увлеченных преодолением ее трудностей и любящих ее больше всего на свете. Кроме того, внося в работу все более элемент удовольствия, мы теперь можем взяться за изготовление таких полезных предметов, от которых раньше отказывались из-за трудности производства. Кстати, я думаю, что разговоры о возможности «нехватки» работы вы можете услышать только в наиболее передовых частях Европы. Те же страны, которые когда-то были колониями Великобритании, и Америка, особенно та часть последней, которая называлась Соединенными Штатами, представляют для нас широкое поле деятельности, и это еще надолго. Эти страны, а больше всего бывшие Соединенные Штаты, сильно пострадали от последних лет старой цивилизации. Люди прозябали там в таких ужасных условиях, что теперь они очень отстали во всем, что скрашивает жизнь. Можно сказать, что почти целое столетие жители Северной Америки затратили на то, чтобы постепенно создать себе место для поселения там, где раньше была зловонная мусорная свалка. В тех краях найдется для нас еще много работы, тем более что страна очень велика.

— Хорошо, — сказал я, — меня очень радует, что перед вами такое счастливое будущее. Но я хотел бы задать вам еще несколько вопросов и этим на сегодня кончить.

Глава XVI

ОБЕД В ЗАЛЕ РЫНКА БЛУМСБЕРИ

Не успел я договорить, как услышал у двери шаги, и вошли наши влюбленные, оба настолько прекрасные, что без всякого чувства неловкости можно было смотреть на их взаимную нежность, которой они почти и не скрывали. Казалось, весь мир тоже должен питать к ним чувство любви. Что же касается старого Хаммонда, то он смотрел на них взглядом художника, только что закончившего картину, которая удалась ему так, как он ее задумал. Он был совершенно счастлив.

— Садитесь, садитесь, молодые люди, и не шумите, — сказал он. — У нашего гостя осталось еще несколько вопросов.

— Я так и думал, — заметил Дик, — вы просидели всего лишь три с половиной часа, а ведь едва ли за такое короткое время можно изложить историю двух столетий. Кроме того, вы, вероятно, еще забрели в область географии и обсудили вопросы мастерства.

— Что касается шума, дедушка, — сказала Клара, — то вам скоро помешает звон обеденного колокола. Нашему гостю, я полагаю, он покажется сладкой музыкой, так как, по-видимому, он завтракал рано, а вчера провел утомительный день.

— Да, — сказал я, — сейчас, когда вы об этом упомянули, я действительно почувствовал голод. Я очень долго питался удивлением. Это сущая правда, — подтвердил я в ответ на ее улыбку — и какую прелестную улыбку!

Как раз в этот миг с невидимой башни где-то высоко в воздухе раздался серебристый колокольный перезвон. Его нежная, прозрачная мелодия показалась моему непривычному слуху песней первых весенних дроздов и вызвала у меня вихрь воспоминаний. Они воскрешали частью мрачные, частью светлые картины, но и те и другие сейчас только радовали меня.

— Никаких вопросов до обеда, — сказала Клара, взяла меня за руку, как сделал бы ласковый ребенок, и повела вниз по лестнице, во двор музея, предоставив обоим Хаммондам следовать за нами. Мы направились к рынку, где я уже раньше побывал. Длинная вереница нарядно одетых людей входила туда одновременно с нами.

Повернув в галерею и войдя в богато украшенную резьбою дверь, у порога которой хорошенькая темнокудрая девушка подарила всем по прекрасному букету летних цветов, мы очутились в зале, который был гораздо больше зала хэммерсмитского Дома для гостей, богаче по архитектурной отделке и, может быть, еще прекраснее. Мне трудно было оторвать взгляд от стенной живописи, а кроме того, я считал неудобным смотреть все время на Клару, хотя она, этого и заслуживала. Я сразу же заметил, что сюжеты картин взяты из древних мифов, о которых в мой век мало кто знал. Когда оба Хаммонда сели напротив нас, я сказал старику, указывая на фриз:

— Как странно видеть здесь эти сюжеты!

— Почему же, — возразил он, — вам нечему удивляться: здесь все знают эти сказки, они очень изящны и не слишком трагичны для места, где люди едят, пьют и веселятся. В то же время они богаты забавными эпизодами.

— Право, я не ожидал, — улыбнулся я ему в ответ, — найти здесь увековеченными «Семь лебедей», «Короля золотой горы», «Верного Генриха» и другие, собранные Якобом Гриммом{40}, интересные сказки глубокой старины, казавшиеся слишком наивными даже в его время. Я думал, что вы-то, наверно, совсем забыли такие ребяческие темы.

Старый Хаммонд тоже улыбнулся и ничего не сказал, зато горячо вмешался Дик: