Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (сборник) - Вячеслав Бакулин

Виктор Лебедев

Плесень

Никто не помнил, как плесень появилась в доме. Случилось это очень давно, день выветрился у всех из головы. Один лишь старик по прозвищу Дровосек знал об этом, но помалкивал. Помнили лишь, как проснулись наутро, сладко потянулись в своих кроватях, спустили босые ноги на прохладный пол, покрытый выщербленной плиткой, и учуяли, будто изменилось что-то. Плесень за ночь заняла подвал. Кеша еще тогда пытался сделать хоть что-нибудь: громко топал, хлопал в ладоши, кричал «у-у-у», силясь прогнать зловредную, да без толку. Ну и полез он сдуру в подвал, больше мы его не видели.

Вот тогда и встал вопрос – заколосился, словно рожь в поле, затрепыхался мухой в паутине. Как избавиться от плесени? Ничего лучше не придумали, как натаскать земли со двора и засыпать пол ровным слоем толщиной с ладонь. Упахались мы тогда, дом-то у нас большой, просторный, непросто весь пол землей укрыть. Но справились – к ночи землица шуршала под ногами. Радовались мы, хоть и устали очень, победили напасть, умнее ее оказались.

Помню, гуляли, почти всю ночь кутили, пили дрянь из длинных трубочек. Ну, тех самых, которых много можно сыскать у нас в комнатах. Свисают они с потолка, сплетаются на столах. Когда скучно нам, невмоготу совсем – дуем мы в эти прозрачные трубочки, слюни пускаем и смотрим, как они передвигаются. Славно, значит, повеселились тогда, редко себе такое позволяем, все же время неспокойное.

А на следующее утро, только проснувшись, поняли, что плесень-то мы победили, но в доме поселилась грязь. Тут уж выбирай, плесень или грязь. Ну, большинство и решило, что уж лучше, как сейчас. Пусть грязно, но почти безопасно. Только Удод что-то прошамкал, вспухли пузыри в углах грубо очерченных губ, но его никогда никто не понимал. Как-то не хотелось проснуться посреди ночи, когда луна сквозь окно заглядывает тебе в душу, и почувствовать, что плесень уже в тебе, закралась в каждую живую складочку, шебуршит, хозяйничает. Жаль только, не стало по утрам удовольствия от холодного пола. Раньше ведь как – проснешься спозаранку, ноги спустишь и наслаждаешься, немеют от холода ступни, а ты знай себе улыбаешься и кайфуешь. А теперь, после того дня, как грязь атаковала нас, злые мы очень долго бродили, мало разговаривали друг с другом, огрызались. А виновата, как ни крути, во всем плесень. Вовремя мы опомнились, а то не избежать бы беды.

Тем временем, разболотилось снаружи, дело к лету шло. Лето – суетная пора. Прыгаешь с кочки на кочку по местным топям, что простираются практически от дверей нашего дома, пугаешь зайцев местных, те бросаются в стороны из-под ног и всякий раз норовят укусить тебя за ляжку, а иногда вспорхнут и смотрят на тебя, осуждают, что нарушил их покой, согнал с насиженного сырого местечка. Но нам их гнезда ни к чему, птенцы их невкусные, а у взрослых тварей мясцо жесткое, как резина от покрышек старенькой «Волги», которая на заднем дворе у нас обитает. Долго я на нее заглядывался, больно нравилась она мне, а пуще всего – покрышки, глаз не свести. Ну и куснул я их пару раз, а ей хоть бы хны, как стояла, так и стоит. Моргают в лучах солнца глазки. Ну, отвлекся я.

Так вот. Лето. Жара. Порхают зайцы, а мы бредем в лесок – запасы на зиму надо делать. Это лето урожайное, как никогда. Грибочки пни усыпали, хоть двумя руками загребай да в подсумок. Голодать уж точно не будем. Солнце высушит разложенные на крыше грибы, сделает за нас почти всю работу, а мы и рады – всю зимушку потреблять будем. Ягоды тоже сушим, листочки всякие – полон лесок богатств, только не ленись, собирай себе спокойно.

Летом, правда, упыри приходят. И чего им неймется у себя в подземельях? Ходят вокруг, вынюхивают, выискивают что-то. Уже и на людей перестали быть похожими – не глаза, а лупы здоровые, неживые, как стекляшки. Морды хоботком заканчиваются. Наверное, они плесени объелись. А главное, все как один друг на друга похожи, не отличишь. Как китайцы раньше. А может, это и есть китайцы – то, что от них осталось. Мы все время ожидаем подвоха от упырей, неспроста они бродят в окрестностях, точно замышляют что-то.

Но и мы не дремлем. Один раз подобрались упыри слишком близко, так мы такого тумана напустили, скрыл он нас, спрятал, – и не поймешь, что там за вихрящейся клубами стеной. А они и не решились заглянуть, постояли, потыкались тупыми мордами, помахали руками и разошлись. Хитрые. Только притворяются глупыми, а сами замышляют что-то – у меня нюх на это, меня не проведешь.

По вечерам, усталые, собираемся в самой большой комнате, болтаем, спорим, дурачимся, вспоминаем былое. Жмых, как всегда, стоит на своем, его никогда не переспоришь и не переубедишь. У него на все готов ответ: «Я банан». И все твои доводы разбиваются, как о каменную стену. Поднаторел он в спорах, всегда выходит победителем. «Я банан» – и чувствуешь, как только что сказанное тобой покрывается мелкой сеткой трещинок, осыпается на земляной пол, а земля смягчает звон. То ли дело было, когда звенело об напольную плитку. Спасибо плесени. Чуть ли не самого дорогого лишила.

Мы собираемся так каждый день, с момента Большого Трындеца, как любит выражаться наш Дровосек. Он единственный, кто следит за временем. Придумал себе какую-то сложную систему с таблицами и графиками и отмечает что-то там. Говорит, страшно подумать, что на дворе уже две тыщи тридцать третий, но мы лишь посмеиваемся над ним. Он у нас немного того. Когда мы хихикаем над его словами, он нас обзывает:

– Недалекие, – говорит, – неужто ничего не понимаете? Большой Трындец наступил, а нам посчастливилось выжить. Слава Богу, на окраине наша больничка, да и до большого города еще топать и топать.

Не, ну не идиот ли? Он один такой, остальные – нормальные.

Дровосек практически ничего не рассказывал нам о своей прошлой жизни. Просто однажды пришел к нам из леса, а мы тут уже были, с самого начала. Пришел он и стал с нами жить. Мы-то гостеприимные, если к нам без камня за пазухой. А он мужик с виду порядочный, ну и что, что чудак. За это грех дразнить. Живет с нами, дело свое делает наравне с другими, мы не жалуемся.

А почему Дровосек? Так с топориком пришел, что же ему еще в лесу было делать? Работа-то механическая, знай себе, маши топором да отскакивай в сторону вовремя от падающих деревцев. Но, видать, один раз он все же не успел отпрыгнуть – оттого и соображает дольше остальных. Так поговорка и родилась у нас: «Если ты не Дровосек, все поймешь за десять сек».

Поначалу рассказывал он много, байки травил, глаголил. Сидит на подоконнике, руками размахивает и вещает:

– Избушка там стоит, среди дубов гигантских. Надежно ветками и высокой травой от любопытных глаз укрыта. Так тесно обступили ее деревья, что в двух шагах мимо пройдешь и не заметишь. Только если знаешь наверняка, ищешь ее – сможешь увидеть. Но постараться сильно надо. И без слов волшебных туда лучше не соваться. А слова такие: «Избушка, избушка, не прячься, покажись, мне врата открой». Ежели с намерениями недобрыми пожаловал или попусту пришел, просто на чудо взглянуть, то прибежит тяни-толкай, и тогда худо придется. Опасный это зверь. Коль придется с ним дело иметь – попробуй-ка, объясни ему, зачем пожаловал. Слушает он тебя, кивает по очереди то одной головой, то другой, а сам себе на уме, может и наподдать копытцем, а может руку или ногу изжевать всю в наказание. Видите? – и показывает отметину на груди. – Это он мне копытом, падла, саданул. На всю жизнь след остался. Я думал, он мне грудную клетку проломит тогда.

Помолчал немного, собираясь с мыслями, и добавил:

– Убежать от него сложно, как и врасплох застать. Одна голова отвернулась, а другая в этот момент смотрит за тобой, следит. И не бывает так, чтобы обе головы в одну сторону смотрели.

Конечно, не отнеслись мы всерьез к его словам тогда. Не дети мы малые, чтобы в такие сказочки верить. А я вообще предпочитаю верить только в то, что вижу.

Любил Дровосек иногда поглубже в лес забраться, побродить по глухой чаще и кого-нибудь из нас звал постоянно. Звал и меня – на избушку посмотреть, но я не пошел. Страшновато, хоть и не признался вслух в этом. А Вепрь ходил – крепкий малый, и Миша ходил, и Барабек. Только вот не вернулись они обратно. А Дровосек вернулся – уставший, исцарапанный. Говорит, не дошли, в болотах увязли. Даже всплакнул по товарищам, а мы его утешали всей нашей дружной компанией. А топорик его заляпанный чем-то бурым был, и одежда порвана местами, и царапины на руках и лице. Но на это Дровосек сказал, что кабанчика нам хотел принести, порадовать нас знатным обедом, да ранил зверя только, и тот скрылся. Вот ведь, хоть и беда с головой у Дровосека, а все одно о нас думает.

А через неделю, когда мы собирались в лесок и уже открыли двери, на крыльце нас ждал сюрприз – упырь залетный.

Угодил он в щель на крыльце, провалилась нога, а вытащить не может – давно мы залатать хотели эту дыру, но руки не доходили. Сами-то мы знаем и обходим стороной, просто вид парадный портит. Ну, торчит упырь, значит, на крыльце, дергает свою ногу, а мы понаблюдали за этим делом пару минут и повязали незваного гостя. Еще не придумали, что делать с ним будем, затащили лишь в комнату, на стул усадили, обступили его полукругом и смотрим во все глаза. Он тоже на нас долго так посматривал, а потом такую штуку выкинул, что челюсти у нас отвисли. Берет он, значит, себя за хобот и стаскивает с себя кожу, сдирает, и все ему нипочем, даже не поморщился. А под кожей – лицо человека, вот так поворот. Оборотень перед нами, значит. Понял упырь, что скрываться от нас уже поздно, просто так мы его не отпустим. Переговоры решил вести. А на переговорах оно как – люди ведь только с себе подобными будут дело иметь. Скинул он кожу, бросил ее себе под ноги и смотрит на нас внимательно. Дровосек первый вопрос задал.