Клуб любителей диафильмов (сборник) - Нина Хеймец

– До свидания, – произнесла она, немного помедлив. Потом Екатерина Аркадьевна спустилась на первый этаж. Перед возвращением нужно было успеть прибраться.

Вечером заметно похолодало, и Екатерина Аркадьевна жалела, что не взяла с собой второй свитер. Прошел дождь, Екатерина Аркадьевна старалась обходить лужи, едва заметные в свете редких фонарей. «Как много тут листьев, – подумала она вдруг, – И все уже потемнели». Она остановилась, посмотрела по сторонам. Под ногами, на повороте тропинки, выхваченном светом фонаря, и дальше, вокруг, куда ни взгляни – земля была застлана листьями – кленовыми, дубовыми, осиновыми, упавшими с еще каких-то, малознакомых ей деревьев. Листья были уже совсем осенними, одинакового цвета. Или это только вечером так казалось.

«Как будто кто-то силуэты вырезал, множество силуэтов, словно тренировался, а потом всё здесь оставил, зачем-то». Она вдруг услышала негромкий стук – звук железки звякнувшей об камень. Ключи! Екатерина Аркадьевна сунула руку в карман дождевика. Так и есть! Ключей в кармане не было. Она наклонилась и стала шарить руками в листве. Шерстяная шапочка съехала на глаза, спина затекла, Екатерина Аркадьевна попыталась, было, разогнуться, перевести дух, но пластмассовый каблук заскользил вперед, и она упала на спину, навзничь, раскинув руки, глухо ударившись затылком об глинистую тропинку. «Я и сама как лист дерева, в этом наряде, – подумала Екатерина Аркадьевна, – меня и не отличишь». И вдруг она почувствовала, как где-то в глубине грудной клетки, в той ее точке, где так тяжело и так пусто, сформировался бумажный комочек. Он становился все ощутимей, а потом вырвался наружу, и – как тетрадный листок, из которого складывали оригами, но отчаялись, махнули рукой, сдались, распрямили – развернулся в воздухе, разгладился и оказался, по форме, как лист дерева, похожий на кленовый, но все-таки и не кленовый: контур немного другой. Поднявшийся ветер подхватил его, поднял с земли сухие листья, закружил их, увлекая вверх, за кроны деревьев, к облакам, в стынущий воздух, подсвеченный бликами ночных рек, прихваченный светящимися ленточками электричек, в которых возвращающиеся домой пассажиры всматриваются в полустанки за темными стеклами – не задремать бы, не задуматься, не пропустить бы.

Корень одуванчика

И тогда ты сказала: «Давай поиграем в “наоборот”». Было самое начало июля, мы сидели на шпале, за старой водокачкой. Шпала была совсем потемневшей, ты всегда говорила, что, если ее перевернуть, то там окажутся червяки, пауки, улитки – все, кого мы стараемся не видеть, и они и не показываются. Мы увидим их, и шпала развалится от времени. Мы ее не переворачивали, приходили и сидели на ней, каждый год. Я считала, что тут собирались строить железную дорогу, а потом передумали, а шпала осталась лежать. Было утро, солнце висело над правым виском, приходилось щуриться одним глазом. Ты говорила, что один глаз видит, а другой – предполагает. Сначала мы просто играли в антонимы. Я говорила: «колодец», а ты: «озонная дыра»; я: «солдатики», ты: «Гималаи»; я: «кровь», ты: «пустота»; я: «влюбиться», ты: «дура, что ли?!»

Мы замолчали, смотрели, как поднявшийся ветер сдувает с одуванчиков белые парашютики, они дрожат в воздухе, блестят на солнце – целые полки, армии, а потом их сметает, уносит вместе с воздухом, и на месте исчезнувшего воздуха тут же возникает новый, с новыми парашютиками. Потом мы пошли домой, а вечером ты взяла мамину краску и покрасила волосы в черный цвет. И так и пришла ко мне в гости, с черными волосами, и в мамином же белом свитере. Это, конечно, был шаг навстречу, потом что черный свитер у меня был, и очень мне, кстати, нравился, а волосы у меня и так светлые – но я все равно нашла в ящике письменного стола белый мел и их покрасила. Когда мы вышли на улицу, начался дождь. У меня по лицу текла штукатурка, и ты говорила, что еще немного, и я пойду трещинами. А по твоему лицу текли сумерки, и я дразнилась, что у тебя во лбу вот-вот зажгутся звезды, Луна и Юпитер. «И в каждой ноздре – по фонарю», – добавляла ты, и мы чуть не падали от хохота.

Потом была осень, и ты была такая красивая. Ты смеялась и говорила: «Больше легкости, тебе не хватает легкости!». Я тогда закричала тебе что-то обидное, а потом я не оглядывалась, а если бы оглянулась, то, наверное, увидела бы, как твое лицо становится удивленным и там, в этой точке, все начинает меняться, и вот это уже не лицо и не тело, а треугольники, овалы, пересечения линий, которые уже больше ничто не держит, и все разъединяется, разлетается – все эти клочки, листки, обрывки: ветер их уносит, и, когда приходит новый воздух, в нем ничего нет. Я часто думаю, что, обернись я тогда, может быть, все бы было иначе. Бывает же – вроде бы только поворот головы, а уже совсем другие линии напряжения, давление воздуха, направление ветра. Но я не обернулась.

Потом пришла зима. Ты писала про новый город, про мосты, про то, как у тебя на балконе, на десятом этаже, поселился снегирь и жил себе, но однажды исчез. На перилах, где он обычно сидел, ты нашла апельсин – он теперь лежит у тебя на подоконнике, и ты не знаешь, что с ним делать. Мне показывали твои фотографии. Их было много, и на каждой из них ты была немного другая. А потом были все эти разговоры. Мол, кто знает, может, и не несчастный случай. Низкие перила, да, не удержала равновесие, но, вы же сами понимаете – неустроенность, алкоголь, кто ж теперь разберет. Однажды я поняла, что не могу тебя себе представить.

Ты летела над городом, значит, мне нужно было приземлиться в пустыне. Уговор есть уговор. И, прикинь, ехала в пустыню, а оказалось, что весной тут – все зеленое, и цветов каких только нет – красные, синие, фиолетовые. Даже одуванчики цветут, тут их целые поля. Ты бы заценила, мы бы смеялись до упаду, но тебя нет. И, кстати, в правилах пробел. Если тебя нет, получается, я должна все время быть. Я не знаю, как с этим поступить, но я живу, здесь. У меня теперь длинные темные волосы, и я ношу светлые платья. По вечерам тут поднимается ветер, воздух становится оранжевым. Идешь, а вокруг тебя вихрь – сухие растения, обломки, обрывки, скелеты животных и птиц, мелкие камешки, песок, звезды, скалы. У меня уже чемодан камней и перьев, и я никак не решу, что с ними делать.

Клаус и Фрида

Эту игру она придумала еще в детстве. Участников было двое – она и тот игрок.

Правила были простыми. Когда в ее жизни должно было что-нибудь произойти, что-нибудь, что казалось ей важным, она должна была предугадать, что именно случится. Назвать все возможные варианты. Не упустить ни одного поворота событий.