Изгнание - Чарльз Паллисер

Мама сказала:

– Ллойды уверены, что автор писем она. Миссис Ллойд получила оскорбительное послание, а миссис Пейтресс училась во Франции. Поэтому вчера в церкви они не захотели с ней разговаривать.

Я так разозлился, что пришлось выйти погулять, иначе я бы что-нибудь наговорил. Зачем миссис Пейтресс делать подобные вещи?

Пять часов

Только что сказал маме, что отправляюсь в деревню, и спросил, не надо ли что-нибудь купить в магазине. Она дала девять пенсов на бумажные нитки. Деньги она достала из кармана, поэтому я до сих пор не знаю, где она прячет письма.

Семь часов

Прошелся до деревни, купил ниток, а потом спросил миссис Дарнтон о людях, отправляющих письма больше обычного и покупающих марки. Может быть, за последнюю неделю или две кто-то стал посылать больше писем, чем обычно? Она была уклончива и ничего не сказала.

Отправился к башне. У нее одно грязное окно где-то посередине и маленькая дверь футах в четырех от земли. Похоже, ее недавно открывали.

На обратном пути я повстречал старика с бакенбардами. С ним я разговаривал, когда пытался отыскать дом миссис Биттлстоун. Мне пришло в голову, что он может знать Тома Франта, и я спросил об этом. Мне повезло. Пока я сопровождал старика до дома, он с удовольствием все рассказал, и я узнал следующее: этот возмутительный индивидуум появляется здесь ради собачьих боев и полгода тому назад купил собаку, которая побеждала на ринге всех.

– Стало быть, он на этой собаке зарабатывал деньги? – спросил я.

– Поначалу да, но в последнее время нет. Он говорил, что после того, как собака выиграла несколько боев, никто больше не захотел ставить против него.

– Теперь он тут не показывается. Особенно после последнего матча, когда сделал коричневого Фэнси, – добавил старик.

Больше он не сказал ничего.

Однако когда я упомянул про нападения на животных, язык у него развязался. У лошадей и овец выкалывали глаза, было несколько нападений на беременных коров. Им распарывали животы чем-то вроде инструмента со скотобойни. Старик сказал, что были отравлены несколько сторожевых собак, поэтому люди говорят, что разбойник собирается лазить по домам.

Девять часов

За обедом мама и Евфимия говорили об анонимных письмах, и Эффи настаивала, что миссис Пейтресс не имеет к ним никакого отношения, что, возможно, письмо к ней написал какой-то опустившийся молодой человек, кое-что знающий о жителях деревни. Я спросил, не подозревает ли она кого-то конкретно, и если так, то пусть назовет имя. Отвечать сестра отказалась.

Мама сказала:

– Не верю, что пишет мужчина. Отправитель слишком хорошо знает, как можно ранить женщину.

– Ну что же, – ответил я, – знаю одну молодую особу, которая вполне способна написать такие злобные письма.

Я вспомнил лицо Люси, когда она рассказывала Энид о предателе.

Мама сразу заметила:

– Это сделала не молодая леди.

Десять часов

Сделала не молодая леди. Почему мама так уверена? Полагает ли она, что миссис Пейтресс недостаточно молода и не леди?

Скорей всего, взглянув на письма, я бы многое понял!

* * *

Он победил коричневого Фэнси. Обманул братство участников собачьих боев? Отсюда и неприязнь того угрюмого молодого работяги.

Половина первого ночи

Поднялся сюда наверх и отдался соблазну. Теперь, когда я снова начал курить, кажется, остановиться невозможно. Но как же мне хорошо, как легко.

Половина девятого утра

Незадолго до полуночи выбрался из дома и отправился вдоль берега топи. Увидел мерцающий огонек, движущийся в нескольких сотнях ярдов от меня справа. Было непонятно, что это: болотное свечение или кто-то идет с лампой, но я поспешил в его сторону. Вспомнились старые истории про то, как злые духи болот пытаются заманить жертву в болота и утопить. Следуя за огнем, пока он то исчезал, то вновь появлялся в сотне ярдов от меня, я обошел мыс. Вдали за топями я видел раскачивающиеся на волнах огни кораблей. Потом огонек свернул в глубь, туда, где поднимался берег.

Там я его потерял из виду, если он вообще существовал и не был всего лишь призрачной эманацией болот.

С востока в темноту начал просачиваться свет, словно сливки, льющиеся в протертую черничную массу. Я замер от восторга, когда огромное оранжевое солнце, похожее на кровоподтек, вышло из-за горизонта, раскинув лучи света, а голые деревья на холме передо мной подняли ветви, подобно хору ведьм с воздетыми для проклятия руками.

Среда, 30 декабря, 11 часов

Проснувшись, почувствовал себя ужасно. Пора остановиться. Надо выбросить в море все, что в сундуке. Я это сделаю. И очень скоро.

Пять часов

Все утро просто читал. Поскольку день был ясный и морозный, мы с мамой решили прогуляться и встретить Евфимию на обратном пути от леди Терревест. В конце улицы мы повстречали Старую Ханну. Она сказала, что для нас сегодня писем нет, но есть то, чем она очень хотела бы поделиться.

– Слышали, что случилось на ферме Эдвардсов? – спросила она. – Сегодня утром хозяин нашел одного из своих козлов с воткнутой в него палкой.

Мама спросила:

– В какое место?

Я перебил старуху, не дав ей уточнить анатомические подробности:

– Полагаю, в причиндалы.

Мама своими вопросами иногда может поставить в неудобное положение.

Потом старуха сказала, что в то время, когда было совершено злодеяние, там заметили некую персону. Кого она имела в виду? Ферма Эдвардсов неподалеку от того места, где я гулял ночью. Возможно ли, что фонарь нес преступник?

Мы прошли еще немного мимо деревни, пока не повстречали Эффи. Возвращаясь домой, мы поднялись на Брэнкстон Хилл, где я заметил вдали экипаж, остановившийся рядом с человеком на дороге. Из него кто-то вылез. Когда мы приблизились, то увидели, что это была миссис Куэнс, снизошедшая до разговора с мисс Биттлстоун.

Жена настоятеля поздоровалась с нами безо всякого энтузиазма, но миссис Гринакр высунула голову в окошко экипажа и в самой дружелюбной манере представилась маме. Оказывается, они знавали друг друга в Торчестере. Миссис Куэнс удивилась и даже огорчилась, что мы с ней знакомы. Миссис Гринакр напомнила матушке, что пригласила ее на новогодний обед.

В этот момент из экипажа высунулся мистер Гринакр и, приподняв шляпу, сказал маме:

– Вы должны прийти к нам на обед в этот день. Конечно, вместе с детьми.

Он ласково улыбнулся Эффи и мне.

Мать приняла приглашение. Хотя была удивлена так же, как миссис Куэнс.

Экипаж уехал.

Повисло неловкое молчание. Мама начала быстро рассказывать про Гринакров: какие они очаровательные люди, какие у них были прелестные дети и так далее. Жена настоятеля одобрительно кивала. Так беседуя, мы подошли к подножью холма. Мне показалось странным, что никто не поднял тему, которая была у всех на уме. Когда матушка приостановилась, чтобы перевести дух, я сказал:

– Моя мама получила одно из этих писем.

Словно не поверив мне, миссис Куэнс развернула свою массивную голову в ее сторону и вопросительно посмотрела.

Мама слабо кивнула.

Мое замечание вызвало раздражение дамы:

– Мистер Шенстоун, вы много гуляете повсюду.

Она многозначительно помолчала, а потом сказала:

– Очевидно, кто бы ни рассылал письма, он также в ответе за злодеяния против беззащитных животных. Интересно, есть ли у вас какие-нибудь догадки?

– Пока нет, – сказал я. – Как я упоминал несколько дней назад, я никогда не покидаю дом по ночам.

Она уставилась на меня, словно молча обвиняя во лжи. И какое удовольствие знать, что я сказал ей откровенную ложь. Мама выглядела расстроенной.

– Как ваша бедная дочь? – спросила она, пытаясь загладить впечатление от моего ответа.

Миссис Куэнс тяжко вздохнула и начала отвечать.

Я отстранился от их беседы и заговорил с мисс Биттлстоун, напомнив о нашем предыдущем разговоре о том, кто станет наследником после смерти Давенанта Боргойна.

Я спросил:

– Кто этот таинственный младший сводный брат.

– На самом деле старший.

– В таком случае, – сказал я, – почему наследник не он?

Она опустила глаза и залилась легким румянцем.

– Его признал сыном брат герцога.

Все ясно. Попросту внебрачный сын. Я спросил, что о нем известно.

Старушка никогда не слышала его имени и только знает, что у него нет денег, и поскольку первенец отстранен от своего дядюшки, то не унаследует ничего.

– Если только, – сказал я, – Давенант Боргойн не умрет.

– До своего двадцать пятого дня рождения, – ответила она. – Таковы условия завещания.

– Когда наступает эта дата?

– Через несколько месяцев.

Я упомянул об оскорбительных письмах, и – началось! Она сама получила одну анонимку! Это было таким признанием ее значимости, что, похоже, даже любовное письмо от мистера Дизраэли[10] не могло доставить ей большей радости. Однако она не сказала, что было в нем, только упомянула, что в письме были «самые бесстыдные нападки» на Люси.