Гарпагониада - Константин Вагинов

- Давай, гад, хоть с тобой в колотушки сыграем, - сказал Мировой, явившемуся за водкой и деньгами Анфертьеву - Что-то мои гады не идут.

И, сдавая кованные карты, от скуки запел Мировой старинную, сложенную им в годы разбоев, песню:

Эх, яблочко, на подоконнике,

В Ленинграде развелись живы покойнички,

На ногах у них пружины,

А в глазах у них огонь,

Раздевай, товарищ, шубу,

Я возьму ее с собой.

- Ты какой-то Вийон новый, - сказал Анфертьев, усмехаясь.

- Это еще что ? - спросил Мировой.

- Поэт был такой французский, стихи сочинял, грабежами занимался. А потом его чуть не повесили.

- Ну, меня-то не повесят, - сказал Мировой. Мировой достал люстру и налил стакан.

- Пей, гад, в среду опять приходи петь.

- А хрусты? - спросил Анфертьев.

- Пока бери трешку. Следующий раз остальное. То знаешь и в концерте участвовать не сможешь.

Когда ушел Анфертьев, Мировой стал готовиться к настоящему делу. Он поджидал Вшивую Горку и Ваньку Шофера.

Вынул из-под пола набор деревянных пистолетов и стал перебирать. Издали они выглядели настоящими.

- С игрушками приходится возиться, - подумал он. - То ли дело настоящий шпалер. Теперь песнями приходится промышлять, а раньше для души сочинял их.

Стояла луна. Анфертьев шел в своей просмерденой одежде одинокий и несчастный.

- Вот все, что есть, - сказал Локонов, наливая рюмку и ставя на стол.

Он повернулся и опрокинул рукавом рюмку.

Анфертьев с минуту смотрел на опрокинутую рюмку, затем в глаза Локонова, стараясь разгадать что-то.

Лицо у пьяницы исказилось, он подошел вплотную к Локонову. Голос в виске шептал ему, что его травят.

- Травишь, - повторил Анфертьев.

В этой рюмке сосредоточилось для Анфертьева спокойствие его души, возможность человечески провести несколько часов.

Анфертьев был вне себя. Руки его сами сжимались. В глазах потемнело. Голос в виске звучал все настойчивее. Вся комната наполнилась голосами.

Анфертьев почувствовал облегчение. Пошатываясь, багровый с запекшимся ртом, вышел Анфертьев от Локонова. Он пошел к киоскам допивать пиво, остающееся в кружках, его отгоняли. Он странствовал по всему городу.

Наконец, его угостили. Он свалился и уснул.

Жулонбин постучал. Никто не ответил. Жулонбин обрадовался. Он подойдет к столу, откроет ящик, возьмет и незаметно скроется.

Жулонбин отворил дверь. Вошел в комнату.

Он отпрянул. На полу лежал, раскинув руки, Локонов.

В растворенную дверь заглянули. Раздался истошный женский визг. Жулонбин попытался скрыться.

За ним погнались. Толпа все увеличивалась. Жулонбин бежал изо всех сил.

- Лови! Держи! - кричали из толпы.

Начали раздаваться свистки.

Из кооперативов стали выбегать люди.

Когда он пробегал мимо пивной, парень, стоявший у двери подставил ему ножку.

Жулонбин растянулся со всего размаху. Его моментально окружили и повели.

ГЛАВА 15 ПОЕЗД

Клешняк ехал навестить брата техника на нефтяных промыслах в Баку, которого он не видел лет двадцать. Оттуда он должен был вернуться домой в Киргизию через Красноводск на Арысь. Он с удобством расположился на верхней полке. Он следил, как исчезает бывший Петербург, ныне Ленинград.

Некоторое время пассажиры сидели молча. Присматривались друг к другу. В уме оценивали друг друга. Старались отгадать социальное положение друг друга. Возможно ли в случае чего доверить вещи? С этой целью начали перебрасываться незначущими фразами. Затем стали готовиться ко сну. Перед сном развернули пакеты. Закусили. Некоторые запили молоком, другие пивом. Один парень очень осторожно, стараясь, чтобы никто не заметил, опрокинул полстакана водки. Затем, закусив изрядно, сказал:

- Ехал я в поезде. Был осмотр. Вывели троих. Санврач остался, рассказал нам об одуванчиках божьих. Оказывается, наконец-то идет настоящая борьба со вшами.

- Надо выкорчевать это зло, покончить, - прервал человек лет 48 в синем пальто. - Помню на фронте мы совсем от бекасов ума решились. Вешать их стали. Выдерешь волос и повесишь на нем вшу. Да ведь все не перевешаешь. Надо организованно с ними бороться.

- Вот я и говорю: еду в поезде. Приходит в вагон санврач, всех осматривает. Шапки велит снять, ворот расстегнуть. Нет ли у кого паразитов? У троих в волосах нашли - вывели. Жених невеста ехали. У невесты-то и нашли. Стали парни смеяться: - Что ж ты захороводил такую вшивую? - В публике, конечно, разговоры, - на вагон три человека - сейчас это много. А санврач и говорит: - Это еще пустяки, а вот мне пришлось на Митрофаньевском кладбище взять трех старушек-побирушек. Волосы у них были совсем живые. Вошел я с санитарами в бывшую сторожку, там раньше могильщики жили. Смотрим, в углу гора позеленевших корок, почти до потолка - ясно, старушечья жадность и трусливость, а старухи пьяные сидят на лохмотьях, пьют водку, хохочут и скоромное вспоминают. Увидели нас, испугались. "Мы нищенки-стрелушки", стали они лебезить перед нами, "кто нас обидит, того Бог обидит". А мы от них подальше.

- Жилплощади у нас нет, мы в этой сторожке и поселились, не выгоняйте нас.

- Никто вас выгонять не собирается, - говорим мы, - а вот дезинфекцию придется произвести.

Ну, мы на грузовик погрузили и в дезинфекционную камеру повезли. Крику-то сколько было на грузовике.

- Ой! светопредставление, конец света!

- Ох, мы горемычные, несчастные старушки! - а это всего-то их везли, чтобы от вшей избавить! Ванну им сделали, обрили их. Тут они уже совсем завопили: "За что опозорили нас старушек..." - это значит обрили. Причитать над собой стали. Всю жизнь свою сиротскую вспомнили. А при дезинфекции в матрасах оказалась масса денег. Даже золотые были, а о серебре и говорить нечего, на черный день копили.

- А может быть, - вмешался старик, - себе на похороны? Может быть хотели, чтоб их как следует похоронили, чтоб гроб был не какой-нибудь, а дубовый и чтоб место было попочетнее, поближе к церкви!

- Вероятнее всего, что здесь просто обыкновенная старушечья жадность, сказал вузовец.

Постепенно разговор перешел на стариков, заговорили о стариковской жадности и эгоизме.

- Ну довольно, расскажите что-нибудь из жизни.

- Было это совсем недавно на родине Тельмана в Гамбурге. Город самый коммунистический в Германии, фашисты недавно пришли. Пришел туда советский теплоход Макс Гельц. Фашисты видят советское судно, судно страшного врага, да еще это судно носит имя Макса Гельца, это имя в бешенство приводит фашистов. Перед приходом Макса Гельца было распоряжение фашистов: разгонять артель, которая разгружала советские теплоходы, конфисковать все имущество и деньги в банке самой артели. Вмешалось наше Торгпредство. Фашисты согласились разрешить разгрузку Макса Гельца, но преследовать артель продолжали. Прежде всего выловлен был председатель артели Ян Томлинг - коммунист. Его бесконечно мучили, издевались, ломали кости. Жена бегала по полицейским участкам.

- Хоть покажите мне моего мужа.

Наконец ей сказали:

- Извольте!

Ввели ее в комнату.

Видит она, гроб стоит по середине, в нем лежит Ян Томлинг, после смерти он был повешен.

Стали они потом охотиться за его заместителем коммунистом Францем, фамилии его я не помню, но поймать его не удалось. Все же погрузка кончилась. Макс Гельц должен уходить. Немецкие грузчики должны сойти с судна, но вместо этого они приходят в Красный Уголок.

Сели, облокотились, видно, что очень расстроены.

- Последний кусок хлеба нам сегодня съесть, - говорит один. Может быть, нас ждет судьба Яна Томлинга.

А другой говорит: - разве впервые нам бороться с фашизмом. Напишем письмо советским грузчикам.

Написали коротко тут они, всего 30 строк.

- Ну, вот что, - сказали они, кончив писать, - у нас здесь канифас-блоки, бухты троса берите, нам они уже все равно не нужны.

- Постой-ка, еще случай из жизни, продолжал рассказчик. Уже три года я работаю на Дзержинском кочегаром. Сейчас вот еду в отпуск, везу сыну лошадку.

- Вот танцы-то будут, - сказал токарь.

Кочегар любовно стал развязывать деревянного коня, чтоб показать токарю.

- Это чрезвычайно авторитетное судно.

- Еще бы, оно дважды получило Красное Знамя.

Токарь стал осматривать лошадку.

- И вдруг в последний рейс судно стало контрабандным, - продолжал кочегар, поглаживая лошадку. - Контрабандист жил у нас в отдельной каюте. Он рассчитывал на то, что это образцовое судно Балтики. Вот он подвесил на ниточках под одежду пластинки для патефона, 3 или 4 коробки иголок, мембрану и штангель и пошел в город. Его заштопорил в контрольной будке таможенник. Видит, человек свежий, хотя и с Дзержинского. Провел таможенник по его спине и говорит:

- Будьте любезны, гражданин, зайти в будку.

- Расстегивайтесь.

Отобрали, составили протокол, штрафу 325 рублей. Мы все взволновались. Ребята совершенно были взбешены. Товарищеский суд над ним. Мы своими кровными мозолями добывали первенство в СССР, а ты из-за проклятой мембраны - ты сознательно или несознательно только это позор - не только тебе. - А он, смотрит, большущие глаза такие с синими яблоками. Вынесли: выговор и лишение прав заграничного плавания на 6 месяцев. Вот как перевоспиталась публика. Десять лет тому назад мы ведь все горами прямо возили контрабанду.