Гарпагониада - Константин Вагинов

На сломанный ящик Мировой посадил инвалидов, Анфертьева поставил несколько в стороне в качестве каторжника и пропойцы и приказал играть сидящим Персидский Базар.

Когда публики собиралось достаточно, Мировой стал повторять громким голосом:

- Граждане, встаньте в круг, иначе оперы не будет. Но любопытные стояли, лениво переминаясь с ноги на ногу и иронически посматривали на разорявшегося человека.

Тогда Мировой подошел ко все увеличивающейся толпе.

- Тебе говорят, встань в круг, - сказал он щупленькому человеку и, слегка подталкивая каждого, уговаривал и призывал к порядку.

Наконец, круг образовался.

- Сейчас, граждане, жена алкоголика исполнит песнь, - сказал режиссер и отошел в сторону.

В середине живого круга появилась женщина в платке, нарумяненная, с белым, сильно пористым носом и широким, тяжелым подбородком. Туфельки у нее были модные, чулки шелковые, как бы смазанные салом, пальто дрянное, скрывавшее фигуру.

Певица надвинула платок еще ниже на глаза, не глядит ни на кого, запела:

Смотрите, граждане, я женщина несчастная,

Больна, измучена и сил уж больше нет.

Как волк затравленный, хожу я одинокая,

А мне, товарищи, совсем немного лет.

Была я сильная, высокая, смешливая,

Все пела песенки, как курский соловей,

Ах, юность счастлива и молодость красивая,

Когда не видела я гибели своей.

Я Мишу встретила на клубной вечериночке,

Картину ставили тогда Багдадский Вор,

Ах, очи карие и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.

Она подошла к Анфертьеву, посмотрела на него и продолжала:

Но если б знала я хоть маленькую долюшку

В тот день сияющий, когда мы в ЗАГС пошли,

Что отдалася я гнилому алкоголику,

Что буду стоптана и смята я в пыли.

Брожу я нищая, голодная и рваная,

Весь день работаю на мужа, на пропой,

В окно разбитое луна смеется пьяная,

Душа истерзана объятая тоской.

Не жду я радости, не жду я ласки сладостной,

Получку с фабрики в пивнушку он несет,

От губ искривленных несет сорокоградусной,

В припадках мечется всю ночь он напролет.

Но разве брошу я бездушного, безвольного,

Я не раба, я дочь СССР,

Не надо мужа мне такого алкогольного,

Но вылечит его, наверно, диспансер.

Она обвела взором живой круг и, выдержав паузу, продолжала:

А вы, девчоночки, протрите глазки ясные

И не бросайтеся, как бабочки, на свет,

Пред вами женщина больная и несчастная,

А мне, товарищи, совсем немного лет.

В толпе раздались всхлипывания, женщины сморкались, утирая слезы. Какая-то пожилая баба, отойдя в сторону, рыдала неудержимо. Круг утолщался, задние ряды давили на передние.

Певица, кончив песню, повернулась и пошла к музыкантам, настраивающим свои инструменты.

Мировой снова выравнял круг, затем вынул из желтого портфеля тонкие полупрозрачные бумажки разных цветов, помахал ими в воздухе.

- Граждане, желающие могут получить эту песню за 20 копеек.

Бабы, вздыхая, покупали.

Хулиган подмигнул Крысе. Он вышел на середину. Он открыл рот, посматривая на свой инструмент, запел:

Раз в цыганскую кибитку

Мы случайно забрели,

Платки красные в накидку

К нам цыганки подошли.

Одна цыганка молодая

Меня за руку взяла,

Колоду карт в руке держала

И ворожить мне начала.

Пашка, только что исполнявшая песнь жены алкоголика, появилась в красном с голубыми розами, с серебряными разводами платке и, держа карты, произнесла злым голосом:

Ты ее так сильно любишь,

На твоих она глазах,

Но с ней вместе жить не будешь,

Свадьбу топчешь ты в ногах.

Но все время не отходит

От тебя казенный дом,

На свиданье к тебе ходит

Твоя дама с королем.

Цыганка продолжала, пристально смотря на карты.

Берегись же перемены,

Плохи карты для тебя,

Из-за подлой ты измены

Сгубишь душу и себя.

Снова раздался мужской голос:

На том кончила цыганка

Я за труд ей заплатил.

Мировой вынул и бросил трешку инвалиду. Инвалид бросил ее цыганке. Цыганка подняла и спрятала за голенище. Затем удалилась.

И заныла в сердце ранка

Будто кто кинжал вонзил.

Едва добрался я до дому

И на кровать упал, как сноп,

И мне не верилось самому,

И положил компресс на лоб.

Собрался немного с силой,

Рассказал ей обо всем.

В это время актриса уже в другом платке появилась и подхватила:

Ах, не верь, о друг мой милый,

С тобой гуляю и умру.

Исполнитель выждал и запел:

Вот прошло немного время,

Напоролся как-то я,

Из гостиницы-отеля

Под конвой берут меня.

Вот казенный дом с решеткой,

Вот свиданье с дорогой,

Жизнью скучной, одинокой

Просидел я год-другой.

Когда вышел на свободу,

Исхудавший от тоски,

Вспомнил карты, ту колоду

Заломило мне в виски

Что цыганка предсказала

Все сбылося наяву,

И убил я за измену

И опять пошел в тюрьму.

Теперь толпу обошла цыганка.

Крыса вышел на своих культяпках.

- Обманутая любовь, - сказал он, обводя круг своими большими глазами и запел тихим голосом:

Все прошло, любовь и сновиденья,

И мечты мои уж не сбылись,

Я любил, страдал ведь так глубоко,

Но пути с тобою не сошлись.

Так прощай, прощай уже навеки,

Я не буду больше вспоминать,

Я любовь свою теперь зарою

И заставлю сердце замолчать.

Я уйду туда, где нет неправды,

Где люди честнее нас живут,

Там наверно, руку мне протянут,

И наверно там меня поймут.

Кончив, он обошел круг, держа в руках розовую бумажку.

Торговля шла бойко.

Под аккомпанемент всего хора Анфертьев исполнил песню, сочиненную Мировым на недавно бывшее событие.

На одной из рабочих окраин,

В трех шагах от Московских ворот,

Там шлагбаум стоит, словно Каин,

Там, где ветка имеет проход.

Как-то утром к заставским заводам

На призывные звуки гудков

Шла восьмерка, набита народом,

Часть народа висела с боков.

Толкотня, визг и смех по вагонам,

Разговор меж собою вели

И у всех были бодрые лица,

Не предвидели близкой беды.

К злополучному месту подъехав,

Тут вожатый вагон тормозил,

В это время с вокзала по ветке

К тому месту состав подходил.

Воздух криками вдруг огласился,

Треск вагона и звуки стекла.

И трамвайный вагон очутился

Под товарным составом слона.

Тут картина была так ужасна,

Там спасенья никто не искал.

До чего это было всем ясно

Раз вагон под вагоном лежал.

Песня имела огромный успех и была раскуплена моментально.

Вернувшись в свою комнату, Мировой, окрыленный очередным успехом, принялся сочинять новые песни. Перед ним стояла бутылка водки. Он сочинял песню, которую публика с руками будет рвать.

В комнате Мирового висела фотография. Он выдавал себя за бывшего партизана комиссара. Сидит он за столом, на столе два нагана, в руках по нагану.

В годы гражданской войны Мировой торговал на Пушкинской и на Лиговке, доставлял своим приспешникам наиприятнейшее средство к замене всех благ земных, правда, в те годы он и сам его употреблял в несметном количестве.

Тогда он имел обыкновение лежать в своей комнате на Пушкинской улице в доме, наполненном торгующими собой женщинами, изображать больного, не встающего с постели. В подушках у него хранились дающие блаженство пакеты, за которые отдавали и кольца, и портсигары, и золотые часы, верхнюю и нижнюю одежду, крали и приносили целыми буханками ценный, не менее золота хлеб и в синих пакетах рафинад, и кожаные куртки, и водолазные сапоги, на них тогда была мода. Все эти предметы на миг появлялись в комнате Мирового и исчезали бесследно. Женщины, виртуозно ругающиеся, толпились у постели Мирового, вымаливая часами хоть заначку. В его комнате было жарко, как в бане. Он лежал молодой и сильный.

Напротив в садике, у памятника Пушкину собирались его помощники, сидели на скамейках, ждали его пробуждения или того момента, когда наступит их очередь. В его комнате, ради безопасности, мужчинам толпиться не разрешалось. Помощники сидели на зеленых скамейках, под городскими чахлыми деревьями, курили старинные папиросы, все, что относилось к мирному времени, уже тогда называлось старинным, понюхивали чистейший порошок и волновались. Им уже начинало казаться, что их преследуют.

Не всегда помощники были у Мирового профессионалы в ту эпоху.

Были у него и широкоплечие матросы, и застенчивые прапорщики и решившие, что не стоит учиться, что все равно все пропадет даром, студенты, и банковские служащие, одетые, как иностранцы.

- В свое время я на пружинах скакал, почти все припухли, а я вот живу, песни сочиняю.

Ему вспомнилась удачная ночь на Выборгской стороне, когда он в белом балахоне выскочил из-за забора и, приставив перо к горлу, заставил испуганного старикашку до нага раздеться и бежать по снегу - вот смеху-то было. И как в брючном поясе у безобидного на вид старикашки оказались бриллианты: "Да, теперь ночью бриллиантов никто не приносит, - подумал он, - искать теперь бриллиантов не приходится".