Нелюдь - Дмитрий Петров

— Ну, и что теперь? — в конце концов спросила я. — Что ты теперь мне скажешь?

И тогда он вдруг стал еще более задумчивый и сказал мне:

— Ну, так что же сказать тебе, моя одинокая деточка,Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?Лучше бедную шейку свою затяните потуже горжеточкойИ отправьтесь туда, где никто вас не спросит, кто вы…

Я тогда ничего не поняла из этого стихотворения. Поняла только, что он советует мне куда-то отправляться…

Мне было непонятно и обидно все это. Впрочем, про кокаин я поняла.

— Я не наркоманка, — сказала я в ответ твердо. Потом подумала и спросила: — А что такое горжеточка?

Видимо, лицо у меня было сильно обескураженное, потому что Гена засмеялся опять и ответил:

— Про кокаин я и не думаю… Кокаин больше ни кто почти не употребляет. Это раньше было. А насчет горжеточки — вообще не знаю, что это такое.

Потом он помолчал и добавил:

Это стихотворение Вертинский написал. Ты слышала такого?

— Слышала, — кивнула я. — А про что это?

— Да про тебя, — ответил Гена и усмехнулся. — Про уличную проститутку.

— Вы что — артист? — поинтересовалась я. Мне почему-то показалось, что он, наверное, артист. Стихи знает наизусть и ведет себя странно… Более чем странно. Наверное, артист.

— Нет, — вздохнул вновь Гена. — Я не артист, деточка… Я — партийный работник. А впрочем, сейчас это неважно. Вот что. — Он расстегнул брюки и чуть приподнял на животе жилетку: — Все равно надо попробовать… Чего тянуть… давай. — И он указал мне глазами на пол под собой.

Я поняла, что мне следует делать, и опустилась на колени перед ним, просунула голову между его коленей…

Стоять голыми коленями на полу было жестко и холодно, но я даже вздохнула с облегчением. Это все-таки было уже кое-что. Какое-то нормальное, привычное для меня желание клиента…

«Нет, он все-таки не маньяк, — подумала я с облегчением, принимаясь за дело. — Просто неторопливый такой».

К моему удивлению, Гена оказался вял и совершенно не готов к тому, о чем просил меня. Но меня это не остановило и не смутило. Мало ли мне приходилось иметь дело с пьяными, которых приходилось «раскачивать» самой?

Это ведь тоже часть профессии. Проститутка должна уметь приводить мужчину «в норму». Сделать самой так, чтобы он смог… Люди ведь разные бывают. Если не сможешь, клиент может разозлиться, он ведь пьяный… Тогда может и избить девушку за нерасторопность. Со мной так однажды уже было. Вот и стараешься, ползаешь вокруг него…

В конце концов все удалось, и он удовлетворился, но и это было тоже очень странно. Сделав свое дело, Гена тут же отпихнул мое лицо от себя и торопливо застегнулся.

— Ладно, — сказал он равнодушно. — Ничего. Теперь можешь идти. А если хочешь — можешь остаться. Только спать будешь на диване, вон там, — он указал мне на диванчик в углу комнаты.

— И это все? — с бестактным удивлением воскликнула я. — Уже спать? Тебе больше ничего не надо?

— Кажется, я уже сказал, — холодно ответил Гена и, порывшись в кармане пиджака, достал бумажник.

Он посмотрел на меня и достал две десятки. Еще раз вопросительно взглянул в мою сторону.

— Ладно, хватит, — произнесла я. Двадцать рублей и на самом деле было довольно за пятнадцать минут орального секса… Я могла бы сказать ему, что в другие ночи я за двадцать пять рублей подвергалась натиску в течение нескольких часов, так что утром выходила, пошатываясь, как пьяная… Бывало, попадется какой-нибудь горячий кавказец, так спуску не дает.

Но я не стала ничего этого говорить, а спокойно взяла деньги и положила к себе в сумочку.

Ночь мы провели на разных кроватях. Вернее, он на своей кровати, а я — скорчившись на коротком диванчике. Утром мы проснулись, и я стала одеваться. Меня не отпускало какое-то странное чувство досады.

Надо было бы радоваться. Работать совсем не пришлось, почти ничего от меня не потребовалось… Денег он дал. Что же мне еще?

Но нет, было дурацкое чувство не востребованности, оскорбленности.

Зачем он меня сюда позвал, если ему совершенно была не нужна женщина?

Почему он не воспользовался мной, как следует? Он брезгует мной? Но тогда почему он пригласил меня?

Что все это означает?

Была суббота, и Гена никуда не спешил. Он сварил опять кофе и позвал меня. Я была уже одета и могла уходить, но Гена позвал, и я присела выпить кофе. А может быть, я не спешила уходить, потому что была заинтригована его странным поведением?

И мне хотелось узнать, в чем же дело. Ведь он не импотент, в этом я все же имела возможность убедиться.

А дальше началось нечто уж совершенно невообразимое… Невероятное. Непредсказуемое…

Всего я ожидала от этого типа, но такого…

— Сегодня суббота, — сказал Гена, отхлебывая кофе. — Я сегодня выходной. А ты?

— Я работаю посменно, — ответила я. — Но сегодня днем я свободна. Мне выходить только завтра.

— Если хочешь, — сказал вдруг Гена неожиданно, — мы могли бы сходить куда-нибудь.

Я поперхнулась. Сходить… Куда-нибудь… Что это значит? Ведь, как выяснилось, я ему совершенно безразлична. Я ему даже не понравилась, как женщина Мне в это верилось с трудом, но я понимала, что, вероятно, это так.

Знаешь, есть такой одесский анекдот. Идет в Одессе бракоразводный суд. И судья спрашивает у мужа: «Почему вы разводитесь с вашей Сарой?»

А муж отвечает: «Она меня не устраивает, как женщина».

И тогда в зале зашумели все, а судья гневно говорит: «Нет, вы посмотрите на этого фраера! Всю Одессу она устраивает, а его — нет!»

Так же было и со мной. Пока что я нравилась всем клиентам, с которыми имела дело. Гена был первым, кто смотрел на меня совершенно равнодушно.

И вдруг такое странное предложение!

Все-таки я прошу понять меня и мое состояние в тот момент. Пусть все так, как я сказала. Но…

Гена был значительно старше меня. Он был явно солидный уважаемый человек, не то, что я — жалкая фабричная работница и проститутка с ребенком на руках. И он предложил мне провести с ним день.

— А куда мы пойдем? — спросила я, когда отдышалась после того, как подавилась горячим кофе от неожиданности.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Это все равно. А куда бы ты хотела?

— Мне нужно зайти к ребенку, — сказала я. Ведь моя соседка по общежитию не простит мне, если я подкину ей дочку на весь субботний день. Она и так ворчала все время. Надо будет опять подарить ей что-нибудь, как я это всегда делала.

— Мы можем взять твою дочку с собой, — сказал Гена, и я чуть не упала со стула.

Он, наверное, понимал мое состояние, потому что улыбнулся миролюбиво и подбадривающе и добавил:

— Возьмем твою дочку и пойдем, например, в парк. Сегодня хорошая погода, и мороз, кажется, спадает. Она ведь у тебя, наверное, мало гуляет.

Короче говоря, мы так и сделали. Я взяла Юльку, положила ее в коляску, в сидячую, и мы отправились в парк.

Полдня мы там прогуляли, а потом Гена дал мне свой телефон и сказал, чтобы я ему позвонила завтра.

Я была очень удивлена всем этим его поведением, но подозревать что-то плохое не могла. Ведь я сама видела, как он играл с маленькой Юлькой, как купил ей погремушку в магазине, куда мы зашли, и даже вдруг спросил у меня озабоченным голосом:

— Может быть, из вещей что-нибудь надо купить?

В общем, ты должен понять мое состояние.

Людмила сказала это и посмотрела на меня с торжеством, словно задала мне ребус для разгадки. И заранее знала, что я не смогу его разгадать.

И на самом деле все в ее рассказе было непонятно. Кто же ведет себя так странно ночью с проституткой, которую сам пригласил, а потом еще приглашает ее с ребенком гулять в выходной день в парк? Да еще покупает ребенку погремушку?

История странно напоминала старинные русские рассказы о бедной проститутке и благородном господине, который решил помочь ей. Очень жалостливые были рассказы… Короленко, Вересаев… Это уж не говоря о Толстом с Достоевским, которые просто обожали описывать благородных проституток и их чистую душу. Что за нелепое оригинальничанье!

Каким, право, извращенным умом надо обладать, чтобы придумать всех этих чистых Сонечек с Катюшами… Полноте, что же это такое? Или в России порядочных людей нет, чтобы литераторы выставляли проституток-подстилок в качестве носителей духовности? Или это делалось просто из желания поразить воображение читателя? Для оригинальности?

Я, пожалуй, принял бы описанного Людмилой Гену за одного из тех чудаков, что встречаются в классической русской литературе. Но слишком уж был изначально ироничен и недоброжелателен ее тон, когда она говорила о нем.

Я сдался и, пожав плечами, ответил, что не могу представить себе, как развивались дальнейшие события. Добавил только, что, вероятно, этот Гена все же не оказался маньяком. Это можно утверждать уже хотя бы потому, что Людмила сидит сейчас тут передо мной, живая и здоровая…