Нелюдь - Дмитрий Петров

Утром я уехал домой и завалился спать. Устал я так, как никогда не уставал во время своих ночных приемов.

Спал я до середины дня. Только в начале третьего меня разбудила мама. Она всегда будила меня, иначе я мог бы так проспать до самого вечера.

И утро в полночь обратяСпокойно спит в тени блаженнойЗабав и роскоши дитя.

Этими словами она часто будила меня, сравнивая с Евгением Онегиным. Вот только, как правило, я спал так после работы. Но в данном случае сравнивать меня с Онегиным было вполне правомерно.

Людмила буквально истерзала меня ночью. Она набрасывалась на меня, как ненасытная кошка, и даже издавала при этом какие-то характерные кошачьи звуки — то урчание удовольствия, то вопли страсти…

Через день она позвонила мне и пригласила к себе вновь. Она держалась совершенно непринужденно и не стеснялась.

Я был просто заворожен ее темпераментом. Для меня было что-то удивительное во всем этом приключении. И в том, как оно началось — тоже.

Прежде всего, никогда у меня не было романов с моими пациентками. Для меня это было дико. Все-таки я ведь не стоматолог и не косметолог… У меня довольно специфическая направленность.

И потом, ее инициатива. Мне прежде приходилось слышать о том, что иногда дамы берут инициативу и смело предлагают приглянувшимся им мужчинам себя. Но столкнулся с этим я впервые.

Все-таки не каждая женщина, далеко не каждая решиться на такое, что сделала с такой легкостью Людмила — послать мужчине бутылку в ресторане и недвусмысленную записку.

А уж о том, как она вела себя потом, я и не говорю. Такая откровенность ее, граничащая с цинизмом, были мне совершенно непривычны. Может быть, поэтому я был так очарован ею. Очарован — не совсем правильное слово. Я был покорен. Я был заинтригован.

Так победитель, страшный варвар, предводитель скифских племен входил в европейские города. Точно так же покорила меня Людмила.

В ней была какая-то загадка. Если бы ее не было, и она оказалась просто проституткой, я с отвращением отвернулся бы. Но все было гораздо сложнее, я это чувствовал.

— Где твоя семья? — спросил я ее на второй раз. Мне ведь приходилось видеть в квартире и детскую, и две кровати, мирно стоявшие рядом в супружеской спальне.

— Сейчас лето, — ответила Людмила спокойно. — Дочка вернется только в конце августа, к началу учебного года. А муж — он как обычно.

— Что — как обычно? — не понял я.

— Муж — объелся груш, — ответила Людмила спокойным голосом и только после этого рассмеялась:

— Ты ведь слышал такую поговорку? Они всегда объедаются грушами, эти проклятые мужья.

Она рассказала мне подробности своей жизни и дала объяснения тому, что происходит, только потом, когда всласть наслушалась моих расспросов и предположений.

Чего только я не предполагал, какие только не строил гипотезы…

Людмила смеялась, загадочно смотрела на меня. Только потом, когда воображение мое иссякло, она согласилась поведать мне правду, или то, что она называла правдой.

— В одном ты оказался прав, — сказала она. — Я на самом деле была проституткой. Только было это очень давно, и я уже и сама не вспоминаю об этом. Отсюда, наверное, моя откровенность и мои немного вольные манеры.

Конечно, об этом сейчас никто не знает, а те, кто знал, стараются не вспоминать.

Я и тебе не сказала бы, все же это не так уж приятно взрослой замужней женщине — рассказывать о том, что она была проституткой. Но ты ведь сам мне сказал, что для тебя проститутки — привычный контингент и ты не должен так уж вздрагивать при этом слове. А кроме того, у меня, как говорится, давно, истек срок давности…

Мне тогда было двадцать лет. Как ты сам понимаешь, уже вполне можно говорить о событиях, отстоящих от нынешнего времени на пятнадцать лет.

Я жила в общежитии при заводе «Красное веретено» и одна воспитывала дочку. От кого я ее родила — совершено неважно. Глупая была, девчонка, вот и родила от одного жалкого негодяя с красивыми усами…

Негодяй с тех пор пропал из моей жизни навсегда, а я осталась с ребенком на руках. Воспитывала ребенка — это, конечно, сильно сказано. Слишком сильно…

Жила я тогда очень плохо. Днем я работала на фабрике, а девочка моя была в яслях. Потом я забирала девочку, отводила ее в общежитие и сдавала на руки подругам. А сама отправлялась на заработки.

Куда? В гостиницу, конечно.

Недалеко от нашего общежития как раз была одна такая гостиница. «Выборгская». Очень удобно. Там гостиница, а на первом этаже — ресторан.

Нас было там несколько девушек, которые терлись там постоянно. Помню, что почти все были из общежитий, с фабрик, и только две студентки…

Сутенеров тогда еще не было. Наша страна в те времена еще не доросла до этого признака цивилизации. То есть у меня было двое парней, которые защищали меня от пьяных хулиганов, и которым я отдавала часть своей выручки. Знаешь, проститутку ведь всегда могут побить. Избивали и меня несколько раз, и после этого я сама подошла к двум парням — завсегдатаям того ресторана, и предложила им.

Они брали у меня деньги каждое утро, после того, как я выходила из очередного номера гостиницы и, кроме того, спали со мной раз в неделю. Бесплатно, конечно. Но меня весь этот вариант устраивал. Денег они брали с меня немного, а потрахаться с ними мне бывало даже приятно, они были красивые парни…

Рассказывать тебе об этом долго не буду, потому что ты, наверняка, и сам себе все это представляешь.

— А сколько ты получала за ночь? — спросил я Людмилу.

— У тебя профессиональный интерес? — улыбнулась она.

— Просто я хочу сравнить, — ответил я. — Мне ведь известны сегодняшние гонорары проституток, и было бы интересно узнать, насколько поднялись или упали в цене такие услуги.

— Я брала тогда за ночь двадцать пять рублей, — сказала Людмила. — По тем временам это были очень и очень приличные деньги. Потому что ужин в ресторане на двоих стоил примерно столько. Иногда давали даже больше, а иногда и поменьше. Но я никогда не торговалась. Я вообще не люблю торговаться…

— Сейчас это стоит от пятидесяти до ста долларов, — сказал я задумчиво. — Как ни крути, а сильно подорожало женское тело в России.

— Сейчас это поставлено на профессиональную ногу, — прокомментировала мои слова Людмила. — Сейчас много берет себе сутенер, много берет себе полиция нравов…

— А полиция нравов тоже берет? — удивился я.

— Ну, я точно не знаю, — засмеялась Людмила. — Но если проституция существует, значит и полиция нравов берет… Если бы не брала, проституток не было бы так много. Это же очевидно.

Она задумалась, а я вставил:

— Вообще-то это странно, что цены сейчас так высоки. Сто долларов за ночь, это обычная цена в Питере, и совершенно дикая, невероятная где-нибудь в Париже или Нью-Йорке.

— Да? — улыбнулась Людмила. — Я и не знала…

Я точно знал, что в Париже или Нью-Йорке цена ночи с женщиной никогда не превышает тридцати-сорока долларов. Это уже предел. Больше берут только единицы, и в очень дорогих ночных клубах… А так — двадцать-тридцать долларов. Поистине, Россия становится самой дорогой страной в мире…

У нас сейчас самые дорогие панельные девки, и самые дешевые человеческие органы… И цена продуктовой корзины немного превышает цену человеческой жизни.

— Все это было так давно, — сказала Людмила, погруженная в свои воспоминания. — Восьмидесятый год… Именно в тот год я и встретила своего нынешнего мужа. Он был тогда очень хорош собой.

— Он был твоим клиентом? — догадался внезапно я. А что, русский человек так устроен. Он вполне может жениться на первой встреченной им проститутке. Об этой нашей особенности писали еще классики литературы.

— Ты будешь смеяться, но это действительно так, — подтвердила мои слова Людмила. — Только он не был моим клиентом… Но познакомились мы на самом деле в том ресторане. Был обычный вечер, и мы с подружкой сидели за столиком с бутылкой сухого вина. Мы высматривали клиентов.

— Иностранцев? — уточнил я.

— Не обязательно, — ответила Людмила. — Вовсе не обязательно. Иностранцев в той гостинице было не много, да и вообще я никогда не была любительницей финских лесорубов…

А за столиком неподалеку сидела довольно странная компания. Мы обратили на нее внимание, потому что там сидели пятеро мужиков, и ни одной женщины. Мужики были наши, советские, но очень приличные. Ну, ты представляешь себе, что это означало в восьмидесятом году…

Все пятеро были мордастые, здоровенные, все в костюмах-тройках. Они тогда как раз были в самой моде.

Мы с подругой, как говорится, «положили на них глаз». Они же были в чисто мужской компании. Она присмотрела себе одного, я — другого. В общем-то это было не важно. Не один, так другой. Из пятерых кто-то все равно клюнул бы.