Татуированная кожа - Данил Корецкий

–Так я же не нога...

– Это и плохо! – поморщился взводный. – Посмотри на ребят – они же отключают голову и действуют четко по приказу!

– А это хорошо? – печально усмехнулся Вольф.

– Конечно! – убежденно кивнул взводный. – Иначе будет не боевая группа, а полный бардак!

Вольф прекратил спорить, сделав вид, что согласился с командиром. Но хотя боевая работа ему нравилась, многое ей сопутствующее он не воспринимал.

– Вы должны одним своим видом запугать противника, парализовать его способность к сопротивлению, – говорил лейтенант Пригоров, выпячивая нижнюю челюсть и страшно оскаливаясь. Взвод повторял гримасы вслед за ним, и Вольф повторял тоже. Но ребята вызверялись друг на друга и после занятий – в курилке, по дороге в столовую, на прогулке. А Иванников и Вишняков корчили рожи и наедине с собой – перед зеркалом в умывалке: им нравилась злобная и устрашающая маска вместо лица!

– Каждый спецназовец – это самостоятельная боевая единица, способная противостоять взводу противника и самостоятельно выполнить боевую задачу, – любил говорить полковник Чучканов.

В прошлом он занимался штангой, но с годами расплылся и зарос жиром так, что даже перестал прыгать. А это, по его собственным словам, означало смерть спецназовца. Собственную кончину он пытался маскировать: надевал парашют, поднимался с очередной прыжковой группой, но, выпустив всех, сам оставался в самолете. Иногда парашют опускался далеко в стороне, но все были уверены, что полковника подменял майор Шаров, который находился при нем безотлучно.

Слова полковника запомнились накрепко, каждый боец изначально рассчитывал только на себя, и каждый постепенно становился боевым механизмом, мощным живым оружием. И, как казалось Вольфу, каждый при этом утрачивал что-то человеческое.

Помощник инструктора по прыжковой подготовке старшина-сверхсрочник Пряхин был наиболее выраженным примером такого перевоплощения. На Доске почета, вопреки внешности забитого сельского мужичка, он выглядел мужественным красавцем. Наверное, этот отлакированный облик отражал его заслуги: за плечами почти три тысячи прыжков, звание мастера спорта и множество чемпионских титулов... Но в обычной жизни он был каким-то убоговатым: держался всегда обособленно, говорил косноязычно, друзей и приятелей не имел, заглазно все называли его не иначе как Вонила.

Однажды, зайдя в парашютный склад, Вольф увидел, что Пряхин привычно закладывает в штаны клеенку и несколько пеленок.

– Зачем это вы? – оторопел он.

– Да, черт, обсираюсь, – буднично пояснил старшина.

– Как?!

– Обычно, по-большому...

– А почему?

Пряхин пожал плечами.

– Кто ж его знает... Рефлексы. Первый раз, наверно, со страха, а потом страх прошел, а рефлекс остался. Врачи так говорят...

Заправившись, он надел парашют и прыгнул, как всегда, точнее всех. Но Вольф начисто утратил к нему интерес и после того разговора старался близко не подходить. А проходя мимо портрета, запечатлевшего Пряхина после рекордного прыжка, он невольно представлял, что творится у того в штанах, и брезгливо морщился.

Мужская работа, азарт и риск Вольфу нравились, но он не хотел становиться боевой машиной.

* * *

Письма им писали на «почтовый ящик» в Московскую область, естественно, родители считали, что там и расположена часть.

«Не мерзнешь ли ты в такие холода? – тревожилась мать. – Хочу прислать шерстяные носки и теплое нижнее белье, но не знаю, дойдет ли посылка...»

Вольф усмехнулся. По телевизору говорили, что в Москве доходит до минус тридцати, здесь же в самый холодный день января было плюс пятнадцать.

Несмотря на однообразное питание и нередко ощущаемое чувство голода, за прошедшие полгода он окреп, раздался в плечах и даже на два сантиметра подрос – сыграли роль режим и постоянные физические нагрузки. Вольф уже адаптировался к службе, выполнял все нормативы и ходил по территории части уверенно и спокойно, как Шмель или Киря.

Он показывал высокие результаты в боевой учебе, держался независимо, не прогибался перед старшим призывом, не заискивал перед офицерами. На него можно было положиться в любом деле, а отчаянность и умение драться вошли в историю бригады. Поэтому «старики» признавали его почти равным себе. Почти.

К тому же Вольф сдружился с Серегиным, они постоянно держались вместе и в случае необходимости могли стать спина к спине и перемолотить половину роты. Это тоже учитывалось общественным мнением и повышало их авторитет.

В феврале, как раз накануне Дня Советской Армии, Вольфа вызвали в штаб бригады.

– Дай-ка свой военный билет, боец, – с загадочным видом сказал подполковник Селедцов. В его кабинете сидел и Деревянко, но по виду взводного нельзя было определить, зачем рядовой разведчик потребовался начальству.

Разведчик расстегнул нагрудный карман и отдал примятую, пропотевшую красную книжечку замполиту. Тот раскрыл, неопределенно хмыкнул и спрятал документ в сейф.

– А теперь держи замену, – замполит вынул из стола точно такую же книжечку, только поновее и потверже, и протянул Вольфу.

– Волков Владимир Григорьевич, – удивленно прочел он рядом со своей фотографией. – Что это значит?!

Замполит улыбнулся, наверное, хотел ободрить, но вышло как всегда – будто он изобличил собеседника в чем-то нехорошем.

– Рядовой Вольф убыл в другую часть. А рядовой Волков прибыл к нам. Так пройдет по всем документам.

– Но зачем?!

– Обычная маскировка. Волков не привлекает внимания и не вызывает вопросов. На дембель получишь свой билет обратно. Если захочешь. Ведь в России лучше жить с русской фамилией.

– А... А ребята? – после паузы спросил Вольф.

– Это пусть тебя не беспокоит. Лейтенант Деревянко объяснит всем, что ты по собственному желанию переменил фамилию. К этому быстро привыкнут. Очень быстро.

Вольф молчал. Все это ему как-то не нравилось. Менять фамилию, которую дали тебе родители, – дело предосудительное.

– Кто принял такое решение? – на всякий случай спросил он.

– Ну, конечно, не я, – развел руками Селедцов. – Точнее, не только я. Идею одобрил полковник Чучканов и утвердил генерал Раскатов.

Что ж, плетью обуха не перешибешь... Вольф-Волков молча сунул новый документ в карман. Замполит удовлетворенно кивнул.

– Ты хорошо служишь и вообще грамотный парень. К нам пришла разнарядка на учебу в высшее командное училище спецназа. Если хочешь попробовать, мы тебя поддержим

– Хочу! – не задумываясь, выпалил Вольф. Ему приходила в голову мысль об офицерской карьере. А поступить учиться прямо сейчас гораздо лучше, чем еще полтора года пахать рядовым...

Селедцов кивнул еще раз.

– Тогда садись, пиши рапорт – лейтенант Деревянко продиктует. И заполнишь тест-анкету для изучения личности.

Тест-анкета оказалась разграфленным на пронумерованные клеточки листом бумаги.

– Четыреста вопросов, – сказал Деревянко, открывая пухлую книжку. – Ответов только два: да или нет. Я читаю, ты ставишь крестик в нужной клеточке. Контрольное время сорок минут. Поэтому не отвлекайся. Начали!

Вы любите животных? Бывают ли у вас головные боли? Вам нравится синий цвет? Занимаетесь ли вы силовым спортом? Случаются ли у вас расстройства желудка? Хорошо ли вы спите ночью? Есть ли у вас враги? Верите вы в приметы? Вы любите охоту? Зима лучшее время года? Кино лучше театра?

Вольф уложился в тридцать пять минут и отбросил ручку.

– Что за чепуха? Для чего эти глупые вопросы?

– Не такие глупые, как кажется. Психологи выжмут из них о тебе все. Даже то, чего ты сам не знаешь.

Лейтенант подколол тест к рапорту скрепкой.

– Заполнишь личный листок, напишешь автобиографию, я подготовлю характеристику и аттестацию. Если все будет нормально, летом придет вызов на экзамены. Но имей в виду – там конкурс, тебе надо подготовиться.

– Конечно, подготовлюсь!

Вольфа распирало радостное возбуждение. В серой монотонности службы забрезжила перспектива перемен.

– Зайди, поблагодари подполковника за доверие, – посоветовал Деревянко, и Вольф вновь направился в кабинет замполита.

Селедцов принял благодарность благосклонно.

– Нам нужны такие парни. Когда тебя зачисляли в часть, высказывались разные мнения, однако я поддержал тебя однозначно. И вижу, что не ошибся. Но ты должен помнить об этом и ценить доброе отношение. Поэтому если появятся какие-то сомнения, захочется посоветоваться, сообщить что-то важное – вовсе не обязательно идти к Семенову. Приходи прямо ко мне. Понял?

Вольф ничего не понял, но на всякий случай кивнул.

– И еще... Учителя нашей школы проявили очень интересную инициативу по подготовке к инспекторской проверке. Они вызвались в нерабочее время позаниматься с наиболее способными к языкам бойцами, подтянуть их, отработать разговорную речь...