Бабушка, которая хотела стать деревом - Маша Трауб

судьба, что и Наире. Про мужское бесплодие тогда знали лишь редкие знахарки, но какая им вера? Бабки, которые плетут невесть что. Наира пришла к Карине и проплакала на кухне весь вечер. Карина, уже беременная Зарой, о чем еще никто не знал, даже Самвел, не могла, не умела найти нужных слов, чтобы успокоить золовку. Так и просидели – Наира плакала, Карина молчала. А уже наутро Наира объявила Тиграну, что, если он хочет ребенка, пусть сам его рожает. Если нужна новая жена, чтобы почувствовать себя мужчиной, – на здоровье, пусть уходит. Наира была вправе решать – они жили в доме, доставшемся ей в наследство от бабушки. Так что Тиграна она могла с легкостью выставить за порог. Как, впрочем, и из московской квартиры, которую купили, продав тот старый дом. Совместно нажитое имущество в браке? Нет, дом бабушки, новая квартира не подлежали разделу. Если бы Тигран хотя бы заикнулся об этом, он бы сгорел на месте, потому что Наира испепелила бы его взглядом. А покойная бабушка помогла.

Тогда, выплакав собственное горе, Наира поставила мужа перед выбором – или он ни словом никогда не заикнется, не попрекнет за то, что не смогла стать матерью, или уходит прямо сейчас куда угодно. Тигран остался и действительно больше никогда не заводил речь о детях. Наира оказалась прекрасной тетей для Зары, за что Карина не переставала ее благодарить. Когда Самвел решил переехать в столицу, Наира поехала следом, продав дом – часть денег ушла на покупку помещения, позже переделанного под салон красоты, а не под овощную лавку, как хотел Самвел. Тут Наира встала на сторону невестки. Пока Карина налаживала работу, набирала клиентов, с Зарой сидела Наира. Зара очень любила тетю, и только с племянницей Наира была всегда ласковой. Наира же дала деньги на свадебное платье Зары, а на рождение Ани подарила племяннице роскошное кольцо с бриллиантами. Карина могла злиться на золовку, ругаться с ней, пить капли после ее визитов, но всегда помнила тот вечер, когда Наира горько плакала на кухне, поставив крест на возможности стать матерью. Сейчас все по-другому. Можно сделать ЭКО, можно сдать анализы и доказать, что женщина не виновата в бесплодном браке. Но ничего не поделаешь. Их молодость – да, считай, вся жизнь – пришлась на другое время.

Карина закрыла глаза – воспоминания вдруг хлынули через край. Даже перед глазами поплыло. Она варила кофе. Зары в салоне еще не было. В журнале записи отменены. Ани сидела в кресле и возилась с бигудями – ими уже давно никто не пользовался, Карина выдала мешок внучке, и та накручивала волосы кукле.

Карина старалась забыть день родов, но не получалось. Кесарево решили делать в последний момент. И во время операции врач принял решение удалить матку – слишком большая кровопотеря, Карина могла умереть. О том, что она больше не сможет стать матерью, ей сообщили через три дня. Но с ребенком, дочкой, все хорошо.

Карина вернулась домой, не зная, как сказать Самвелу, что у них больше не будет детей. Ни мальчика, ни девочки. Она не знала, как самой принять, что у нее нет матки и, выходит, она не женщина вовсе. Тогда на пороге появилась Наира.

– Если хочешь мальчика, рожай сам! – крикнула она Самвелу. – Оставь Карину в покое. Радуйся, что у тебя есть дочь! А ты, – повернулась она к Карине, – будь счастлива, что жива осталась. Нет у тебя матки – и что? Голова же на плечах есть! Так думай головой!

Тогда они опять сидели на кухне. Карина тихо плакала, а Наира молчала. После того вечера Карина и стала думать головой – как переехать, как открыть свое дело, дать дочери образование, выдать замуж, позаботиться о том, чтобы у Зары все было. Теперь вот счастье – Ани, не девочка, а чудо. Карина стала бабушкой. Может, ради этого и жила?

Самвел во всем слушал жену, оказавшуюся и риелтором, и бизнесменом, и мудрой свекровью, и, наконец, самой лучшей бабушкой на свете. Ани – его радость. Сердце сжималось, когда внучка его обнимала и целовала. В последние недели Самвел чувствовал себя виноватым перед женой, дочерью и внучкой – устроил им дополнительные хлопоты. Но успокаивал себя тем, что Ани еще ничего не понимает, а Зара погружена в материнство. Для нее Ани на первом месте, как и должно быть. А Карина отходчивая. Покричит и перестанет. Но, может, не стоило все-таки умирать? Только как иначе? Он так хотел вернуться домой, хотя бы ненадолго. Повидаться с друзьями, зайти в дом, в котором вырос. Походить по двору. Посидеть на кровати в спальне матери или в кресле-качалке, стоявшем во дворе. Но Карина наотрез отказывалась возвращаться и тем более жить в доме свекрови, которая невестку не любила, а едва терпела. Так и не приняла. Не смогла смириться с ее сильным характером. Чувствовала, что Карина не позволит собой руководить и принимать за себя решения. Две сильные женщины не смогли договориться, хотя могли бы. Так бывает.

Да, Самвел придумал себе болезнь, от которой скоро умрет. Убедил в этом Карину и Зару. Если честно, он иногда сам верил в болезнь и смерть. Так вошел в роль, что забывал выйти. Чувствовал, как стучит сердце, будто бешеный игрушечный заяц бьет по барабану – такая игрушка была в его детстве. Или цыпленок, который бежит по полу, если его завести. Ани очень любила эту игрушку. Самвел заводил цыпленка и слушал, как игрушечные лапы стучат по паркету. Сердце Самвела стучало так же громко и уж слишком часто. По ночам он просыпался в поту, вставал, переодевал футболку. Наверное, нельзя было прикрываться болезнью. Карина всегда говорила, что это грех. Не можешь или не хочешь куда-то идти – не ври, что заболел. Точно накликаешь и сляжешь. Получается, накликал? Самвел гнал от себя эти мысли. Но ему и вправду было тяжело смотреть на жену и дочь, которые о нем беспокоились. Зачем он их заставил нервничать? Ради того, чтобы еще раз оказаться дома? Да, получается так. Каждый день он хотел признаться Карине, что не болен, нет никакого диагноза, просто устал – от всего сразу. И от жизни в столице, и от бесконечных забот с салоном. От тревог за дочь и внучку. Ему просто хотелось вернуться в Тбилиси – продышаться, пить вино и кофе, есть, когда уже съел столько, что вздохнуть не можешь, посидеть во дворе. Съездить в горы, наконец, как в молодости.