Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно - Матвей Любавский

Изучение биографии ученого и его творческого наследия дает основание считать его не только наиболее крупным представителем отечественной литванистики, истории западных славян, но и выдающимся знатоком исторической географии, истории феодальной России, видным организатором и деятельным участником архивного строительства в РСФСР. Богатые конкретно-историческими наблюдениями и выводами, основанные на изучении первоисточников, многие его работы не потеряли своей научной актуальности в наши дни, привлекают внимание современных исследователей. Известный отечественный историк-исследователь, он был и создателем научной школы. Исторической науке хорошо известны его ученики: В. И. Пичета, Н. Г. Бережнов, А. А. Новосельский, В. К. Никольский, С. В. Бахрушин.

Д. В. Карев

«Очерк…» М. К. Любавского в контексте восточнославянских историографий россии XIX начала XX в

Оценить значение любого исторического труда, признанного классическим в исторической науке, а работы М. К. Любавского по истории Великого Княжества Литовского, несомненно, относятся к такому классическому наследию, можно только сопоставив предшествующую и последующую историографическую традицию изучения этого государства, тем самым вписав их в социокультурный и научный контекст эпохи. История ВКЛ имеет для нас, белорусов, особое значение. В рамках этого государственного образования в течение пяти столетий формировались многие исторические традиции, повлиявшие на дальнейшую судьбу белорусской нации и ее культуры.

Для российского научного сообщества первое фокусирование интереса к истории ВКЛ приходится на конец XVIII первую треть XIX в., когда после разделов Речи Посполитой вошедшие в состав империи белорусские, литовские и украинские земли заставили правительственные круги и научный мир России по иному осмыслить проблему восточнославянского мира и роли в нем российской цивилизации[473].

Два главных историографических достижения приходятся именно на этот период времени: 1) введение в научный оборот корпуса источников, на базе которых историческая наука Беларуси и Литвы смогла создавать в 40-50-е годы первые синтезные концепции ВКЛ; 2) выделение истории этого государства в самостоятельный, «самодостаточный» объект исследования. В историческую науку вошло «разночинское» поколение сыновей униатского и православного духовенства, которые открыли восточнославянскую (белорусскую в основе своей) природу Великого Княжества Литовского, сумели рассмотреть богатство его истории и культуры. Не уходя окончательно от польской культурной традиции, эти «литвины-патриоты», как их называли современники, внесли в историческую ментальность интеллигенции края ощутимые элементы «билингвизма», по-иному, не «по-шляхетски», начали осознавать проблему народа. Это было особенно важно в тот период, когда полонизация шляхетской интеллигенции Беларуси не только не прекратилась, а приобрела второе дыхание. Восстание 1830–1831 гг. определило ту грань, за которой формирование культуры и историографии Беларуси протекало в совершенно ином политическом и культурном контексте.

Уроки восстания 1830–1831 гг. заставили некоторых видных русских историков более пристально взглянуть на судьбу западных губерний и историю Беларуси. Одним из них, едва ли не первым в русской историографии, попытавшимся подключить историю «Западной Руси» в концептуальную схему русской истории, был придворный историограф Н. Г. Устрялов. Свою позицию Устрялов углубил и сформулировал в написанной к 1838 г. статье «Исследование вопроса, какое место в русской империи должно занимать Великое княжество Литовское». Положения последней, детально разработанные, вошли в состав «литовских» глав «Русской истории» ученого, которая выдержала в эпоху правления Николая I несколько изданий[474].

Прежде чем сформулировать свое понимание истории ВКЛ, историк отмечает, что сам вопрос возник в недавнее время и возбудил всеобщее внимание. При этом мнения разделялись. Многие охотно приняли мысль, что «Литовское княжество Русское по своему началу, Русское по своему составу, по массе народа, по вере и языку», должно занять в отечественной истории по крайней мере такое же место, какое дают историки России княжествам Галицкому или Новгородскому. С другой стороны, находилось немало таких ученых, которые смотрели на «Литву» и соединенные с ней области, как на «польские провинции», и полагали, что русской истории о делах «литовских» надо рассуждать не более, чем о делах «крымских или ливонских». При этом, как замечает Устрялов, ни та ни другая сторона «не подтвердила своего мнения практическими исследованиями» и вопрос с ВКЛ остался темой для будущих исследователей[475]. Для решения этой проблемы историк, по мнению ученого, должен был дать ответы на следующие вопросы: 1) как возникло ВКЛ в виде самостоятельного государства, как утратило свою самостоятельность и подпало чуждому влиянию; 2) как смотрело на него Московское государство во времена его «величия и падения»; 3) как понимали его современные писатели до конца XVII в.; 4) что думали о нем позднейшие историки России. Сам Устрялов дал ответы на эти вопросы в выводах соответствующих глав «Русской истории».

За девяностолетний период, прошедший от времени первого раздела Речи Посполитой до Крестьянской реформы 1861 г. и восстания 1863 г., правительственная Россия успела неплохо узнать Беларусь. Активный сбор информации, который велся в эти годы, создал представительный «банк данных», пригодный для принятия эффективных политических решений по «белорусскому вопросу». Были заложены основы той историографической традиции официального, правительственного направления, которая в 60-е годы XIX в. получит название «западнорусизма». Предпринимались и первые попытки контрпропагандистской «игры» в сфере переориентации исторического и политического сознания населения Беларуси «от Польши к России». Большого эффекта к началу 60-х годов XIX в. она еще не дала хотя бы потому, что сама официально-охранительная историография ВКЛ имела в значительной мере характер историографии полузакрытой, так называемой историографии для служебного пользования. Но приобретенный опыт и накопленная огромная информация пригодились как нельзя кстати в условиях нового политического контекста, вызванного событиями 1863–1864 гг.

И. Ярошевич один из историков этого периода, которого можно отнести к группе «литвинов-патриотов». Он явился создателем новаторского для своего времени труда, где впервые в исторической науке Беларуси и Литвы была предпринята смелая попытка создания синтезного образа ВКЛ и его культуры. Уникальный труд «Образ Литвы с точки зрения цивилизации с древнейших времен и до конца XVIII столетия»[476] был делом всей жизни ученого. Эта работа примечательна не столько широтой и разнообразием источниковой базы, сколько глубиной исторического мышления, свежестью методологического подхода европейски образованного и мыслящего историка-культуролога. Являясь ценным обобщением и, в известной мере, продолжением «Истории» Т. Нарбута, «Образ Литвы» И. Ярошевича благодаря богатейшим сведениям по истории экономики, быта, нравов, религии, политико-правового устройства просвещения в ВКЛ давал углубленный взгляд на специфику феодальных отношений в ВКЛ, показывал внутреннюю природу их происхождения. В трактовке «поганской» Литвы (религия и происхождение литвинов) главным «гидом» И. Ярошевича был Т. Нарбут. Предками своей Отчизны («Литвы») ученый считал ятвягов, а белорусов считал потомками кривичей. Историографической новацией Ярошевича стало органичное включение в свою работу истории ВКЛ XVI–XVIII вв., где он представил «изменения, которые под взглядом нравов, религии, просвещения и промышленности до конца XVIII века в Литве произошли», ярко и рельефно очертил «состояние социальной и духовной жизни литвинов». Вразрез с существующей традицией весьма критично характеризует историк влияние на историю ВКЛ уний с Польшей и иезуитов. Увязывает социально-политические и культурные сдвиги в ВКЛ XIII–XVIII вв. с социально-экономическими изменениями.

В трудах, публиковавшихся в рамках дореформенного периода в изучении ВКЛ, было немало ошибочных теоретических положений, фактических неточностей, доминировала локальная, краеведческая тематика, описательность явно преобладала над аналитическими моментами. Это объяснялось состоянием и уровнем развития самой исторической науки в крае недостаточной разработанностью источниковой базы по ряду направлений исторических исследований (социально-экономическая история, история классов и социальных групп, история культуры), крайней малочисленностью профессиональных историков вследствие закрытия Виленского университета (фактор, крайне негативно сказавшийся на развитии белорусской историографии вплоть до Октябрьской революции), классовой и политической тенденциозной избирательностью в отборе и интерпретации исторического материала. И все же подход к осмыслению вклада историков этого поколения в развитие белорусской историографии, исходя из критерия обязательности оценки исторических деятелей не по тому, чего они не дали «сравнительно с современными требованиями», а по тому, что они дали нового сравнительно со своими предшественниками, заслуги их следует признать весьма значительными. Помимо формирования источниковой базы для изучения исторического прошлого феодальной ВКЛ, историки дореформенного периода если и не решили, то поставили перед исторической наукой ряд очень важных реальных проблем их исторического развития (этногенез белорусского и литовского народов, пути и причины создания государственности на белорусско-литовских землях: роль внешних и внутренних политических факторов в государственном развитии ВКЛ, конфессиональные отношения и их роль в судьбах ВКЛ и Речи Посполитой и др.), создали первые обзоры, содержащие систематическое изложение истории Беларуси и Литвы[477]. Это богатое фактами и мыслями наследие активно использовалось историками либерального буржуазного и демократического направлений, когда иные условия общественно-политического и культурного развития страны создали возможность построения новых исторических концепций о прошлом Беларуси и Литвы на основе других политических и научно-теоретических принципов и установок. В наследие историкам пореформенного периода перешла от историков края первой половины XIX в. и сама методологически верная традиция изучения прошлого Беларуси в тесной связи с историей Литвы, Руси и Польши.