Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно - Матвей Любавский

На развитие белорусской историографии первого пореформенного двадцатилетия, пожалуй, наибольшее влияние оказал тот мощный социально-политический резонанс, который был вызван в политической и общественной жизни России кровавыми событиями восстания 1863–1864 гг. и мерами по его подавлению. События сфокусировали на ряд лет внимание правительственной России и российского образованного общества на западных губерниях империи. Эти события заставили многих публицистов, общественных и государственных деятелей, ученых страны открыть для себя Беларусь и «белорусский вопрос» не только как вполне ощутимые реалии политического настоящего империи, но и как явление, имеющее древние исторические корни и свою историю.

Историографическая традиция «западнорусизма», оказавшая значительное влияние на трактовку белорусского прошлого в 60-80-х годах XIX в., при всем своем политическом консерватизме оказалась полезной для развития источниковой базы белорусской историографии ВКЛ. Трудно сказать, какие провалы исторической памяти мы имели бы сегодня, не будь масштабной публикаторской деятельности белорусских историков и архивистов-археографов России конца XIX начала XX в. В то же время нельзя не видеть и другую сторону их деятельности. Значительная часть историко-краеведческих центров Беларуси того периода, исповедовавшая консервативные, охранительные и клерикальные взгляды на прошлое и настоящее края, своей работой способствовала длительной (вплоть до 1917 г.) реанимации в белорусской историографии идеологии «западнорусизма». Они создавали ту «капиллярную сеть», без которой невозможно было бы само существование историко-концептуальной основы этой идеологии, сформулированной в первые пореформенные десятилетия М. О. Кояловичем, его учениками и союзниками[478].

Общая концепция исторических судеб белорусских земель, представленная в «Лекциях» М. О. Кояловича, в силу явной ее тенденциозности вызвала отрицательную оценку его трудов не только со стороны демократической российской историографии. По мнению В. И. Пичеты, вышедшие в 1884 г. «Чтения по истории Западной России» Кояловича (переработанный вариант «Лекций» 1864 г.) это «прекрасный показатель того, как не нужно изучать исторические явления»[479]. Что из себя представляла эта концепция, отчетливо отражает текст опубликованных историком в 1864 г. отдельной книгой «Лекций по истории Западной России». К Западной России Коялович относит Украину, Беларусь и Литву, входившие в состав Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой. Доминантным фактором исторического развития Западной России он признает противоборство «двух главных сил русской и польской», возникшее из-за желания Польши «воссоздать свое господство и могущество на чужой русской земле». Поэтому главную задачу своего курса автор видит в изучении источников и причин «польского триумфа» главной особенности истории Западной России в эпоху феодализма. Влияние Польши, по мысли Кояловича, «испортило» западнорусское общество, привело к разделению национальному, религиозному и культурно-бытовых «начал жизни». Понятно и стремление историка изобразить историю Западной России как историю «демократизма», «ищущего древних, родных порядков жизни, то есть тоже русских и православных»[480]. Такие установки вполне логично позволили Кояловичу оценить события, связанные с разделами Речи Посполитой, как «воссоединение» «исконных» начал Западной и Восточной Руси. Сама схема периодизации истории Западной России, где историк выделяет пять основных этапов, строится на основе учета не внутренних, а внешнеполитических факторов развития региона особенностей взаимоотношений Западной Руси с Литвой, Польшей и Российским государством. При этом ведущая роль в исторических событиях отводится, в духе предшествующей дворянской историографической традиции, деятельности «сильных мира сего» князей, королей, «вождей» церкви. Православная религия и церковь объявляются в истории Западной Руси «великими цивилизующими началами»[481]. Люблинская уния, по мнению Кояловича, продолжив негативное влияние унитарных процессов, разделявших Литву и Русь, привела якобы не только к потере национального («западнорусского», говоря языком Кояловича) развития, но и привела на белорусские и украинские земли ВКЛ крепостную неволю[482]. Антипольские позиции приводили историка к очевидному уже в 80-х годах XIX в. искажению реальных исторических событий, когда опубликованные к тому времени источники со всей ясностью свидетельствовали, что крепостничество зародилось на землях ВКЛ до Люблинской унии. Суть антифеодальных движений XVII-XVIII вв. сводилась к защите православной веры «западнорусским народом», который взял на себя «оборону» православия вследствие ополячивания высшего сословия[483]. В соответствии со своей исследовательской доминантой историю Западной России Коялович представлял как историю жертвы польской экспансии, осуществленной в интересах католической церкви. Сама эволюция белорусского общества в эпоху феодализма, по существу, воспринималась как приобретение новых «качеств» по польским образцам и меркам.

Эта концепция исторического прошлого славянских земель и народов ВКЛ, представленная в работах М. О. Кояловича, была убедительно опровергнута уже в 80-90-е годы XIX в., когда за скрупулезное исследование истории ВКЛ взялись ведущие представители российской университетской историографии либерального направления (В. Б. Антонович и ученики его школы в Киевском университете, М. К. Любавский и его ученики в Московском университете, И. И. Лаппо в Дерптском университете). Однако теоретически несостоятельная концепция историка не была «сдана в архив» в дооктябрьский период развития белорусской историографии. Говоря о белорусских историках либерального направления, нельзя не признать того факта, что сила их влияния на характер развития белорусской историографии пореформенного периода не может идти ни в какое сравнение с той ролью, которую сыграли в становлении своих национальных историографий великорусские и украинские либеральные исследователи. Отсутствие сильной национальной либеральной интеллигенции в сфере гуманитарных (в том числе исторических) знаний предопределяло концептуальную зависимость белорусских либеральных исследователей в трактовке своей собственной истории от историков, основных университетских центров Российской империи, в которых разработка проблем истории ВКЛ и его культуры достигла впечатляющих результатов (Киев, Москва, Петербург). Капитальные труды и лекционные курсы В. Б. Антоновича, А. С. Грушевского, М. К. Любавского, В. И. Пичеты, B. Ф. Владимирского-Буданова, Ф. И. Леонтовича, С. А. Бершадского, Ф. И. Тарановского[484] не только поставили изучение истории Великого Княжества Литовского на почву научной (позитивистской) методологии, открыли и освоили новые области в ее исследовании (история социальной структуры и социальных отношений, история города, история крестьянства, история государства и права ВКЛ, история культуры), но и выявили научную несостоятельность официально-охранительных версий «западнорусизма». Разумеется, прямого воздействия на формирование нового исторического менталитета в сфере массового сознания либеральная историографическая традиция изучения белорусского прошлого не имела. Но косвенное ее воздействие через частичное освоение наблюдений, выводов, источниковой информации историков-либералов демократической историографической традиции отрицать не приходится.

В ряду классических работ российских историков ВКЛ конца XIX начала XX в. ощутимо выделялись фундаментальные труды молодого российского либерального историка М. К. Любавского. Рукописи исследований материалов профессора М. К. Любавского по истории Западной Руси дошли до нас в незначительном количестве. Из всего дореволюционного «литовского» творческого наследия ученого в распоряжении исследователя имеются только материалы к работам по истории «Литовско-Русского государства» (выписки из архивных источников Книги Записей и Судных дел Литовской Метрики, около 200 листов, да отрывочные материалы из семинара по изучению «внутреннего строя Литовской Руси на основании законодательных памятников» (1901–1902 гг.). Из официальных и вполне достоверных источников известно, что М. К. Любавский на протяжении почти трех десятилетий преподавания в Московском университете читал не только спецкурсы по истории Великого Княжества Литовского, но и вел семинары, где разбирались и анализировались важнейшие источники (в 1903/04 и 1908/09 учебных годах I Литовский Статут 1529 г., в 1911/12 учебном году общеземские и областные привилеи Великого Княжества Литовского, в 1912/13 учебном году III Литовский Статут, в 1914/15 учебном году Волочная помера и Устав Сигизмунда Августа). Один из участников такого семинара, ученик М. К. Любавского, В. И. Пичета отмечал интересную методику ведения, благодаря которой ученый приучал своих учеников к «тщательной работе над источниками»[485]. Однако и опубликованные работы историка позволяют в какой-то мере заглянуть в его творческую лабораторию. Наибольшие возможности представляет в этом отношении фундаментальный «Очерк истории Литовского-Русского государства до Люблинской унии включительно» (М., 1910).