Близнецы - Тесса де Лоо

— Давай-ка передохнем. — Анна положила руку ей на плечо.

Они стояли на обочине, время от времени мимо них по тающему снегу проползали машины. Прижавшись друг к дружке, они любовались белыми холмами, тихими и неподвижными, будто только что рожденных их собственной фантазией.

— Об источнике «Совеньер» сложена легенда, — сказала Анна. — Покровитель Спа святой Ремакль как-то молился возле источника и за этим занятием заснул. Бог наказал его, и нога Ремакля погрузилась в землю, оставив отпечаток в горной породе. Со времен позднего средневековья новоиспеченные мужья приводили своих жен к источнику, который славился тем, что вода из него способствовала деторождению. Если жена касалась отпечатка ноги святого Ремакля и отпивала воды из источника, то Бог посылал им наследников. — Ne schöne Geschichte, nicht?[45] — Она засмеялась. — Может, в той воде были гормоны?

— Просто-напросто средневековая байка, чтобы заманить туда людей, — сказала Лотта.

Они продолжили свою прогулку, дорога по — прежнему тянулась вверх.

— Мы словно взбираемся на Голгофу, — вздохнула Анна.

Они миновали буковую рощу, глазея по сторонам на гладкие темные стволы. Слева от дороги зияло ущелье, по которому текла горная речка, черной змеей извиваясь в снегу. Если не считать редких машин, то они впервые оказались совершенно одни. Это одиночество сближало их гораздо больше, чем людные места, где они до сих пор встречались. Вдвоем в Арденнах, где в лесах среди холмов дважды сходились в схватке Восток и Запад.

— Бедные мои ноги, — сетовала Анна.

В поле зрения, чуть ниже уровня дороги, появилась маленькая шестиугольная остроконечная крыша. Небольшая впадина в земле была наполнена коричневой водой. Рядом, словно охраняя святыню, приютился домик. На твердом каменном полу, возле краника, из которого они не рискнули попить, виднелся легендарный отпечаток. Они представляли себе, что вода будет свободно бить ключом из-под земли, но, видимо, она скрывалась на глубине под нелепой постройкой, скорее подходившей для католического кладбища.

— Святому Ремаклю стало бы стыдно, — сказала Анна разочарованно.

— Кафе закрыто. — Лотта кивнула в сторону навеса, производившего мрачное впечатление заброшенности.

— На двух старых женщинах они все равно ничего не заработают, — сказала Анна. — Смотри, зато они сложили для нас стенку, дадим-ка нашим несчастным ногам немного покоя.

Так это и есть цель их паломничества, в результате которого огнем горели все суставы, — место у шоссе, лишенное всякой романтики и ориентированное на туристов?

— Будь у нас поблизости такой же чудодейственный источник, — засмеялась Анна, — я бы уж точно пила воду литрами.

— А таблетки, которые тебе прописали, разве не помогли?

— Ах, — Анна, как от назойливой мухи, отмахнулась от одного лишь упоминания об этом, — все эти женские дела у меня так и не наладились. Нормальный цикл не восстановился. Да и матка не подтянулась. Спустя многие годы после войны рентген показал, что в период роста мой позвоночник был поврежден. Сказалась работа на ферме. Иначе я уж точно была бы сантиметров на десять выше — как ты.

Лотта вспомнила групповую фотографию детей и внуков, сделанную по случаю ее семидесятилетия, — фотографию, сплошь заполненную потомством. На секунду она почувствовала себя виноватой. В каком — то смысле Анна работала за двоих. Если бы не легкие Лотты, она бы тоже жила в доме дедушки и делила обязанности с сестрой. Головокружительная мысль. Необъяснимый поворот судьбы: если бы вместо нее туберкулезом заразилась Анна, то их жизни поменялись бы местами. Приняла бы она тогда те же самые решения? Она смущенно смотрела на профиль сестры. От всех этих странных мыслей исходила опасная сила. Будет лучше, если все останется как есть. «Никогда не доверяй фрицам — фриц останется фрицем», — говаривал ее голландский отец. Впрочем, он и сам не отличался надежностью. Во время войны людей тщательно разделяли: надежный — ненадежный. Необходимая мера: без подобной строгой селекции они бы не выжили. Либо ты предаешь, либо нет. Разделение это продолжало существовать и после войны, только уже в прошедшем времени.

— Пошли, — Анна дрожала, — мне холодно.

Они повернули обратно, пересиливая боль в суставах, противившихся возобновлению прогулки. Солнце скрылось за деревьями и отражалось в облаках, заливая снежные поля розовым светом. Когда они добрались до Спа, из-за деревьев справа от шоссе выглянуло старое шале. Лотта остановилась.

— Посмотри, — воскликнула она, — какой прекрасный дом!

— Развалина, — сказала Анна сдержанно.

— Эта резьба по дереву…

Лотта подошла к краю откоса. Высокий дом угрюмо и таинственно вырисовывался в сумерках, словно был соткан из обрывков снов. На каждом этаже, по всей ширине фасада — балконы из темно — коричневого лакированного дерева, связанные между собой деревянными лестницами. Балконные двери распахнуты. Под краем крыши — широкая полоса кружевной резьбы. Когда-то обитатели дома после сладкого сна просыпались, открывали ставни, босыми ногами ступали на балкон и под лучами раннего солнца обозревали сад. Казалось, что за хорошую жизнь дом и наказали. За разбитыми стеклами теперь зияли черные дыры, ставни покосились, лестницы осели и провалились.

— Домик из рассказов Чехова, — вздохнула Лотта.

— Дом богатеев, никогда не державших в руках тряпку, — поправила ее Анна. — Жаль прислугу, которая должна была содержать в чистоте эту громадину.

— Они просто бросили его умирать, — возмутилась Лотта.

— Кто в состоянии сегодня оплачивать такие хоромы — расходы на отопление, ремонт, персонал…

Прагматизм Анны раздражал Лотту. Это звучало как «наконец-то справедливость восторжествовала».

— Все красивое исчезает, — пожаловалась она.

— Пойдем, дорогая. — Анна решительно двинулась дальше. Ох уж эти причитания по поводу старого, на ладан дышащего дома. Она, Анна, тоже постарела, и ставни ее покосились.

Они шли молча. В безмолвии Анны скрывалось порицание, которое Лотта ощущала в каждом шаге. Застройка становилась все более плотной, кое-где подметали тротуары. Спа снова вобрал их в себя — освещенные витрины магазинов, толчея и дорожное движение успокаивали. Они присели в кондитерской на площади Короля Альберта Первого и заказали воздушное грушевое пирожное. На заднем плане звучало попурри из известных мелодий.

Во взгляде Лотты мелькнуло узнавание.

— Это не… «Лили Марлен»?

— Военный хит, — усмехнулась Анна.

— Да… Я до сих пор помню, какой фурор произвела тогда Марлен Дитрих. Она все предвидела и вовремя покинула Германию.

— Ты хочешь сказать, что ей удалось сделать карьеру в Голливуде?

Снова скепсис. Не подозревая, что разворошила угли в печке, Лотта обиженно сказала:

— А я до сих пор не понимаю, почему все остальные этого не предвидели. У нас, например, Гитлер бы не закрепил своих позиций, несмотря на кризис…

— Вас никогда не лишали самосознания. Он же, этот жупел, вернул его нам. При помощи маршей, партийных собраний, речей. При помощи самых впечатляющих за всю историю их существования Олимпийских игр. Иностранцы ликовали на трибунах, а герр Гитлер принимал гостей со всего мира. И никто не сказал тогда: ты — ничтожество. Они все приехали. Газеты, журналы, радио, документальные фильмы — все в один голос твердили одно и то же. Ты впитывал в себя эту информацию, причем в единственной версии… ты поглощал ее, как поглощают рекламу. Они методично, изо дня в день промывали нам мозги. Ах, да ты не можешь себе представить… — Анна вздохнула и в сердцах воткнула вилку в пирожное. — Промышленность процветала. Молодежь не шлялась по улицам, все были в гитлерюгенде, все весело и браво каждый день шагали в школу. Юноши проходили обучение военной службе, чтобы в будущем стать хорошими солдатами. Когда разразилась война, они к тому времени уже привыкли к лагерям и дисциплине… все это было спланированно, но никто об этом не догадывался. Девушки автоматически входили в женский вспомогательный корпус военно-воздушных сил «Блицмейдель». Образованная молодежь попадала в отделение «Вера и Красота», где занималась гимнастикой, танцами, пением, музыкой — так они растили квалифицированные кадры. Это был упорядоченный, красивый, фантастический мир!

Она произнесла это с иронией, но громко, и Лотта испуганно огляделась по сторонам.

— Ты должна наконец понять, — громогласно продолжала Анна. — Я постоянно натыкаюсь на твое сопротивление. У матерей больше не было забот с детьми, никто не скучал, по улицам не разгуливали наркоманы — такого бардака, как сейчас, мы и представить себе не могли. Большинство моих ровесников до сих пор с благоговением вспоминают то время. Поговори как-нибудь с бывшей руководительницей СНД или с бригадиршей — у тебя волосы встанут дыбом. Это была их молодость, незабываемая часть их жизни!