Сказки старого Вильнюса IV - Макс Фрай

Улица Жиду

(Žydų g.)

Дело о пирожках с капустой

– Нет, ну в самом деле, не может же Саливаныч думать, будто мы ходим к нему только ради пирожков с капустой, – вздыхает Каролина.

– Может, – ухмыляется Ежи. – Саливаныч вообще все может. Такой уж он у нас всемогущий.

– Стоп, – говорю я. – Давайте вернемся к реальности. Старик бескорыстен до наивности. И всегда таким был. Если бы решил, что нам нужен не он, а пирожки, постарался бы предоставить их нам в неограниченном количестве, без всяких условий. Это же Саливаныч. Вы чего, а?

– Ну да, ну да, – смущенно кивает Каролина. – Но как тогда объяснить?..

– Как-как, матерь божья! Да просто он рассеянный. И всегда такой был. Говорят, с возрастом это усугубляется. Хотя уж не знаю, куда там еще усугублять.

Мы понимающе переглядываемся, вздыхаем и делаем еще по глотку кофе. Каролина открывает розовую коробочку с финиковыми марципанами, купленными здесь же, в кулинарии, на углу улиц Стиклю и Жиду, куда мы зашли заесть неудачу чем-нибудь утешительным. Ежи нетерпеливо потирает руки, всем своим видом демонстрируя алчность, а я равнодушно отворачиваюсь. Не люблю сладкое. Вот пирожки с капустой – совсем другое дело.

Вводная такова.

Саливаныч, он же Роберт Саливанович – наш любимый учитель. Физик. Гений. Добряк. Мудрец. И прирожденный шоумен – в наше время аудитория на его лекциях набивалась до отказа, как будто к нам Rolling Stones приехали, даже с гуманитарных факультетов приходили послушать, хотя половину слов не понимали. И, говорят, до сих пор так, а ведь двадцать с лишним лет прошло. При этом Саливаныч – самый настоящий рассеянный профессор из анекдотов, способный не только прийти на работу в разных ботинках, с хозяйственной кошелкой вместо портфеля, но и, отправившись поутру на конференцию в Каунас, вечером улететь в Лондон рейсом из Риги, ни копейки не потратив на билет – но как?! Нет ответа. Вернее, есть – классический ответ Саливаныча: «Нууу, потом я задумался…» – и делайте что хотите.

Мы, то есть, Каролина, Ежи и я – любимые ученики Саливаныча. Потому что у него все ученики любимые, причем вряд ли он отличает текущих от бывших. Во всяком случае, время от времени Саливаныч неназойливо интересуется, как продвигается курсовая Ежи – та самая, которая давным-давно легла в фундамент его диссертации. А Каролина до сих пор вспоминает, как еще на втором курсе Саливаныч регулярно расспрашивал ее о здоровье сына, которому только предстояло родиться пять лет спустя. Меня же он всякий раз называет разными именами; их у меня все еще меньше, чем у Одина, но, по моим расчетам, примерно к концу следующего года мы с Отцом Скальдов сравняемся. При этом Саливаныч редко пропускает мои концерты и всегда готов поговорить со мной о музыке. Из чего я заключаю, что он все же помнит о нас самое главное. А что путается в именах и временах – дело житейское. Мы бы и сами в этой ерунде путались, да мудрости не хватает.

И, наконец, пирожки с капустой, которыми регулярно кормит нас Саливаныч. Это самые вкусные в мире пирожки с капустой. Мы не знаем, в чем тут секрет. То ли тесто для них замешивают на утренней росе, то ли добавляют в начинку сказочную травку-вкусночиху[11], то ли пекут в печке, сложенной из кирпичей, исписанных подходящими к случаю каббалистическими заклинаниями. Но факт остается фактом, таких прекрасных пирожков с капустой нет нигде во Вселенной. Кроме, конечно, пекарни, в которой их покупает Саливаныч. А мы никак не можем ее отыскать.

В этом, собственно, и дело.

Примерно раз в месяц мы ходим навещать Саливаныча. Втроем – потому что остальные наши однокурсники давным-давно разъехались по разным городам и странам. А мы, так уж вышло, остались.

Мы с Каролиной дружим еще со школы. Ежи присоединился к нам на первом курсе. Когда-то мы были неразлучны, даже квартиру вскладчину снимали, и это были отличные времена. Мы до сих пор любим друг друга, но время неумолимо – в том смысле, что нам его вечно не хватает. Однако Саливаныч способен обаять даже несговорчивого Кроноса. Обычно ради очередного визита к нему у нас троих одновременно чудесным образом высвобождается целый вечер, продолжить который можно в каком-нибудь баре, а в полночь, обнаружив, что так толком и не обсудили самые важные вещи в мире, договориться на завтра, задвинув все прочие дела. И ведь задвигаем и встречаемся, и небо не обрушивается на землю, и под нашими ногами не разверзается ад, и даже наши возлюбленные не спешат обиженно уйти на край света, связав нехитрые пожитки в ситцевый узелок. Но если бы не Саливаныч, мы бы, пожалуй, только с днями рождения друг друга поздравляли, да и то не факт. А так – сидим сейчас втроем в кулинарии на углу улиц Жиду и Стиклю, пьем горький черный кофе, совещаемся после очередной неудачной попытки найти эту чертову пекарню. Невидимая она, что ли.

Саливаныч всегда готовится к нашему приходу. Считает, что жена не должна хлопотать ради его гостей. Сам заваривает чай в большом пузатом чайнике с алыми маками на боках. Сам моет и перебирает привезенные из деревни фрукты и ягоды, а зимой тащит на стол банки с домашним вареньем. И специально ходит за пирожками с капустой в маленькую пекарню на Жиду, которая, по его словам, открылась еще до Независимости, где-то в середине восьмидесятых, когда вдруг разрешили предпринимательство, и одно за другим стали появляться кооперативные лавки, рестораны и кафе.

Отправляясь туда из дома, Саливаныч спускается с холма по длинной улице с четырьмя именами – сперва – Йонаса Басанавичюса, после пересечения с Пилимо – Траку, за бульваром Вокечю – Доминикону, еще ниже – Швенто Йоно. Впрочем, до Святого Иоанна Саливаныч не доходит, с Доменикону он сворачивает направо, на Стиклю, а на углу, возле кулинарии, где мы сейчас сидим – еще раз направо. Что может быть проще. Улица Жиду узкая, непроезжая и очень короткая, всего один квартал, дома по пальцам можно пересчитать. Не отыскать там что бы то ни было, а уж тем более, пекарню с освещенными окнами и запахом сдобы из приоткрытых дверей – совершенно немыслимо. Но мы так и не нашли. Хотя предприняли несколько попыток. Потому что навещать Саливаныча чаще, чем раз в месяц – перебор. Мы люди занятые, а он – и подавно.

При этом пирожков с капустой нам хочется каждый день. Всем троим.

– Давайте рассуждать логически, – говорит Ежи. – Никакой пекарни на Жиду нет. Мы все взрослые, условно вменяемые, относительно разумные люди. По крайней мере, ни у кого из нас нет проблем с тем, чтобы попасть из дома на работу. Или, скажем, добраться до кинотеатра. И даже прийти в гости по незнакомому адресу мы вполне способны. А значит, и пекарню нашли бы с первой же попытки – если бы она тут была.

– Да просто Саливаныч перепутал название улицы, – подхватывает Каролина. – С кем угодно такое может случиться. Я сама иногда путаю. Тоторю, например, называю Траку. И наоборот. И уже знаю, что путаю, специально за собой слежу, а все равно…

– Но он же нам схему нарисовал, – напоминаю я. – Прямо-прямо-прямо, направо и еще раз направо. А это Жиду и есть, без вариантов.

– Все равно мог перепутать, – говорит Каролина. – Когда идет, в голове одна картинка, когда вспоминает, как шел – другая. Так бывает.

– Бывает, бывает, – кивает Ежи. – Мне родная мать однажды вот так же нарисовала дорогу в обувной магазин, где присмотрела отличные ботинки за полцены. Я там битый час как придурок по сугробам скакал – без толку. Потом, конечно, выяснилось, что все правые повороты были левыми. Или наоборот, неважно.

Мы дружно вздыхаем. Ясно, что сегодня пирожков нам не видать, как собственных ушей.

– Давайте рассуждать логически, – снова говорит Ежи.

У нас с Каролиной никаких возражений. Рассуждать логически мы любим почти так же, как пирожки с капустой.

– Во-первых, пирожки существуют, – Ежи с важным видом загибает один палец. – Мы все не раз их ели.

– Потрясающе, Холмс, – ухмыляюсь я. И тут же прикусываю язык, пока эти двое не испепелили меня укоризненными взглядами.

– Если пирожки существуют, значит, где-то их пекут, – продолжает Ежи. – Причем за пределами Саливанычевой кухни. Алена вне подозрений, сам Саливаныч – тоже. Мы все знаем их не первый год.

Алена – жена Саливаныча. Почти наша ровесница, а выглядит еще моложе. Совсем не красавица, но сила ее обаяния такова, что когда Алена идет по улице, на нее оборачиваются все, включая грудных младенцев и котов в переносках. Алена – умница, тихоня, улыбчивый ангел с ямочками на щеках, историк с докторской степенью, талантливый художник-стеклодув и, чтобы мало не показалось, лицензированный пилот свободного аэростата – то есть, воздушного шара. Но ее кулинарные навыки сводятся к умению заварить чай в пакетике, это – все. Зато у Алены, в отличие от Саливаныча, прекрасное чувство времени, она никогда не забывает снять с плиты поставленную туда мужем кастрюлю, или сковородку. Таким образом, вдвоем они более-менее успешно управляются на кухне, могут пожарить яичницу и даже сварить суп. Но выпечка им не подвластна, в этом смысле супруги действительно вне подозрений.