Сказки старого Вильнюса IV - Макс Фрай

– Надо же – в никуда! Вообразить не могу.

– Если не можешь, плюнь. Тебе как раз совершенно не обязательно. Все-таки ты не река.

– Иногда я об этом жалел. Больше, пожалуй, не стану. Но слушай, зачем?..

– Зачем рекам течь в никуда? Дурацкий вопрос, дружище.

– Догадываюсь. Но всегда лучше спрашивать, чем молча не понимать.

– Ты прав. Ладно, слушай. Во-первых, для самой реки это очень полезный опыт. Пока не станешь хотя бы отчасти Стиксом, главного о себе не узнаешь. А во-вторых, жизнь на берегу реки, научившейся течь в никуда, прирастает силой и смыслом – просто равновесия ради. А лишняя сила и дополнительный смысл никогда не повредят. Следует пользоваться всякой возможностью нахапать побольше, я так считаю.

– Вот это, я понимаю, аргумент. Какой же ты все-таки жадный!

Нёхиси показывает мне кулак.

– Ладно, ладно, просто очень хозяйственный.

– Мне положено, – ухмыляется Нёхиси. – В конце концов я здесь – что-то вроде завхоза. Такой, понимаешь, надежный, рачительный, умеренно выпивающий кладовщик… Не ходи со мной дальше, ладно? Я только что вспомнил, ты не раз говорил, будто когда-то был человеком. Не то чтобы я тебе верил, но лучше не рисковать. Есть вещи, которые людям, пусть даже тысячу раз бывшим, видеть нельзя.

– Сигареты только оставь, – говорю я, взобравшись на иву, чрезвычайно удачно выросшую вдалеке от воды, у самой дороги. – И флягу с этим твоим суровым грушевым коньяком, никому не оставляющим выбора пить его или нет. Думаю, роль неумеренно пьющего друга умеренно выпивающего кладовщика окажется мне по плечу.

– И к лицу, – добавляет Нёхиси.

И, оставив мне флягу, уходит к реке.

Мне и правда лучше пока не знать, что они там вытворяют. Я – конструкция ненадежная, может быть, как раз потому, что появился на свет короткой летней ночью, и с тех пор в моем организме всегда острая нехватка сгущающей кровь и тень темноты.

С другой стороны, мне ли о том горевать – вот прямо сейчас, пока зеленый лиственный дым дурманит мне разум, в горле клокочет ароматный жидкий огонь, а вдалеке, на другом краю Вселенной, всего в полусотне шагов от меня, над темной притихшей рекой стелется туман, гулкий, как эхо всех непроизносимых заклинаний разом.

Твое здоровье, туман!

– Все выдул, – изумляется Нёхиси, внезапно появляясь рядом и отнимая у меня флягу. – Я-то был уверен, что мои запасы неиссякаемы.

– Ну так тебя не было, по самым скромным подсчетам, вечность, – говорю я. – Как раз подходящий срок, чтобы выпить целую бездну и даже успеть протрезветь. И заодно придумать, где пополнить твои запасы. Ясно, что у Тони нынче ночью аншлаг, заранее волосы дыбом при мысли о том, что за толпа там толчется у стойки, но нам он нальет без очереди. Потому что мы… скажем так, обаятельные. Будем считать, что дело именно в этом. Пошли?

– Эй, притормози, – смеется Нёхиси. – У меня еще куча работы. И у тебя, получается, тоже. Теперь не отвертишься, сам вызвался помогать.

Господи, да я только за.

Впрочем, «помогать» – это слишком громко сказано. Сегодня Нёхиси все делает сам. Но хоть отсиживаться в кустах больше не гонит, наоборот, подзывает поближе, тараторит, не умолкая:

– Смотри, как здорово получается. Сперва аккуратно проделываем в небе очередную дырку, из которой на наши головы будет беспрепятственно литься холодный и чистый потусторонний свет – вот так, готово! Без этих прорех наш город, сам понимаешь, долго не простоит, начнет задыхаться. Но как ни старайся, век этих дыр до обидного короток, особенно летом. Затягиваются от солнечного света, как раны, смазанные бальзамом. Я еще и поэтому не люблю летние дни: слишком много работы насмарку! А не делать ее нельзя.

– А меня почему никогда не зовешь помогать?

– Потому что примерно догадываюсь, что может однажды вывалиться на наши бедные головы из прорех, проделанных в небе твоими руками – за компанию с чистым потусторонним светом, или даже вместо него. И совсем не уверен, что так уж хочу проверить, насколько я проницателен. Во всяком случае, не сейчас. И вряд ли в ближайшие годы.

– Да ладно тебе, – польщенно ухмыляюсь я. – По-моему, ты преувеличиваешь мои достоинства.

– К сожалению, вряд ли. Лучше смотри, что будет сейчас.

И поджигает небесный лоскут. Говорит, сияя от удовольствия:

– Это называется «безотходное производство». Если уж тебе в руки попала порция неба, глупо не приготовить из нее что-нибудь вкусное и полезное. Например, легкий воздушный коктейль. Небесный пепел, который сейчас любезно подхватит западный ветер и будет носить над городом, закручивая в причудливые спирали, полностью растворяется в воздухе за двенадцать часов темноты. И после этого в голову всякого, кто вдохнет полной грудью, лезут шальные, вдохновенные мысли, ненадолго отменяющие привычный навязчивый страх перед всем, что хоть немного похоже на настоящую жизнь.

– Ого. Какая нужная штука!

– Рад, что ты одобряешь. И еще раз спасибо, что устроил для нас эту длинную ночь. Обычно мне удается замешивать коктейль из ветра и небесного пепла только с поздней осени до середины весны, а действует он в полную силу всего-то до новой луны. Вот и считай, как долго приходится без него обходиться. А это не дело, жизнь должна торжествовать над робостью небытия повсеместно, без перебоев, всегда, иначе я не играю… Эй, о чем ты задумался?

– О том, что на твоем месте я бы попробовал замесить коктейль покрепче. Чтобы шальные, как ты выражаешься, мысли застревали в головах надолго. Краткий миг вдохновенной отваги – очень уж мало. Слишком легко отмахнуться, сделать вид, будто ничего не случилось. Да вообще не заметить – это проще простого, сам когда-то вот так же упорно не замечал. До сих пор содрогаюсь, представляя, что так могло быть всю жизнь.

– С одной стороны, твоя правда. А с другой, на то и дана человеку свобода воли, чтобы практически ежесекундно делать этот выбор, естественный, как дыхание: было, не было? И если все-таки было, то что именно? И с кем оно было? Со мной? А кто это – «я»? И как поступить с этим опытом: запомнить? Заплакать? Забыть? Или жить теперь так, словно иначе вообще не бывает? Непростая работа, но в рай силком не затащишь. Особенно в тот, что на первый взгляд совсем не похож на рай. Разве только на чертоги Одина, где радость – вечная битва.

– Ладно, – вздыхаю я. – С тобой не поспоришь. Значит, фокус с затянувшейся ночью придется устраивать почаще, я это учту. С другой стороны, оно и неплохо: нескольких лет не пройдет, как все горожане привыкнут, что иногда среда наступает сразу после понедельника. Ну или воскресенье после пятницы.

– А вот это было бы очень жестоко – отобрать у людей выходной.

– Совершенно согласен. Но иногда во мне просыпается лютый злодей.

– Надо думать, с похмелья, – ухмыляется Нёхиси.

Похоже, опустошенную флягу он мне теперь до конца времен будет припоминать.

– Идем, – говорит Нёхиси и нетерпеливо тянет меня за рукав, как ребенок. – У нас еще куча дел! И кроме того, следы.

– Что – следы?

– Чем больше мы сегодня пройдем, тем больше следов оставим. Тем больше шансов у горожан случайно на них наступить. Знаешь, что бывает, когда человек наступает на наши следы, оставленные, пока мы бродим по городу в темноте?

– Понятия не имею.

– В этот момент он смотрит на мир нашими глазами. И видит все, что мы видим. И слышит, и ощущает. Недолго, конечно, пока не сойдет со следа, а люди вечно куда-то спешат. Но слушай! Даже доля секунды это настолько лучше, чем ничего, что торговаться не стану. Просто буду гулять побольше, когда на это есть время. Например, как сегодня – самая длинная в мире летняя ночь.

– Надо же! А я-то, дурак, вечно хожу, не касаясь земли. Вот и сейчас на радостях…

– Да ладно тебе, – великодушно отмахивается Нёхиси. – Ни в чем себе не отказывай, я, если что, натопчу за двоих.

Мы еще очень долго ходим по городу, по всем его улицам и переулкам, гладим стены домов, которые нуждаются в ласке не меньше, чем кошки, чертим на входных дверях злые охранные знаки, чтобы незваные хищные гости, которых всегда полно в пограничных городах вроде нашего, за всеми не уследишь, сразу видели, что входа здесь нет и шли восвояси, пересекаем мосты, и Нёхиси загибает их тайные вечные тени так, чтобы соединились концы, потому что мост, который связывает только два речных берега и ничего больше, лишен сокровенного смысла, а без сокровенного смысла, как ни крути, долго не простоишь.

Мы смешиваем свое дыхание с теплым фонарным светом и плетем из него сети счастливых случайностей, развешиваем их где ни попадя, практически наугад – на площадях, в узких переулках, в проходных дворах и, по моей специальной просьбе, среди полосатых тентов любимых мною летних кафе. Пока наши сети целы, в этом городе будет происходить гораздо больше своевременных встреч, судьбоносных бесед с незнакомцами и роковых совпадений, чем обычно бывает, а когда они прохудятся, ничего не попишешь, придется плести новые. К счастью, к этой работе Нёхиси меня допускает, а я как раз успел соскучиться по простому ручному труду.