Слимп - Бабкин Михаил Александрович

— А за что вас... В ифриты — за что? — не удержался от ненужного вопроса Семён.

— Этого тебе знать не положено, — надменно ответил основатель города, — целее будешь. Торопись, вор! — и спешно вышел из зала, пройдя сквозь безвредную теперь для него магическую преграду и толкнув по пути боком зазевавшегося Мафусаила. И даже не заметил этого.

— Джинн, давай сюда! — махнул рукой Семён. — Быстро-быстро! Надо успеть тебя восстановить, пока не началось.

— Что не началось? — подбегая трусцой и на ходу потирая ушибленное плечо, спросил джинн. — Видал грубияна? Толкнул и не извинился. Одно слово — ифрит.

— Дворцовый переворот, — ответил Семён, направляясь к золотым дверям. — А толкнул тебя ваш новый шах. Уж этот шахом точно будет! Можешь не сомневаться.

— Хороший человек, — немедленно отреагировал Мафусаил. — Он мне сразу понравился.

— Исключительный симпатяга, — поддакнул медальон. — Душка. Такой сам будет своих наложниц в постель к тебе подкладывать. Чтобы ты не скучал. А как же!

— Не трогай меня за святое, — вяло огрызнулся джинн. — Много ты понимаешь в любовных утехах, — и сосредоточенно умолк, обдумывая очевидный факт: смена шаха наверняка вела к смене гарема. А смена гарема плюс возвращённая молодость сулили приятные неожиданности... Джинн Мафусаил расправил плечи, ускорил шаг и засвистел что-то радостное и игривое; настроение у джинна заметно улучшилось.

— Ты что-нибудь слыхал о вашем первом шахе? — мимоходом спросил Семён. — О самом первом. Который Баддур основал.

— Конечно, — Мафусаил перестал свистеть. — Драматическая история, полная печали и очень нравоучительная. Брат шаха, злобный и завистливый человек, возжелал власти и одной из любимых жен шаха. И, вступив в мерзкий сговор с той нечестивой женщиной, ночью, когда шах спал, вогнал ему колдовскую иглу в голову, запечатав ту иглу неуничтожимой заговоренной печатью. Он был словесником, этот презренный брат! И шаха не стало... А сын шаха, от той жены-предательницы, увидел после в башне призрак своего отца и сошёл с ума. А придворные, обнаружив сумасшествие принца...

— Тсс, — Семён приложил палец к губам. — Дальнейшее — молчание.

Пройдя сквозь ещё одну прозрачную стену, возле дверей сокровищницы, они остановились перед самими золотыми воротами.

— Надеюсь, хоть тут сюрпризов не будет, — Семён взялся за гнутую витую ручку. — Хватит на сегодня, — и открыл ворота.

Внутри сокровищницы царил полный бардак. Не в том сладостном понимании, которое вкладывал в это слово джинн, а в самом обычном и бытовом. В утилитарном.

Горы золотых монет и украшений, разбросанных по грязному полу там и сям; пыльные сундуки, стоявшие как попало; кучи одежд, наваленных где придётся... Продуктовая кладовая по сравнению с шахской сокровищницей была образцом порядка и чистоты.

По стенам и потолку зала, светившихся ровным матовым светом, были начертаны до боли знакомые расплывчатые письмена. Семён даже принялся с испугом озираться по сторонам: нет ли где поблизости блуждающего стражника? Стражника, разумеется, не было.

— И где же в этом кавардаке запрятана твоя сила и молодость, о половозрелый джинн? — брюзгливо спросил Мар. — Да мы тут до смены шахской династии ковыряться будем! Может, ты их по запаху найдёшь, или там по каким другим приметам? Какие приметы у твоей силы и здоровья? Особые, броские.

— Не дразни деда, — оборвал Семён речь медальона. — Он и так в замешательстве. Видишь, как кручинится. — Джинн стоял в полной прострации, безумными глазами обводя кучи золота и барахла.

— Бутылочка, — выдавил из себя Мафусаил. — Должна быть фиолетовая бутылочка. Помню, её вместе с тем сосудом приносили. В который меня заточили.

— Это уже ближе к делу, — одобрил Мар. — Это даёт шансы. Все на поиски бутылочки! Нашедшему — премия. В размере молодости и возвращения на Перекрёсток.

Джинн словно с цепи сорвался: он бросился к золотым кучам с диким воплем, словно людоед к толстому миссионеру; Семён еле успел догнать и ухватить Мафусаила за шиворот.

— К стенам не подходи, — предупредил Семён джинна зловещим шёпотом. — Умрёшь на месте. И не ори так! Уши закладывает. Спокойней надо, спокойней. Никуда твоя бутылка от нас не убежит, — и отпустил Мафусаила.

Поиски были недолгими — фиолетовая бутылочка стояла неподалёку от входа, сиротливо прячась между сундуками. Джинн схватил её дрожащими руками, в нетерпении содрал с пузырька сургучную пробку и жадно приник к горлышку.

— Пока наш друг восстанавливает свои силы, — поставленным голосом шоумена сказал Мар, — я бы рекомендовал тебе, Семён, набрать местного золотишка впрок. Пользуясь случаем, так сказать. Во избежание дальнейших недоразумений с нашим, хранилищным. Не зря ведь рисковали! Надо и нам хоть что-то поиметь с этого приключения.

— Согласен, — Семён поискал, во что бы сложить монеты, нашёл в куче тряпья пыльную кожаную сумку с длинным наплечным ремнём и насыпал в неё золота. Не очень много, так, на мелкие расходы. И чтобы сумка зря не тяготила: таскать постоянно на себе солидный запас металлических денег — удовольствие небольшое.

Вместе с последней пригоршней золота Семён выудил из драгоценной кучи нечто необычное, здесь вовсе неуместное — хорошо сделанную рукоять то ли сабли, то ли ятагана. Рифлёная, удобная, с прикрывающей пальцы толстой стальной дугой-пластиной, она хорошо ложилась в ладонь. И при случае могла послужить неплохим кастетом.

— Возьму, — решил Семён. — Вставлю приличный клинок, закажу ножны. Буду при оружии! А то ни ножа, ни пистолета... Хожу как пацифист драный, это при моей-то работе, — и кинул рукоять в сумку.

— Свершилось! — зычно сказал кто-то у Семёна за спиной. — Вот он я. Такой же, каким был раньше. Смотри!

Семён обернулся.

Старик-джинн исчез. Перед Семёном, радостно улыбаясь, стоял здоровенный детина: черноволосый, брови вразлёт, с аккуратной напомаженной бородкой, с румянцем на высоких скулах, с ослепительной белозубой улыбкой и голубыми наглыми глазами. Одежда, большая для старика, трещала на детине по швам.

— Эк его разнесло, — только и сказал Мар.

— Поздравляю, — сухо сказал Семён. Он не любил красавчиков.

— Джинн, возвращай нас! Как обещал, — потребовал медальон. — А то помчишься сейчас кобелевать, только мы тебя и видели.

— Сначала надо выйти из башни, — помолодевший Мафусаил с тревогой огляделся по сторонам. — Неподходящее здесь место для творения путевого волшебства. Вдруг что не так сработает...

Внезапно пол под ногами Семёна вздрогнул. Тяжёлый гул прокатился по стенам сокровищницы; золотые кучи со звоном стали осыпаться, раскатываясь монетами во все стороны.

— Землетрясение? — округлил глаза джинн. — Именно сейчас?

— Смена власти, — крикнул Семён, торопливо вешая кожаную сумку на плечо. — Бежим! — И они припустили со всех ног обратно, к лазу в продуктовой кладовой.

Башню трясло. Что происходило на её верхних этажах, Семён даже и представить себе не мог. Да и были ли нынче у башни верхние этажи? Неизвестно. Возможно, что и не было.

Пол спирального коридора то и дело уходил из-под ног Семёна; парня швыряло от стенки к стенке как пьяного. Более массивный и потому более устойчивый Мафусаил подхватил Семёна под руку и поволок его по коридору чуть ли не на себе.

— Штормит, однако, — посетовал Мар. — Случилось мне как-то попасть с одним из моих хозяев в сильную бурю. Мы тогда контрабандой промышляли... — Семён не услышал продолжения: начался такой грохот, что медальон предпочёл замолчать.

В кладовой всё было по-прежнему, лишь окорока раскачивались на своих верёвках, да попадали с полок пакеты и коробки. Джинн подтащил Семёна к тому месту, где они вошли в башню и бодро толкнул его в дыру прохода, но чуток промахнулся — Семён крепко шмякнулся о камни и упал на пол.

— Все рёбра поотшибал, мазила, — сказал он Мафусаилу, кривясь от боли в боку. — Инвалидом сделал!

— Ну, извини, — развёл руками джинн. — Увлёкся. Поспешил.