Почтальон (СИ) - Никонов Андрей

Допрос получился коротким, Сомов в убийствах ни в какую не сознавался, утверждал, что нож ему подбросили, и что он рукой в гипсе никак не смог бы сильно ударить. В отчёте криминалиста ясно говорилось, что раны были нанесены левой рукой, так что подследственный снова пытался отбрехаться.

— Ты, Сомов, хорошенько подумай, может, есть что по прежним делам сказать? — Лессер и так уже понимал, что новых признаний не будет.

— Всё что было рассказал, гражданин начальник, — Сомов осторожно потрогал лиловый синяк на пол лица.

— Ну и ладно. Конвой, уведите подследственного!

Про то, что Екимову нашли мёртвой, Лессер решил не говорить, а отправить Сомова на опознание, и не одного, а вместе с двумя другими подозреваемыми, пусть ещё и друг на друга полюбуются, может скажут что интересное. А сам отправился к начальнику адмотдела Радзянскому.

— Чем порадуешь, Генрих Францевич?

Радзянский был не один, рядом с ним за круглым столом сидел Политкевич.

— Ничем, — Лессер уселся на стул, разложил бумаги, — утверждает наш Сомов, что что Прохорова не убивал, а сделал это Юткевич. То есть по словам его выходит, что Юткевич и охранника ломбарда записал, раз нож тот же самый. Вот отчёт по гипсу, только что получил, нашли на внутренней стороне вмятину, похожую на след ножа, только как его не заметили, не знаю. Может, передал кто, пока Сомов сидел, но это уже вопрос к нашей милиции.

— Юткевич в больнице, — Радзянский шпильку пропустил мимо ушей, — чуток крови потерял и возраст сказывается, врачи говорят, что не раньше вторника можно будет опросить.

— Думаю, это ничего не даст, все факты, доказывающие преступление, налицо. Свозим нашего мокрушника на опознание Екимовой, но если даже если это он её убил, хуже ему уже не станет.

— На опознание двое заявлены, — быстро сказал Радзянский, — для троих и машина другая нужна, или две, я на себя ответственность брать не буду пешком вести. Один из них, Травин, вообще бывший сотрудник уголовного розыска, я его дело по линии НКВД получил, выгнали за проступки.

— Личность тёмная, — согласился Политкевич, — но вины его доказательств вроде нет?

— Пока нет. Так ведь?

Следователь пожал плечами.

— И вообще, — Радзянский понизил голос, как бы не прибили этого Сомова по дороге, уж очень ребята на него злы, придётся абы кого с ним не отправлять.

— Пусть держат себя в руках, — зло сказал Политкевич. — И так наворотили дел. Привезёшь сначала тех двоих, потом Сомова. Что насчёт Юткевича думаешь?

— Из старых спецов, может сочувствовать, — начальник адмотдела вытащил из серебряного портсигара папиросу, постучал мундштуком по столу. — Это у Семичева надо спрашивать, его кадр.

— Пустое, — сказал Лессер, — все факты против этого Сомова, отпечатки пальцев совпали, на ноже есть ещё одни, полустёртые, только неизвестно чьи. Он сейчас в таком состоянии, что любого оговорит, лишь б выкарабкаться. К тому же Юткевич без перчаток был, как бы он это провернул? Это ж надо было бы так подгадать, чтобы зарезать Прохорова, который тоже не лыком шит, потом полоснуть себя по груди, стереть отпечатки, вложить нож Сомову в руку, а ведь Сомов вполне мог Юткевича прирезать, пока караул не опомнился.

— Вот и я думаю, брешет, — Политкевич вытащил трубку, повертел её в руках и убрал обратно в карман. — Ножик этот не проверяли на причастность к убийству на заставе?

— Криминалист говорит, разрез похож, но точно сказать не может, трупы похоронили давно. Если достать, там гниль пошла, не увязать никак.

— Жаль, поторопились мы, надо было их на ледник положить.

Лессер деликатно промолчал.

— С теми двумя донжуанами что делать?

— Их милиция задержала, и правильно сделала, — следователь качнул головой в сторону начальника адмотдела, — доставила в отделение для проведения следственных действий. Я с ними и Сомовым опознание тела проведу, потом опрошу ещё раз каждого отдельно, предупрежу, чтобы готовы были в любой момент на допрос явиться, если новые обстоятельства вскроются, и отпущу. Как и договаривались, к девяти вечера жду всех подследственных в прозекторской во Второй больнице, Сомова чтобы берегли как зеницу ока. Вацлав Феофилыч, ты к себе сейчас на Батория? Меня до суда не подбросишь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— От Семичева толку нет, Радзянский тоже мышей не ловит, на двух стульях сидит, ломбард обнесли, а его милиционеры на рабочем месте пьянствовали, хотя должны были улицы обходить, если не Травин, утёк бы Сомов, — пожаловался Политкевич, когда они сели в чёрный закрытый Форд, — Гриша, сначала в суд заедем. Как думаешь, если он свою почтальоншу пришил, то вполне мог всё как надо обставить, без улик, как думаешь?

— Думаю, это всё же Сомов, но на опознании видно будет, даже опытные себя выдают. За Травиным и Лакобой проследить надо, я их после опознания сразу отпущу, когда человек в камере сидит, он бесполезен, а так они друг друга подозревать будут. И вообще, я бы на твоём месте этого Травина привлёк к делу, он и Сомова задержал, и Лакобе допрос учинил, и Матюшина заставил по свидетелям пройтись. Даже если виноват, так быстрее себя выдаст.

— Получил и я его дело, парень у Емельянова в Московском угро работал, недолго, правда, потом на коммунальное хозяйство перевели, кому-то дорогу перешёл. Отметка в деле стоит — в оперсостав не брать, я было сунулся узнать, за что, знаешь, что мне сказали?

— Оружие не чистил?

— За пьянку. Да если так взяться, половину надо из органов метлой, и потом сидеть смотреть, как бандиты вольно себя чувствуют. Травина надо использовать, ты его по линии суда привлеки, есть ведь у вас какие-то помощники из рабочих.

— Попробую, для этого разрешение прокурора нужно.

— Я ему позвоню после праздника. Мне целый отчёт сегодня к ночи посылать Домбровскому, — начальник оперсектора вздохнул — а кроме этого Сомова, нет никаких зацепок по делу. Тут ещё бюрократию развели, я теперь одни бумаги пишу, Генрих, а помнишь, как на Западном фронте с контрой разбирались? Виновен — к стенке, и никакой волокиты. Эх, вот время было боевое, честное, тут белые, там красные.

— Если к первомаю успеть надо, списывай Сомова в адмотдел, — предложил Лессер, — он до суда минимум две недели просидит, высшую социальную меру себе, считай, обеспечил. Я все техвопросы Матюшину оставлю, пусть по свидетелям бегает и с криминалистами беседует, он хоть и неопытный, но прыткий, старается. А допрашивать сам буду, если кто что скажет про контру, ты первым узнаешь, и тогда у тебя другие подозреваемые появятся. И вообще, можно подумать, у тебя других дел нет и доложить нечего.

— Ты же знаешь, что полно, район неспокойный, граница рядом, одна контрабанда чего стоит, транспортный отдел перегружен. С зимы кто-то золотишко скупает, так представь, идёт поезд, а поручни впереди поменяли, паровоз перед границей встал, машинист решил поручни протереть от грязи, трёт их, трёт, чёрная краска сходит, а жёлтый металл проступает. Стоит этот паровоз в Моглино, и передом блестит, что купола, пять с половиной пудов чистого золота. Нашли субчика в депо, что переставил, не признаётся пока, правда, но никуда не денется.

— Вот! — Лессер скупо улыбнулся. — А с Сомовым, на мой взгляд, всё ясно. Есть бандит, которого агенты угро проморгали, никакой не политический, который днём агнцем прикидывается, на погранзаставе работает, а ночью сейфы чистит. Да, следили за ним, вот сущность его и проявилась. Грабёж, убийство милиционера, потом Прохорова зарезал из личной неприязни, слежку обнаружил, ну и Юткевича заодно. Может он и сожительницу свою бывшую почикал и в щебёнку спрятал, разберёмся. Пусть те, с кем он связан, успокоятся, подумают, что ты их в покое оставил, тут мы их и накроем, но только когда уверены будем, и вычислим всех. Главное-то, не как отчитаться, а чтобы от возмездия ни одна гнида беляцкая не ушла.

— Всё-таки думаешь, белогвардейцы окопались?

— Мне, Вацлав, фантазировать по должности не положено. Но сам посуди, граница рядом, вся шваль там сидит и видит, как нашему государству подгадить, а контрабандисты, они не только товар перевозят, наверняка и сведения добывают, и людей вербуют. Может, пора уже Особый отдел подключать, у Александра Игнатьевича сексоты свои, так ведь?