Почтальон (СИ) - Никонов Андрей

— Ну ты ударил, — сказал он, — я уж подумал, до границы долетит, ан нет, уложил ты его прямо в лес. Пунктуально.

— Я вообще по воротам целился, — Травин обнял Лизу и уселся рядом с ней, — с чем сегодня пиво?

— Раки, — Фомич открыл корзинку, — тебе как всегда?

— Да, — Сергей налил в стакан квас, красный, на травах, с приятным кисловато-терпким вкусом, отломил раковую шейку, закурил. Солнышко припекало, первые листочки распустились на кустах, казалось, вот она, нормальная жизнь, без забот и волнений, только сиди и смотри, как другие по полю бегают.

Команда железнодорожников забила наконец-то первый гол, а динамовцам всё никак не удавалось попасть в створку ворот. Их болельщики кричали что-то обидное. Неподалёку от Сергея сидели соседские ребятишки, они свистели, топали ногами, облизывали леденцы на палочке и обсуждали футболистов. Среди них Травин увидел беспризорного, который, как ему показалось, недавно за ними следил.

— Это кто? — показал он на него Лизе.

— Да прибился к нам, — девочка была увлечена игрой не меньше других, и отвечала неохотно. — Пашка его зовут, у него дядя живёт где-то в деревне, а он тут побирается ходит. Он смешной. Дядя Серёжа, а почему тебя с поля выгнали? Новый вратарь ещё хуже.

Динамовцы забили ответный мяч, Сокольский зевнул и не успел дотянуться до штанги. Болельщики разочарованно выдохнули, а гости, словно набрав в грудь свежего воздуха, забегали быстрее, и через минуту снова закатили мяч в ворота. Начальник станции побагровел, его жена нервно обмахивалась веером, хотя на улице было не жарко. Работники железной дороги громко, на всё поле обсуждали, что они сделают со своими футболистами и с судьёй. Тренер железнодорожников кричал на Сокольского, посинев лицом, тот вяло оправдывался, и казалось, что теперь-то Травина позовут обратно, но тут нападающий хозяев Протопопов забил два мяча подряд, игра снова стала в их пользу, трибуны успокоились и вернулись к еде и напиткам.

После игры, когда обе команды на поле жали друг другу руки, к Сергею подошёл вратарь динамовцев, инструктор адмотдела.

— Не тянет Сокольский, — сказал он. — Повезло вашим, что тебя в первом тайме поставили.

— Это вам не повезло, что Прохорова сегодня нет.

Вратарь помрачнел, пробормотал что-то неразборчиво и отошёл, Сергей понял, что про отсутствие нападающего у других футболистов лучше не спрашивать.

В слободу возвращались всем гуртом, сначала от компании отделились Фомич с Варей, а потом ребятишки начали разбредаться по домам. В конце концов остались только Травин, Лиза и беспризорник.

— Ну я пойду, — парень нерешительно переминался с ноги на ногу, — бывайте, если что.

— Дядя Серёжа, — Лиза подняла руку, словно в школе, — можно, Паша у нас поест? Я карасей запекла, а ещё перловки много со вчерашнего дня осталось.

— Конечно, — Сергей кивнул. — Пойдём. Не стесняйся, еды у нас достаточно.

Ел беспризорник аккуратно, крошки хлеба смахивал в ладонь, а потом в рот, не чавкал и в носу не ковырялся, между делом рассказал, что родителей нет, живёт вместе с родственниками в Усановке, а в город ходит, чтобы денег подсобирать. Родственники, сказал он, относятся неплохо, куском не попрекают, но у самих нужда, так что он вроде как добытчик.

— Лет тебе сколько? — Травин слушал на вид невнимательно, но всё запоминал.

— Пятнадцать, — Паша аккуратно отделил от карася хребет, оскрёб ложкой рёбра. — Это я в войну голодал, потому и не вырос, а так уже работать могу, покрасить там чего, или кожу починить. Я даже в школу раньше ходил, читать и писать умею, а осенью хочу в медицинское училище податься, там, говорят, и кормят, и одёжу дают какую-никакую, и даже общежитие есть у них, а при больнице всегда можно разжиться чем-нибудь.

— Врачом хочешь стать?

— Не отказался бы, люди уважаемые, опять же, при деньгах всегда, больные им и масло, и яйца, и курочек приносят, — серьёзно ответил беспризорник, — а как не принести, если болит и только дохтур поможет.

Поев, Паша засиживаться не стал, поблагодарил и попрощался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Что скажешь о новом знакомом? — спросил Сергей Лизу, та убирала со стола.

— Странный он, дядя Серёжа, подозрительный, — Лиза тут же села, оперла подбородок о ладони, нахмурила лоб. — Иногда говорит по-простому, как будто из деревни, а иногда как по книжке. И ещё я видела его несколько раз возле почты, а там мало подают, не то, что в торговых рядах. Иногда глядит жалостливо, хочется пожалеть, а потом раз, и взглянет, словно взрослый. И с ребятами он не играл, а всё выспрашивал что-то.

— Следила за ним?

— Я всё подмечаю, как ты учил, — гордо сказала девочка. — И как он ложечку со стола стащил, а потом передумал, и обратно положил.

— Молодец. Вот и я то же самое заметил. Но даже если человек странный, это не значит, что он плохой, да? Ну всё, иди уроки делай, а я трубами займусь, может удастся дождевую воду подвести.

— А можно я сначала Радиопионер послушаю по Коминтерна? Совсем чуточку.

Девочка скорчила умоляющую рожицу, Травин рассмеялся, кивнул. Сам он до приёмника добирался поздно вечером, аппарат, если ввернуть лампы и подключить к сети, ловил не только Москву, Ленинград и Таллин, но и Лондон с Парижем, трещали искровые разряды и звучали голосовые позывные — радиолюбители всего мира обменивались посланиями через короткие волны.

Пашка возвращался домой довольный. Этот легавый, может, силач был, и в футбол играл неплохо, но на удочку попался — и домой позвал, и накормил, теперь ему, Пашке, семафор открыт, там поможет, тут подсобит, в доверие вотрётся, а там уже пусть дядя Митяй решает, что с ними делать. Окошки на доме хлипкие, дверь на щеколду запирается, подцепить — раз плюнуть, на чердак есть отдельный лаз со двора. А главное, нет собаки, у местных кобели брешут, чуть к забору подойди, собака, её пока зарежешь или отравишь, время отнимает, а коли нет — считай, дом открыт. Совсем граждане о своём здоровье не беспокоятся, таких почикать, что младенца обнести. Парень даже прикинул, как это удобнее будет сделать, часа в два-три ночи, когда сон самый сладкий, и бритвой — она идёт без усилий, горло располосовать ума не надо, даже этого бугая можно одним движением, а уж девчонку-то на раз, там шейка тоненькая.

Осталось только Митрича дождаться, тот пропал куда-то, в пятницу как на дело пошёл, так и не вернулся. Но такое уже случалось, так что Пашка особо не беспокоился, раз Фома не наведывается, значит, в порядке всё, иначе давно бы уже тряс его. Ничего, ещё годик при нём продержится, и на вольные хлеба, Митрич, конечно, свой и заботится, но ценности-то припрятывал, за эти два дня Пашка весь дом перерыл, и нашёл-таки схоронку в погребе. В ямке за кирпичом лежал наган, тот самый, что Митрич ему давал, а потом отобрал, рядом с ним триста золотых червонцев, завёрнутые по двадцать монет в папиросную промасленную бумагу, и связанные ниткой колечки с камушками. Значит, брехал дядя, что Краплёный его склеил, утаил свою долю, и с Пашкой не поделился. Так же как и теми деньгами, что за пограничников получил, припрятал их куда-то дядя Митяй, а куда, не говорил. Выдавал, гад, по три целковых на неделю, а сам жировал.

То ли дело Фома, как надо чего, в форту залезть или по карманам пошарить, всегда платил исправно, и вообще, бандит для Пашки был объектом для подражания, вот таким он хотел вырасти. Чтоб валить с одного удара, как тех пограничников, они даже пикнуть не успели. Дружок-то его, Фима, не такой, недалёкий он. А ещё Фома потихоньку Пашку воровскому делу учит, доверяет. Пашка в уме перечислил, что надо сделать, когда увидит Митрича, что рассказать, а что на потом оставить, и как золотишко себе припрятать вовремя, с такими деньжищами он себе фиксы золотые вставит, купит золотые же котлы, маруху заведёт и кататься будет только на извозчиках, а жрать — в приличных кабаках.

— Ты где шляешься? — спросил его предмет для подражания, стоило Пашке переступить порог.

Фома смог залезть в дом совершенно незаметно, все условные схоронки, которые Пашка расставил, были на месте, и всё равно, вот он, сидит за столом, ножик крутит.