Распускающийся можжевельник - Кери Лэйк

class="p1">Не смотри, говорю я себе, но когда он хватается за древко в нескольких дюймах от моего лица, я смотрю на него снизу вверх. Мои пальцы подергиваются от любопытства, как бы они ощущали жесткую текстуру, если бы я протянула руку и погладила ее, о чем я читала в некоторых эротических книгах из библиотеки.

Я замечаю нерегулярный подъем и опадение его груди в его учащенном дыхании, но не говоря ни слова, он отворачивается от меня, лицом к стене душевой кабины, и волны смущения проходят через меня.

Мой взгляд прикован к его заду, к фиолетовому синяку, который находится на уровне копчика, с кровоподтеками на каждой ягодице. Шрамы портят его кожу там, и когда мой взгляд скользит вверх по его позвоночнику, широкая поверхность его спины покрыта таким количеством ран, что только несколько участков его кожи остаются нетронутыми. Блестящее неправильной формы пятно на его лопатках опухло и растянулось, как шрам от ожога.

Следы его пыток проникают глубоко в мою грудь, пробуждая мысли о вине и стыде.

Поднимаясь с корточек, я протягиваю ему мочалку, которую он перекидывает через плечо, и закрываю дверь душа, чтобы обеспечить ему уединение, пока он моет остальную часть себя.

Как только он заканчивает, я закрываю кран для него, делая глубокие вдохи от того, что было несколько неприятным опытом. За все время не произнесено ни единого слова, но ему и не нужно говорить. Его слова нанесены на кожу, как шрифт Брайля. История боли, которую я хотела бы переписать для него и убрать главы, отмечающие его страдания.

Я беру баночку геля алоэ, который держу для расчесывания, вместе с марлей из шкафчика рядом с раковиной и вручаю ему полотенце, которое он оборачивает вокруг талии, прикрывая нижнюю половину тела. Когда его мужское достоинство скрыто из виду, я приподнимаю край полотенца ровно настолько, чтобы нанести алоэ на рану, которая определенно начала покрываться волдырями, и заклеиваю ее кусочком марли.

— Похоже на вторую степень. Постарайся не лопнуть волдырь. Папа говорит, что он омывает кожу, пока она заживает, так что ты… Не получи в итоге ужасный шрам, — говорю я, глядя на плохо зашитую рану над его коленом.

— Может заживать быстрее.

Шестой проводит пальцами по повязке, и я замечаю выпуклость, выступающую из-под полотенца, пока он осматривает повязку. Приказывая себе сосредоточиться, быстрым движением глаз я перевожу взгляд на серебряную ленту у него на шее.

То, как его кожа изгибается по краям, кажется, что она почти врезана в кожу, и моя шея судорожно сглатывает. Замочная скважина сбоку воротника необычной формы — ни один из ключей, которыми я владею, не подошел бы к ней. Широкое и круглое, оно похоже требует наконечника трубчатой формы, и я понятия не имею, как его выбрать. Выступающее серебряное кольцо в браслете выдает его назначение, и спазм гнева пронизывает мою кровь при мысли, что с ним обращались как с собакой. Животное.

Может быть, папа сможет убрать это для него — как только я наберусь смелости рассказать ему о нашем новом госте.

— Я пойду принесу тебе какую-нибудь одежду. Я направляюсь к папиному шкафу и беру несколько вещей, прежде чем вернуться в ванную.

Шестой быстро одевается в папины облегающие брюки и рубашку, пока я бросаю испачканную одежду в стиральную машину вместе с тем небольшим количеством белья, которое нуждается в чистке, чтобы не тратить воду впустую.

Мы встречаемся на кухне, и я предлагаю ему чашку холодного кофе, который он выпивает без происшествий. Вымытый и одетый в обычную одежду, он выглядит не совсем так, как раньше. Его шрамы почему-то меньше похожи на раны жертвы.

— Мне нужно сделать кое-какие дела по дому, пока не стало слишком жарко. Если хочешь, можешь пойти со мной, но обещай мне, что будешь держаться подальше от посторонних глаз. Не позволяй никому тебя видеть.

Он кивает, ставя чашку на столешницу, и я собираю всю использованную посуду, ставя ее в раковину с мыльной водой. Без подсказки Шестой немедленно принимается за работу рядом со мной, промывая каждую.

Хватая его за предплечье, я заставляю его остановиться, и я качаю головой.

— Ты не обязан этого делать. Я сделаю все.

Он вырывается из моей хватки и продолжает, игнорируя меня, пока ставит чистые тарелки в другой таз для ополаскивания.

С улыбкой я споласкиваю и вытираю посуду, убирая ее обратно в шкаф, пока весь завтрак не будет убран.

Мы направляемся к задней части дома, туда, где грядки с овощами занимают примерно четверть акра двора. В садах используется очищенная вода, подаваемая с помощью педального насоса, которую мне приходится вручную подавать в оросительные трубки. Работа, которую я ненавижу, но она безусловно, придает моим ногам силы. На прошлой неделе я сломала насос, торопясь закончить работу по дому, что означает удвоенную нагрузку на мои ноги, пока папа не починит его.

— Я хочу познакомить тебя с папой, — говорю я, пересекая потрескавшуюся землю и пучки пожухлой травы пустыни, которые составляют наш задний двор.

— Но я должна все сделать правильно. Он… не очень приятный, когда дело касается посторонних.

До моего слуха доносится грохочущий звук, становящийся все громче и громче. Прежде чем я осознаю неминуемую опасность, справа от меня вылетает какой-то предмет и за долю секунды отскакивает назад. Словно удар полотенцем о камень, Шестой разбивает голову змеи о ближайший валун.

Мое сердце колотится где-то в горле, не давая мне сделать следующий вдох.

На кончиках пальцев Шестого свисает вялая гремучая змея из Мохаве. Одна из самых опасных и ядовитых в пустыне.

Прерывистый выдох просачивается сквозь мои стиснутые зубы, когда моя голова, наконец, выходит из своего замороженного состояния, осознавая как близко я подошла к клыкам, торчащим из ее макушки. Из-за количества укусов папа держит небольшой запас противоядия в своей смотровой, но я вероятно умру, прежде чем доберусь до дома, так как в их яде содержится нейротоксин, который почти парализует меня в течение нескольких минут.

— О, Боже мой, — мне удается выплюнуть, когда он поднимает его, рассматривая голову.

— Я мог бы… это было бы…

Его реакция была быстрой. Почти нечеловечески быстрой. Как будто его учили убивать их, и только инстинкт руководил его действиями.

Повинуясь собственному инстинкту, я поднимаюсь на цыпочки и обвиваю руками шею Шестого, отмечая дрожь в своих мышцах, когда прижимаюсь к его груди.

— Спасибо, — шепчу я.

Глухой звук упавшей змеи — единственное предупреждение, прежде чем руки Шестого обвиваются вокруг моей талии, и я слышу его вздох, когда он зарывается лицом в мои волосы.

На следующем вдохе он отталкивает меня.

Склонив голову, отводя от меня глаза, он потирает руками череп, переминаясь с ноги на ногу, как будто борется с какой-то невидимой